Двухколесное счастье (СИ) - Изольда Рыбкина

— не молодая уже? — уточняю, пока рот снова не занят новой порцией вкусняшки.

— Нет, с молодой как раз полное попадание. А вот с говядиной — мимо.

Смотрю на него, пытаясь вспомнить, какие еще виды мяса мне известны.

— Свинина? — недоверчиво.

— Да Бог с тобой! — отмахивается парень. — Это, Ася, баранина.

Ты-дыщ — упала моя челюсть на стол. Отрикошетила и вернулась на место.

— Не может быть!

— Больше можешь не есть, если не хочешь, — говорит он.

— Ага! Щас! — и накалываю очередной кусок. — Я должна убедиться. Это только ради эксперимента.

Посмеявшись, я рассказываю Давиду тот самый случай, произошедший несколько лет назад, и сформировавший предвзятое отношение к этому продукту.

— Мы были на свадьбе сына маминой подруги, и на второй день в кафе подали суп. Так как гости еще подтягивались в зал, то есть пока никто не спешил. И вот, когда передо мной поставили тарелку, я сначала совсем не обратила на неё внимания. Но вдруг почувствовала странный запах. Мне он напомнил «аромат» немытого тела. Так обычно тащит от бомжей, которые сидят у ворот рынка с протянутой рукой.

Незаметно стала осматривать гостей, которые сидели рядом. Всё приличные люди, расфуфыренные, разодетые. Ну никак не может от них так вонять.

Тогда я рискнула предположить, что, возможно, это от меня так фанит. И что, ты думаешь, я сделала? Да! Я таки наклонилась, чтобы себя понюхать.

Ужас! Какой духан (простите мой французский)! Я чуть в ужасе не подскочила, чтобы скорее бежать мыться, как вдруг поняла, в чем дело. Когда я наклонилась, то моё лицо оказалось почти у самой тарелки, от которой просто отвратительно воняло. Как потом сказала мне мама, сидящая рядом, это был суп из баранины.

— Просто вам подали старое мясо, и скорее всего, неправильно приготовленное, — резюмирует Давид. — Моя мама готовит так, что плохого запаха никогда не бывает. Да и мясо мы не на рынке берем, а у наших родственников покупаем. Овечки тети Наринэ самые чистые.

Мы еще долго обсуждаем с Давидом армянские блюда, потом переходим на русскую кухню. Спохватываемся лишь когда в комнате становится почти совсем темно.

— Ой, я же хотела сегодня еще прибраться в комнате, чтобы было, где спать сегодня, — виновато смотрю на парня, словно извиняясь за прерванную беседу.

— Да, конечно, — соглашается Давид. — А я собирался заняться краном в ванной.

— Краном? — оборачиваюсь, не поняв, что он имеет ввиду.

— Ну да, я смеситель новый купил, ты не против, если сегодня поставлю?

Еще бы я была против! Хотя, признаться, не ожидала, что этот адвокат-белоручка умеет такое.

— Нет, не против. Только скажи, сколько я тебе буду должна за кран.

— Обязательно, — демонстративно соглашается со мной парень, а я понимаю, что опять не захочет брать деньги. Вот это мне совсем не нравится — чувствую себя должной.

Давид быстро спускается к машине за инструментами и следующий час, мы с ним почти не видимся. Только слышу иногда из ванны какие-то армянские слова. Матерится он там, что ли?

Но спрашивать я, конечно, не буду. Дядя Вася вон, когда приходил ремонтировать кран два года назад, так загибал, что меня бабушка быстренько на улицу спровадила: «прогуляться, свежим воздухом подышать».

Закончили мы свои дела примерно одновременно. Не знаю, как Давид, а я выдохлась окончательно.

— Ну пока? — замирает парень в дверях перед тем, как оставить меня в квартире одну.

— Спасибо тебе большое! — говорю искренне. — Если бы не ты…

— Ты бы так и не узнала, что баранина — съедобное мясо, — заканчивает за меня Давид, и, получив мой кивок, покидает моё жилище.

Странное чувство после его ухода — будто квартира полностью пустая оказалась. А как же я? Я ведь здесь. Но дом, словно не воспринимает меня за жильца. В комнате появляется эхо. Даже как-то похолодало.

Забираюсь в кровать после душа, где вдоволь насладилась рассматриванием нового красивого и, наверняка, дорогого крана, и укутываюсь в одеяло. Перед глазами стоит улыбающееся лицо Давида, во рту вкус долмы и гаты, национальной булочки армянской кухни, а в ушах звучат почему-то его слова, которые он произносил в ванной.

Надо всё-таки узнать, что они значат.

18

Вторник начался так же стремительно, как и понедельник. Дядя Ашот приступил к штукатурке стен. Мой телефон только молчал. И когда я проснулась, и когда умывалась, и когда готовила завтрак. Даже, когда его ела — ни звука.

Зарядка вроде бы нормальная — 50 %, - но, на всякий случай, положу с собой шнур, подзаряжусь в столовке в перерыве…

Топать на остановку таким серым и безрадостным утром, скажу я вам, — просто отвратительное занятие. Никому не рекомендую повторять.

На лекции по философии телефон несмело моргнул пару раз и погас. Беззвучный режим всё-таки.

Давид: «Ася, прости, сегодня я весь в бегах. В город вернусь поздно. Завтра созвонимся»

И следом:

Давид: «Доброе утро» (и улыбающийся смайлик)

— Чего ты сегодня такая потухшая? — интересуется в перерыве после второй пары Ника. — Марио опять не встретился?

Марио! Ну, конечно! Я же его сегодня не видела.

— Не волнуйся, он просто уехал на сбор студотрядов вместе с другими активистами.

— А, понятно тогда, — глупый ответ, конечно, но, а что тут скажешь?

— Кстати, как твой ремонт? Продвигается?

— Да, стены сегодня должны поштукатурить, завтра планирую обои выбрать.

— Давид помогает?

— Хм, — закатываю глаза. — Помогает, конечно.

— А что ты так недовольна? Плохо помогает? Не умеет, наверное, ничего толком?

— Да, нет, как раз наоборот… Слишком много его. Кран вон вчера заменил в ванной. Поставил смеситель, который стоит, наверняка, как крыло самолета… Еще и деньги не возьмет, на сто процентов уверена.

— Ась, — озадаченно смотрит на меня Ника, — я ничего не понимаю. Он всё делает, делает хорошо, денег не берет. И что при этом тебя в нем не устраивает?

— Он — армянин, понимаешь?

— Нет.

— Он вчера меня своими армянскими блюдами угощал, представляешь!

— В ресторан армянский водил?

— Да нет же — хуже. Его мама всё приготовила и сложила в контейнеры.

— И что? Невкусно было?

— Блин, Ника! Какая разница, вкусно или невкусно!? Ты понимаешь, что он ко мне вроде как подкатывает…

— Как подкатывает? Целоваться лезет? Или намекает на что-то?

— Да нет! Не лезет, не намекает… Ну как тебе объяснить… Просто я чувствую, что нравлюсь ему, понимаешь.

— Нет, не понимаю. То, что ты ему можешь нравиться, — это нормально. То, что он никак себя не проявляет — это обидно. А вот то, что ты в этом на сто процентов уверена