Информатор - Тэйлор Стивенс

Чем искуснее она дралась, тем больше Питер донимал ее. Как-то, пытаясь положить этому конец, она отказалась драться и объявила Франсиско, что уже может за себя постоять, а Питер это услышал. В ту же ночь он пришел к ней, заткнул рот кляпом и, придавив к земле, полоснул ножом по запястью, не переставая насмехаться над ее жалкими попытками оказать сопротивление. Когда она обессилела от кровопотери, он вытащил ее из грязи и перевязал руку. Потом потрепал по щеке, поцеловал и сообщил, что, если она еще хоть раз попробует бросить ему вызов, он вскроет ей вены на обеих руках и бросит в океан на корм акулам.

Но Питер оставил ее одну на несколько дней, и она понимала для чего. Он давал ей время подумать над его словами и оправиться от потери крови.

Она решила, что можно от него избавиться, если уговорить Франсиско отказаться от его услуг, не рассказывая всей правды. Но эта затея провалилась: взвесив все «за» и «против», она решила не рисковать жизнью и промолчала.

Вскоре одних спарринг-поединков Питеру стало уже не хватать, и он начал преследовать ее по всему лагерю. Она никогда не знала, из-за какого строения, дерева или камня он может появиться: казалось, ему более всего нравилось заставать ее врасплох. Она не могла укрыться практически нигде и жила постоянно на грани нервного срыва.

Она все время думала о том, как обезопасить себя от Питера, и наконец уяснила, что ей просто следует постоянно находиться в обществе других людей. Если Франсиско был на месте, она держалась рядом, если он уезжал, то искала Жана Ноэля. Она постоянно ощущала присутствие Питера где-то рядом, и при случайной встрече их взглядов он неизменно одаривал ее какой-то отвратительной ухмылкой. Если благодаря таким уловкам ей удавалось избегать встречи днем, он приходил ночью, а потому она начала укрываться на ночлег в разных укромных местах за пределами лагеря. Чем успешнее ей удавалось его избегать, тем с большим рвением он ее выслеживал. Чем больше она скрывалась, тем чаще он приходил.

Сжимая ей горло своим железным захватом, Питер проводил плоской стороной лезвия по ее щеке, рассказывая, на что еще способен. Он наклонялся к ней так близко, что ей некуда было отвести глаза.

— Ты никогда не будешь такой же сильной и быстрой, как я, Эсса, — приговаривал он, злорадно посмеиваясь. — Ты никогда не сможешь от меня скрыться.

Она понятия не имела ни о его возрасте, ни о том, как долго он состоял в наемниках, ни о том, был ли он прирожденным садистом или превратился в такового со временем. Он рассказывал ей о военных переворотах, убийствах, насилии. В том, что он убийца, она не сомневалась, но в остальном его слова не вызывали у нее доверия.

Она получала передышки во время поездок в Криби или Дуалу, совершаемых в целях пополнения запасов или осуществления поставок. Они добирались до Криби на траулере Франсиско и зачастую обгоняли даже катера контрабандистов. В ходе таких операций, когда два-три дня уходило на плавание или нелегкий путь через джунгли по едва заметным топким тропам, он ее не тревожил и давал заниматься своим делом, но потом снова упражнялся в своих приемчиках или придумывал еще чего-нибудь похуже.

Зная, что побег невозможен, она сосредоточилась на мыслях о мести, и конфликт, назревающий между Франсиско и Питером, в этом смысле мог бы оказаться весьма кстати. Отсутствие между ними согласия должно было рано или поздно закончиться уходом Питера.

Но тут у нее перехватило дыхание при мысли о том, что Питер может вынудить ее пойти с ним. Руки задрожали, а в голове хаотично завертелись всякие предположения и варианты. Питер ее ни во что не ставил. Если он сочтет нужным, то с такой же легкостью, с какой насиловал, и без всякого сожаления выбросит ее за борт. Но Франсиско ею очень дорожил, а для мстительного Питера этого было вполне достаточно, чтобы утащить ее из лагеря.

Спор перерос в ссору. Потом Питер в бешенстве выскочил из хижины и направился к мангровым зарослям, где были укрыты лодки. Смеркалось, и ветер усиливался: нараставшие раскаты грома возвещали о приближавшейся грозе.

Не особенно раздумывая, она просто принялась действовать. Добравшись до своего спального места, она достала пистолет с усыпляющими патронами, оставленный за ней с разрешения Жана Ноэля. Зная местность не хуже, а, может, даже лучше Питера, она устремилась за ним. Продвигалась по грязи босиком, стараясь держаться поодаль и внимательно следя не только за Виллемом, но и происходящим вокруг. Наступить на мамбу или какую-нибудь другую ядовитую тварь, коими кишели болота, никак не входило в ее планы. Подобраться к нему совсем близко было слишком рискованно, но и позволить себе промахнуться она тоже не могла. Питер был быстрее и сильнее: если она промахнется, то ей не жить.

Он отвязывал лодку, стоя к ней спиной. Было ясно, что если он собирается отчаливать в такую погоду, то тянуть с этим не будет, и она решилась подобраться поближе. Заняв удобную позицию, она тщательно прицелилась и нажала на курок.

Выстрел разорвал тишину джунглей, как раскат надвигающейся грозы.

Дротик вонзился точно между лопаток Питера. Он вздрогнул и опустился на колени. Убедившись, что препарат начал действовать, она подошла поближе и, на всякий случай, сделала еще один выстрел, после чего встала над его телом, расставив ноги. Его глаза закатились. Она вытащила нож и помедлила: в голове зазвучала заповедь из Ветхого Завета: «Не убий!»

Она откинула ему голову назад, уперлась коленом в грудь и полоснула лезвием по горлу. Из яремной вены фонтаном брызнула кровь, оставляя на ее одежде яркие багровые пятна. Она молча смотрела, как он истекает кровью, и ничего не чувствовала, а потом выпустила из рук его голову и прошептала: «И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и возможность для всех».[18]

Его не следовало оставлять на тропе — лучше оттащить в джунгли, и пусть звери разделаются с телом. Она вернулась к лодке и проверила топливо в баке. Если использовать все запасные канистры, то до Дуалы должно хватить. Она завела двигатель и направила лодку против течения. После исчезновения Питера Виллема лодки никто не хватится, ей же нужно было решать, что делать дальше.

Пошел дождь. Сначала это были большие редкие капли, но вскоре уже буквально разверзлись хляби небесные. Когда она, вымокнув до нитки, вернулась в лагерь, джунгли окутывала полная мгла. На ней не осталось никаких следов крови: мощные потоки дождя смыли все следы. Она сбросила мокрую одежду, забралась под москитную сетку над своим лежбищем и, сжавшись в комочек, беззвучно разрыдалась.

Когда небо начало окрашиваться в темно-лиловый цвет, предвещая рассвет, а оживление на улице возвестило о наступлении нового дня, Монро спустилась с крыши. Голоса в голове, растратившие всю свою силу в ночных воспоминаниях, правда, еще что-то нашептывали.

Интересно, сколько раз она обращалась к Священному Писанию? Она давно уже потеряла этому счет. За знание стихов «оттуда», навсегда отпечатавшихся в ее памяти, она обязана благодарить — или проклинать — своего отца.

Отец! Когда-то она относилась к нему с благоговением, воодушевлением, возможно даже — любовью и постоянно искала его одобрения, хотя он и отличался удивительной скупостью на похвалы. В редкие минуты своего присутствия он всегда интересовался только Библией, и она заучивала тексты наизусть и потом декламировала их, чтобы удостоиться внимания и похвалы — совсем как обезьянка шарманщика. Мать, к тому времени окончательно спившаяся, была ничем не лучше.

Однажды она метко заметила, что жизнь в Африке была тягучей и бесперспективной, ей казалось, что она находится в помещении, в котором слабый вентилятор гоняет по кругу горячий спертый воздух. Время теряло всякий смысл, а скудость доступных развлечений и удобств только подчеркивалась суровостью бытия.

Монро мало знала о семейной жизни родителей, но одно не вызывало сомнений: они прибыли в качестве миссионеров в Камерун, уже не собираясь заводить детей, поэтому если они и совершили ошибку, то этой ошибкой была она.

Вот почему с детства она была предоставлена сама себе, ее друзьями стали местные сорванцы, а игровой площадкой — разбитые дороги вокруг небольшого поселка в горах. Она бегала в таких же лохмотьях, как и остальные ее сверстники, и тоже босиком, играла в футбол, забивая сдутый мяч в воображаемые ворота, и вместе со всеми прыгала с дороги в кювет, пропуская редкие машины. Она утоляла жажду водой из реки, училась молоть сушеную маниоку и готовить пищу в огромных алюминиевых кастрюлях на открытом огне, могла распознавать местные растения, заменявшие овощи, а иногда торговала фруктами на рынке. Она говорила на местном языке и знала принятые здесь обычаи.