Мой адрес - Советский Союз! Том третий - Геннадий Борисович Марченко

«Асино счастье», — поддакнул я. — Сам не знаю, откуда это название выскочило — «История Аси Клячиной».

Блин, хорошо ещё, я полное название фильма не назвал, это вызвало бы дополнительные вопросы.

— А помнишь, как на премьере Смоктуновский встал перед тобой на колени? — вдруг спросил Тарковский.

— Такое разве забудешь… Зато Шкловский перенес сердечный приступ, так на него сцена похорон деда подействовала. А моя первая режиссёрская работа — короткометражка «Мальчик и голубь», — добавил Кончаловский с какой-то ностальгией во взгляде. — Снимал ещё во ВГИКе. Между прочим, на Венецианском кинофестивале 62 года в конкурсе детских фильмов картина получила «Бронзового льва». А ты мне бабочку тогда не отдал.

Последнее уже было обращено к Тарковскому. Видя в моих глазах непонимание, счёл нужным пояснить:

— Он ведь тоже на том фестивале своего «Золотого льва» получил за «Иваново детство». Причём улетел первым, и выпросил у меня бабочку для официального приёма. Я эту бабочку стащил у отца. А через три дня вдруг и меня приглашают на фестиваль с той самой детской короткометражкой. В Венеции с Андрюшей и встретились. Но он переночевать меня в свой номер не пустил…

— Потому что видел тебя в компании Вали Мальвиной.

— Во, видал ревнивца?! Так и пришлось потом на пляже ночевать. А потом он сходил на приём в моей — вернее, моего отца — бабочке, и когда мне нужно было идти на приём, эта сволочь бабочку мне не вернула. Назло, из-за Вальки! Пришлось потратить на эту несчастную бабочку 10 долларов.

— Ага, зато водкой расторговался, — поддел друга Тарковский. — Ладно, чего былое бередить… Я вот сейчас снимаю фильм по роману польского писателя-фантаста Станислава Лема, — повернулся он ко мне. — «Солярис», читал, может?

— Читал, — кивнул я. — Это про мыслящий океан и призраки на орбитальной станции.

— Вот-вот, про него, про океан. Хотя смысл моего фильма гораздо глубже… В общем, вырвался в Москву на пару дней, а тут Андрона встретил, решили встречу отметить.

— Хорошие роман, философский, — сказал я и спросил, чтобы поддержать тему. — И кто в главных ролях?

— Банионис и Наташа Бондарчук. Молодая, жутко талантливая актриса.

Ну как же, соблазнил девушку, будучи намного взрослее, да ещё и женатым … Хотя и она была замужем. Читал я об этом романе, так ничем и не закончившемся.

— Думаю, это будет мой лучший фильм, — уверенно заявил режиссёр. — По крайне мере в ближайшем будущем.

— Если цензура его не порежет, как мою, Аську, — добавил Кончаловский. — Я тоже думал, что это будет лучший мой фильм, прорыв в отечественном кинематографе.

Слушал их и думал, какой сегодня насыщенный знаковыми знакомствами день. Сначала братья Стругацкие, теперь вот Тарковский с Кончаловским. В прежней своей, первой жизни я о подобном не мог и мечтать. Жил себе тихо-мирно, никого не трогал, возился с техникой… А к финалу своего существования и вспомнить-то нечего оказалось. Сейчас же за полтора года уже столько всего случилось, что даже не верится, что всё это было со мной. Ан нет, вот сижу в ресторане Центрального дома литераторов, в легендарном месте, за одним столиком с самим Тарковским… Ну и Кончаловским, что-то он у меня в качестве какого-то бонуса вырисовывается постоянно. Согласен, Тарковский — фигура неоднозначная, некоторые его фильмы я больше одного раза смотреть не мог, но если уж в моей истории всё мировое кинематографическое сообщество считало его гением, то мне ничего другого не остаётся, как с этим мнением согласиться. Хотя, будь моя воля, я бы в картинах Андрея Арсеньевича добавил экшна, голливудщины. Недаром же народ уходил с сеансов, не в силах выдержать эту мутотень. Нужно и о простых людях иногда думать.

— Дану-Дана, ай да-ну, да-ну, да-най…

В зал ввалились цыгане — усатый мужик в красной рубахе и расписной гитарой в руках, и парочка молодых цыганок в ярких нарядах. Женщины пели и плясали, взмётывая подолы своих многочисленных юбок, цыган аккомпанировал на гитаре. Тарковский неожиданно вскочил и принялся приплясывать, лупя себя ладонями по ляжкам. Пытался поднять ногу, согнув в колене. И ударить, видимо, по щиколотке, но подвело равновесие, и он едва не свалился — я успел его поддержать под локоть и усадил обратно на стул-кресло.

— Держите, чавелы!

Он вытащил из кармана несколько десятирублёвых купюр, которые моментально исчезли в лифах цыганок.

— А ну-ка, ромалэ, одолжи инструмент на пару минут!

На меня накатило какое-то пьяное веселье. Я выхватил у цыгана гитару. Семиструнная… Ну да ничего страшного, из чистого интереса освоил когда-то и такой инструмент.

— Исполню кое-что свежее, — заявил я присутствующим. — Евгений Покровский умеет не только патриотические песни сочинять.

Двойной проигрыш, и я запел:

Я не ною о судьбе, Лучшее храня в себеИ признанием тебеДосаждая, Привыкая к боли ран, Я прощу тебе обман, Ты ж как в песне у цыган, Молодая. Э-э-эх, молодая.

Ну да, песня Ефрема Амирамова «Молодая». Этакая ресторанная цыганщина, в самый раз. Пока пел, цыгане начали прихлопывать в такт, а за ним и Тарковский. Кончаловский наблюдал за всем этим со снисходительной ухмылкой.

Закончив исполнение, вернул гитару законному владельцу.

— Ай молодца! — хлопнул меня по плечу Тарковский. — Да ты правда талант!

— Такие песни сочинять много ума не надо, — скромно улыбнулся я.

— Э-э, не скажи…

Но его прервал цыган:

— Дорогой, что за песня? Почему раньше не слышал?

— Да я недавно её сочинил, вот и не слышал, — нагло заявил я.

— Разреши, буду её исполнять! Богом молю!

Казалось, цыган сейчас рухнет на колени. А мне что, жалко? Понятно, с его исполнения я вряд ли дождусь авторских, ну и хрен с ним. А по возвращении в Свердловск загляну к дружку своему Серёге Зинченко, презентую новую вещь, а потом сразу запатентую. Пусть потом во всех ресторанах страны звучит.

Быстро накидал слова в блокноте на паре листов, вырвал и отдал цыгану. Уж музыку он, по его словам, запомнил, похвалился, что слух и память на музыку идеальные. А когда троица исчезла, Кончаловский спросил друга:

— Андрюша, у тебя на такси хоть осталось?

Тот зашарил по карманам, нашёл немного мелочи. Пьяно мотнул головой.

— А у меня…

Кончаловский тоже пошарил по карманам, выудив из них в общей сложности десятку и три рублёвых купюры, да, как и у Тарковского, нашлось мелочи, как выяснилось, почти на рубль. Озадаченно крякнул, посмотрел на товарища.

— Андрюша, нам даже не хватит расплатиться за ужин. Мы сожрали и выпили рублей на двадцать точно.

— В долг простят.

— Неудобно как-то…

Похоже, Тарковского как-то резко накрыло. Не то что он вдруг оказался, как говорится, в зюзю,