Нерушимый-2 - Денис Ратманов

Мы отошли подальше от толпы, куда-то, куда запускали только избранных. Я приостановился, спросил у Достоевского:

— Куда мы идем, товарищ Халилов? Мне же надо получить выигрыш?

— Здесь деньги не дают, — усмехнулся он. — Давай за мной.

Амбалы взяли нас в «коробочку», и я почувствовал себя знаменитостью. Впрочем, особо не обольщался, потому что судьба моя была туманна.

Мы направились в сторону, противоположную раздевалкам, по ступенькам взобрались на постамент наподобие сцены, где обнаружилось окно. Нет, это дверь. Единственная огромная, как витрина, зеркальная дверь, и что-то подсказывало — из пуленепробиваемого стекла.

Прежде чем ее открыть, Достоевский покачал головой и сказал недовольно:

— А я предлагал тебе за меня биться! А ты, значит, мне отказал? А сам, значит, в мясо пришел? Что ты думал, я не узнаю? Это мой город… немножко. Я тут все и всех знаю! Лучше бы ты тогда с племянником Оганесяна из Армавира подрался, он боец никудышный оказался, но выиграл! Теперь Оганесян нос задрал! И денег ты бы заработал больше с твоим талантом… Эх, молодежь, все время думаете, что умнее старших!

Дверь вздрогнула и поехала в сторону. Открыв небольшой проход, остановилась. В этот момент заиграла музыка, и в середине зала, там, где был ринг, из пола выдвинулся пилон. А с другого конца сцены под аплодисменты гостей вышли снегурочки в коротеньких распахнутых халатах, под которыми были золотистые купальники.

Достоевский, взяв руки спутницы в свои, спросил:

— Дорогая, ты с нами?

Дама проговорила глубоким грудным голосом:

— О, нет, Алишенька. Я, пожалуй, посмотрю шоу, а потом приду.

Она направилась прочь — прямая, величественная, тонкая. Достоевский переступил порог, я последовал за ним и оказался в тесной комнатке с еще одной дверью, за которой находился роскошный банкетный зал. Черные прямоугольники и квадраты на белых стенах сперва показались мне ходами в коридоры, но я быстро сообразил, что это рисунок, расширяющий пространство.

Дорого и не просто богато — роскошно. На потолке — лепнина. Лепнина на стенах, на границе белого и черного, подчеркивала эффект многомерности. На стене панно — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин и Горский. Справа четыре деревянных стола, накрытых красными скатертями, столько же слева. Столы напротив входа сдвинуты, там лицом к двери сидят трое незнакомых мужчин в пиджаках. Один полностью седой и усатый, с красными пятнами на щеках. Второй — азиат лет сорока, третий — рыхлый большеносый мужчина с волосами, крашеными в черный цвет. Четвертое место пустовало. Вероятно, там должен сидеть Достоевский.

Когда мы вошли, разговор стих, все посмотрели на нас и тотчас потеряли интерес, уставились в смартфон седого.

Справа и слева от сдвинутых столов застыли два официанта. Пока на столах были только напитки, но белые тарелки и серебряные приборы намекали, что скоро принесут и еду.

Я думал, что Достоевский поведет меня к сидящим во главе стола, но он подозвал официанта, который отделился от стены и услужливо склонился в полупоклоне.

— Отведи Сашу помыться, дай ему переодеться во что-то нормальное. Потом усади за наш стол. Понял?

Официант кивнул.

Похлопав меня по плечу, Достоевский направился к столу с людьми. Официант повел меня вдоль стены к массивной деревянной двери, откуда выскользнул официант с ведерком, где во льду лежали две бутылки шампанского.

Мой сопровождающий не спешил. Видимо, раздумывал, где искать одежду и вести ли меня с собой или оставить здесь.

Мыслительный процесс давался ему нелегко, он кривился и морщился, и казалось, я слышу скрип шестеренок в его голове. Пока он решал, в зал начали заходить люди, зазвучал женский смех, застучали каблучки. Я глянул на выход и увидел красавицу в соболиной шубе. Девушка разговаривала с пожилой дамой и с улыбкой ей кивала. Подбежал официант, она повела плечами, скидывая шубу, и осталась в серебристо-зеленом декольтированном платье.

Почувствовала мой взгляд, обернулась, удивленно приоткрыла губы.

— Идем со мной, — тронул за руку официант, приставленный для того, чтобы меня отмыть и одеть.

В уборную я шел, чувствуя спиной взгляд той красавицы в соболиной шубе.

Глава 7. Богатые люди — особые люди

Едва я переступил порог, челюсти свело от умопомрачительного аромата жареного мяса. Тут был коридор, ведущий в кухню.

Навстречу вышла худенькая молоденькая повариха, игриво осмотрела меня, облизнулась и протянула одежду: черные брюки и белую рубашку, какие были на Крысе.

— Мыло? Полотенце? — спросил мой сопровождающий.

Девушка закатила глаза, отвернулась и пошла прочь, бросив на ходу:

— В сауне возьми.

Официант повел меня дальше и запустил в еще не разогретую сауну с комнатой отдыха, где у кожаного дивана стоял стол, а чуть дальше, отделенный от зоны отдыха ограждением, мерцал голубовато-синим бассейн. За черной стеклянной дверью, очевидно, была парилка, причем еще не разогретая, а рядом — душ.

С каким удовольствием я сейчас попарился бы, а потом — перекусил! Или сперва перекусил, потом попарился… К черту мечты! Мыться — и на светский прием. Не просто так же Достоевский меня сюда привел? Знакомить, представлять важным людям и всячески, думаю, подчеркивать, что это он — вах! — прозорливый человек, обнаружил такой самородок!

Что ж, к тому я и стремился. Не сегодня, вообще. Сегодня-то я просто хотел бабла срубить, но отказываться от большего не буду. Тем более, может так статься, меня познакомят с этой так запавшей в сердце красавицей в соболиной шубе.

С наслаждением стоя под тугими горячими струями душа, я думал о том, как себя вести. Опыта в общении с сильными мира сего я, то есть Звягинцев, не приобрёл. Ну не был вхож я в такие круги, моя светская жизнь ограничивалась походами в рестораны.

Думал, думал, а потом плюнул — чего играть кого-то, кем я не являюсь? Сегодня я — лучший в мире уличный боец. Причем я — восемнадцатилетний парень, который неделю как переехал сюда из деревни. Еще и с отшибленной памятью — думаю, Достоевский уже пробил этот факт моей биографии. В общем, буду собой, причем из этого мира, а интеллигентного Звягинцева временно отключу, чтобы не спалиться.

«Правильно, Саня, не отсвечивай», — я словно живьем услышал наставнический голос Витаутовича. Тренер уже что-то подозревал, и в этом я был сам виноват: выдал пару раз мысли, не в меру умные для провинциального парня. Причем не что-то заумное, такое можно почерпнуть из книг, например, а именно что мудрое, основанное на жизненном опыте. С тех пор пронизывающий взгляд Льва Витаутовича всегда виделся мне в моменты интенсивных размышлений.

Вытершись, я посмотрел на всклокоченную шевелюру и понял, что причесаться нечем.