Свинг - Инна Александрова

Началась интересная, но очень непростая работа, потому как в ОКБ, куда попал, в то время работали Андрей Николаевич Туполев, Сергей Павлович Королев, Валентин Петрович Глушко. Старшим по возрасту был Туполев.

Не знаю, что говорят вам эти имена, а вот совсем молодые вообще вряд ли о них что-либо знают.

Андрей Николаевич Туполев прожил большую жизнь — восемьдесят четыре года. Сейчас я в его возрасте. Он — самый известный советский, российский авиаконструктор. Под его руководством создано более ста типов военных и гражданских самолетов, на которых поставлено около сотни мировых рекордов. Вознагражден был — но это потом, потом! — правительством сполна: и Ленинская, и Государственные премии, и трижды Герой Соцтруда.

Королев Сергей Павлович был почти на двадцать лет моложе. Когда с ним познакомился, Королеву было тридцать шесть, а умер он — шестидесяти не исполнилось.

Королев — человек, без которого не полетел бы в космос Гагарин. Он — главный конструктор ракетно-космических систем, он — основатель практической космонавтики, академик, дважды Герой Соцтруда. Конечно, все это тоже было потом. Под его руководством были созданы первые баллистические и геофизические ракеты, первые космические корабли, на которых люди полетели в космос. Он тоже был не обижен госпремиями. Ну, а самым близким мне был Валентин Петрович Глушко. Этот человек, с которым я работал рядом, создал советский ракетный двигатель, сконструировал первый в мире электротермический РД, первые советские ЖРД. РД — ракетные двигатели, тяга которых основана на реакции (отдаче) вытекающих из них продуктов сгорания топлива, ЖРД — жидкостные ракетные двигатели.

Валентин Петрович потом тоже стал и академиком, и дважды Героем Соцтруда, и лауреатом Ленинской и Государственной премий, а летом сорок третьего, когда лейтенант Яков Боровский, то есть я, предстал пред их очами, они были не маститыми и заслуженными людьми, а… зэками. Да, да: самыми обыкновенными зэками. Они были «врагами народа», и командовали ими энкаведешники.

Надо сказать, еще в мае сорок третьего я был приглашен в Москву в один из отделов НКВД, где меня хорошенько «проинструктировали». Мне объяснили, что люди, с которыми придется работать, хоть и очень серьезные ученые, но… «враги народа», а потому с ними надо быть осторожным. Обращаться к ним следует только по имени и отчеству и слово «товарищ» в обращении не употреблять. Разговаривать можно только на служебные темы.

С первого дня знакомства Глушко и Королев произвели прекрасное впечатление: интеллигентные, приятные, спокойные. Особенно понравился Глушко. Он никогда ни на кого не повышал голоса, хотя был очень требовательным, целеустремленным. В конце сорок четвертого все трое были реабилитированы, но какое-то время еще оставались в ОКБ.

Ничего не могу сказать об их личной жизни, потому как разрешено было общаться только на служебные темы, но однажды, будучи в казанском горкоме партии, познакомился с техническим секретарем по фамилии Глушко. Не удержался и спросил Валентина Петровича, кем приходится ему эта женщина. Он ответил: «Мать моей дочери…»

В сорок пятом, когда все трое уезжали в Москву, Валентин Петрович предложил мне ехать с ним: его назначили начальником очень большого и важного КБ в Подмосковье. Конечно, надо было ехать, но… Тут должен рассказать о своей женитьбе.

Попав в Казань, в редкие часы отдыха — работали и в выходные — был одинок. Жил в какой-то непонятной общаге. В одно из воскресений, когда был свободен вторую половину дня, ехал в центр города и встретил бобруйского соседа. Фамилия соседа была Горштейн. Мы никогда не приятельствовали с этой семьей — просто раскланивались, но здесь бросились друг к другу, как родные. Горштейну с женой и детьми — две дочери — удалось эвакуироваться. Попали в Казань. По дороге жена чем-то серьезным заболела и умерла. С девочками он жил на частной квартире, работал в какой-то артели. По возрасту был непризывным.

Горштейн привел меня в маленькую чистенькую комнатку около казанского базара, и я оттаял душой. На минутку показалось, что нет войны, а есть старый, тихий и очень уютный Бобруйск. Теперь, как только выдавались свободные минуты, а выдавались они редко, бежал к Горштейнам. Девочки — Муся и Нюся — были молоденькими: Мусе — девятнадцать, Нюсе — шестнадцать. И однажды это случилось. Как, почему — не знаю. Был как в чаду. Горштейна и Нюси дома не было.

Отец еще давно, до войны — мне было пятнадцать, — объяснив по-мужски, что и как, сказал: «Смотри, Яков, испортишь девку — женись!» Не знаю, испортил ли я девку — ничего в этом не понимал, это было в первый раз, но отрезвев, понял, что должен жениться. В следующий приход к Горштейнам сделал официальное предложение, которое было тут же принято. Случилось все в сорок третьем, а в сорок четвертом уже родился мой первенец Вовка. Сейчас моему сыночку было бы шестьдесят. Было бы…

Тосковал ли по Яне? И да, и нет. Жизнь, а главное работа не давали продыха. Уже после войны случайно узнал, что Яна уехала с родными в Польшу. Почему в Польшу, не знаю. Но при Гомулке почти все евреи оттуда бежали. Где она, жива ли — тоже не знаю. Только, когда слышу романс:

Сад весь умыт был весенними ливнями,В темных оврагах стояла вода.Боже! Какими мы были наивными!Как же мы молоды были тогда!В час, когда ветер бушует неистово,С новою силою чувствуя я:Белой акации гроздья душистыеНевозвратимы, как юность моя, —

очень сжимается сердце, вижу берег Березины и стройную, как тополек, девочку с бело-розовой мраморной кожей…

Надо было ехать с Глушко, обязательно надо. Но Муся подняла плач и сказала: «Яша, их только-только освободили. Неизвестно, что будет завтра. Ты — еврей. Все шишки будут на тебя. Ты хорошо получаешь — я действительно хорошо по тому времени зарабатывал. Если что случится, что буду делать одна с Вовкой — без образования, без специальности?»

Слезы жены остановили. Решил ничего не менять, но как же, как же потом раскаивался…

В конце сорок третьего моим начальником, то есть военпредом, стал некто Павлов. По диплому был инженером, но инженером плохим: до назначения в ОКБ работал в Китае, в посольстве. А вскоре произошел такой случай. На длительных испытаниях опытного поршневого двигателя М-1 разрушился промежуточный валок привода механизма газораспределения. Пришлось заменить правый блок мотора. Я доложил обо всем Павлову, он — старшему военпреду, но в своем докладе все перепутал и сказал, что сломался промежуточный валик привода нагнетателя. Чтобы неспециалисту было понятно, объясню: Павлов заявил, что сломалась ножка стола и для ее восстановления нужно заменить столешницу.

Старший военпред доложил обо всем в Москву, меня вызвали в министерство и, выслушав, назначили на место Павлова. Тогда понял: некомпетентность все-таки наказуема…

А между тем работа в ОКБ шла своим чередом и были успешно проведены испытания — стендовые и летные — ускорителей, созданных Глушко. В полете с работающим двигателем РД-1 скорость самолета «Пе-2» увеличилась на 100 километров в час. Двигатели эти были направлены в Москву и установлены на самолетах «Як-7» и «Ла-5». На аэродроме после успешных наземных запусков ракетных ускорителей, установленных на истребителях Яковлева и Лавочкина, мы приступили к летным испытаниям, но из-за технических неполадок дело не пошло, и двигатель был срочно возвращен на доработку в КБ Глушко. Эфировоздушную систему зажигания заменили химической системой самовоспламенения. Все это проверили на стендах и потом в полете на самолете «Пе-2». Все состоялось, и нас даже наградили: Глушко — орденом Красного Знамени, меня — орденом Красной Звезды, ведущему инженеру Сергею Павловичу Королеву дали орден «Знак Почета».

Мы работали на самом сложном участке авиационной промышленности. Сложней не было. А потому удачи чередовались с неприятностями. Покой нам только снился…

Так, однажды при испытаниях двигателей РД-1 на земле два двигателя вдруг взорвались. Тут же нас с Глушко вызвали в Москву, «на ковер». Лавочкин принял хорошо, даже накормил. А вот к Яковлеву Глушко отправил меня одного, и я, лейтенант, предстал перед генерал-лейтенантом.

Посмотрев на меня, Яковлев заявил: «Вас надо посадить…» Я ответил: «Товарищ генерал-лейтенант, надо еще разобраться, кого…» Конечно, тут же был выдворен из кабинета…

Хочу добавить: Яковлев был тогда личным консультантом Сталина по самолетостроению и считался очень крутым человеком. Глушко, видимо, знал его нрав и не захотел лишний раз подпадать под «монарший гнев».

Ну, а двигатели РД-1хЗ потом еще и еще раз испытывали на земле, затем установили на «Ла-5» и «Як-7», и они успешно показали себя в воздухе. Максимальная скорость самолетов возросла на 140 километров в час.