Год Чёрной Обезьяны - Александр Бондарь

— У них оперативная информация, — скучно сказал Валет. — Вчера постреляли, а уже сегодня — в номере. Совсем, как в Чикаго.

Березовский свернул газеты и сунул их в карман.

— Это всё, что ты мне можешь сказать?

— А что ещё? — Валет пожал плечами. — Мента у дороги нашли — понятия не имею, кто это. А про второго нападавшего ты, думаю, знаешь лучше меня. — Он ткнул недокуренную сигарету в пепельницу.

Березовский молчал, глядя на молодого человека с сочувствием.

— Ты всегда знаешь больше, чем говоришь. — Закончил Валет.

— Что знаю — это моё дело. Я отчитываться не стану. Хотелось тебя послушать.

Валет отхлебнул кофе и снова пожал плечами.

— Что именно? Я думал, ты будешь говорить, как тебе это всё не нравится, что заинтересован в серьезных людях, что если дальше будет похожее, сдашь меня Ахмету. Ведь это хотел сказать? Слушаю тебя.

Березовский медленно покачал головой.

— Нет, я промолчу. Ты все и так знаешь. Без меня. Слушай другое. — Он посмотрел на пропитого вида бомжа, который просил мелочь, сидя у входа в кафе. — Ты говорил мне, что тебе надо будет ещё за чем-то съездить в Москву, чтоб закончить материал на Илюшенко.

Валет отхлебнул кофе. — Ахмет этим снова заинтересовался?

Березовский кивнул.

— Я вчера говорил с ним. Тебе хватит суток, чтобы слетать в Москву и вернуться?

— Хватит. — Валет допил кофе и отодвинул чашку.

— Рейс до Стамбула переносится на завтра. Сначала слетаешь в Москву. Возьмешь, что хотел там взять…

Березовский без интереса глядел на свой коньяк.

— Хочешь? Я не притрагивался.

Валет медленно и с сожалением покачал головой. Обернулся и увидел бомжа у входа.

— Предложи ему. Он не откажется.

Березовский надел шляпу.

— Какая жизнь мерзкая…

Валет потрогал пустую чашку.

— Думаешь, на том свете лучше будет?

Березовский зевнул.

— Не знаю. Может и не лучше.

Глава 14

Звезды тихо таяли над ночным городом. Ровные силуэты многоэтажек прорисовывались нечетко сквозь синеватую мглу. Свет на кухне в этот час был потушен. Лена и Беляков сидели в креслах и неспеша потягивали остывающий чай. Беляков смотрел в окно.

— Бывают моменты, — проговорил он, cкосившись на Лену, когда я вдруг начинаю чувствовать себя романтиком.

Та повернула голову.

— Ты хочешь сказать, что будешь сейчас меня трахать?

Детектив поморщился.

— Я хочу говорить стихами, а ты сводишь все к грубой пошлости.

Лена поставила свою чашку на стол.

— Говори прозой. Я это скорее пойму.

— Ты не любишь стихи? — У Белякова в голосе прозвучала обида.

Лена откинулась в кресле.

— Не сейчас.

— Жаль. Это грустно очень. — Беляков разочарованно пожал плечами. — Именно теперь-то меня и тянет на поэзию. Все мы немножко поэты. Но я сейчас особенно. Помню, в детстве был ужасно сентиментальным. Я всегда плакал, по любому поводу. Или мне не дали конфету, или мама ушла надолго. А уж как я надрывался, когда падал или ударялся обо что-нибудь нечаянно…

Детектив усмехнулся и покачал головой.

— Я просто рыдал.

Лена взяла свою чашку.

— Когда я была маленькой — старалась никогда не плакать. Даже если было действительно очень больно. Все другие девчонки плакали по любому поводу, а чаще — без повода. Я — нет. Мама всегда удивлялась. Ей такое казалось странным. А мне — наоборот. Я всегда думала, что плакать — это унизительно.

Беляков смотрел на Лену с уважением. Та допила свой чай и поставила чашку на столик. Потом поднялась с места, отряхнув на себе халат.

— Я хочу спать, — сказала она негромко.

Лена заметила, как в темноте у Белякова тихо по-кошачьи блеснули зрачки.

— Я — тоже, — заявил он.

Лена посмотрела на него с сочувствием и, чуть улыбнувшись, качнула головой:

— Я имею в виду не это.

… Алик Кабардинец сидел один за ресторанным столиком. На тарелке покоился расковырянный ужин. Рядом — две почти пустые бутылки — с русской водкой и грузинским вином. Алик выплеснул в бокал остатки водки и залпом прикончил. Пустой бокал он отчаянно с силой швырнул об пол. Несколько пар глаз за соседними столами покосились на него с опаской. Кабардинец откинулся на спинку стула и, дымя сигаретой, слушал, как колхозного вида девка на сцене пропито-прокуренным голосом исполняла прошлогодний шлягер Алены Апиной грустную историю о непутевой Ксюше, отвергнувшей клевого парня Витюшу и спутавшейся с уголовником.

— И что дальше? — Вдруг прозвучало откуда-то сзади.

Алик повернул туда голову и увидел надменную физиономию официанта. Тот без выражения глянул на останки бокала, разбросанные там и сям по полу и так же на Кабардинца. Алик оживился. Он небрежно прищелкнул пальцами.

— А, офцант! Икры хочу! — Это было заявлено громко, и многие еще раз обернулись, поглядев на Алика с недображелательным интересом.

Официант, усатый чернявый парень, разглядывал его, как если бы смотрел на грязь у себя под ногами.

— Красную, черную? — Поинтересовался он спокойно.

— Черную! — Алик снова прищелкнул. Он не понял иронии.

Официант продолжал холодно разглядывать клиента.

— Я тебе сейчас коричневую принесу…

Кабардинец посмотрел сначала на официанта, потом — на осколки. Лицо у него брезгливо скривилось.

— Ой, сука, мелочный! — Он вытащил из кармана двадцатидолларовую купюру и, скомкав, бросил на пол.

Официант быстро подобрал деньгу и сунул ее в кармашек своего белоснежного костюмчика. Лицо у него ожило. Взгляд подобрел.

— Одну минуту, пожалуйста. — В голосе прозвучало раскаяние. — Сейчас будет икра.

Он исчез быстрой проворной походкой. Алик сгреб со стола бутылку вина и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. Следующей песней Марина Журавлева приглашала желающих на медленный танец. Алик тупо отстранил от себя недоконченную бутыль и обвел глазами соседние столы. Уже достаточно мутный взгляд его остановился на роскошного вида брюнетке, которая неспешно беседовала со своим спутником. Алик встал и, покачиваясь, направился к ней. Брюнетка и ее молодой человек настороженно разглядывали приближающегося горца.

— Я — Алик Кабардинец, — заявил он, подойдя. — Меня тут все знают. — Он неопределенно махнул рукой. — Если кому не нравится Алик Кабардинец — я его убиваю сразу.

Брюнетка и ее приятель пристально и без интереса разглядывали их нового друга. Тот. не тратясь больше на церемонии, ухватил девушку за руку.

— Пошли, — заявил он хрипло, но дружественно и решительно потащил девушку из-за стола. — Танцевать будем.

Брюнетка, взвизгнув, пыталась высвободиться, но Алик держал крепко. Парень ее, бросился на кабардинца, однако переоценил себя. Алик, проворно выпустив руку девушки, уложил противника точным ударом в челюсть. Тот грохнулся прямо на стол, круша посуду и переворачивая стулья. С другого конца зала быстро приближался патрульный милиционер в форме. Алик, разведя руки в стороны, двинулся ему навстречу.

— Командир, погляди: я говорю — танцевать идём, а она — ненавижу, говорит, черных. Че делается, погляди…

Патрульный сверху вниз смотрел кабардинца. Наметанным глазом сразу усек человек при деньгах. Милиционер шагнул к Алику и твердо взял его за локоть.

— Пойдем, — сказал он еще вполне миролюбиво. — Не надо тут скандал устраивать.

Алик выдернул руку из пятерни патрульного. Мелькнула смятая стодолларовуя бумажка, которую он сунул в верхний карман милицейского пиджака. Потом доброжелательно хлопнул милиционера по небритой щеке.

— Исчезни, — Алик развернулся на все девяносто градусов и, покачиваясь, двинулся назад к своему столу.

Тяжелая милицейская дубинка быстрее молнии взлетела в воздухе и звучно опустилась на спину кавказца. Тот упал на колени и заполучил еще один удар по спине. Патрульный ухватил кабардинца за шиворот и под одобрительные взгляды зала поволок к выходу. Но Алик проделал, вдруг, то, чего милиционер от него не ждал. Ухватив правой рукою никем не занятый стул, он резким неожиданным ударом навернул им своего противника. Вскочив на ноги, сграбастал за шкирку полуоглушенного милиционера и со всей дури звезданул ему в челюсть. У того зазвенело в ушах, в глазах померк свет. Вторым ударом кабардинец вырубил патрульного, который чурбаном свалился на пол. Алик еще раза два пнул его.

Оглянувшись, увидел, что все глаза в зале смотрели сейчас на него. Музыка тоже стихла. Все наблюдали за разбушевавшимся клиентом. Поправив прическу, Алик двинулся обратно к своему столику, но тут увидел появившуюся с другого конца зала группу в синих милицейского образца мундирах. Это были «срочники»: у них не было никакого оружия, кроме дубинок. Энергично ими помахивая, парни направлялись к будущей своей жертве. Глаза у них возбужденно сверкали в предчувствии жестокого мордобоя. Иначе «срочники» не привыкли: любой ими задержанный должен был харкать кровью и выплевывать зубы.