Нефтяная Венера - Александр Снегирев

Я их плоть и кровь. Я копия отца. Такой же плохой карьерист. Мог бы уже иметь архитектурное бюро, как большинство однокурсников. На меня бы работали молодые ребята. Почему я не смог оставлять Ваню с нянечкой? Ну, спал бы он, не смертельно же это! А я бы делал карьеру. Самый возраст. Зарабатывал бы деньги, тусовался бы с жёнами заказчиков… Я презирал родителей за то, из чего целиком состою сам. Теперь мну в руках этот чёртов клубок, и мне жаль избавиться от родительского хлама.

Швыряю клубок, пинаю ногами всё вокруг – карточки с мамиными инструкциями для меня: «дать Феде молитву от порчи», «купить Феде икону». Под ноги попадаются пластмассовые стаканчики, пачка бабушкиных денег. Купюры разлетаются по коридору колодой карт. Из своей-моей комнаты выглядывает перепуганный Ваня:

– Папа… что случилось?!

Ваня с другой стороны коридора – крупье в казино судьбы, а деньги – карты, брошенные мной в тщетной попытке судьбу обыграть.

Вечером следующего дня, перед отъездом на спектакль, я суетился: как бы ничего не забыть. Кресло, Ванин костюм… В последний момент отправился в душ. Пришлось прождать несколько минут, пока потекла вода приемлемой теплоты. У нас, когда открываешь кран с горячей водой, – течёт холодная, терпеливо ждёшь, через какое-то время вода теплеет и, если повезёт, превращается в кипяток. Изредка она течёт горячая сразу. Наверное, это зависит от количества жителей района, моющихся в данный момент.

Выйдя из ванной, обнаружил Соню уже сидящей на кухне.

– С лёгким паром!

Она заявилась раньше, пришлось пройти мимо в одних трусах.

– Попить ничего нет? – задержала меня Соня вопросом.

– Попить… – задумался я, втягивая живот и стараясь принять более эффектную, но вместе с тем случайную позу.

– Гриб есть! – нашёлся Ваня.

– Что?

О боже! У него что, пропеллер в заднице? Мы и так фрики, так ещё и гриб! Блин!

– Гриб! Гриб! – Ваня уже лезет в сервант и достаёт оттуда трёхлитровую банку с жёлтой жидкостью и плавающей на поверхности субстанцией, похожей на губку, мясо и шляпку гигантского гриба одновременно. Это и есть гриб – странная бродильная культура, выращиваемая из уксуса и производящая кисло-сладкий легкогазированный напиток.

– Господи, это что?!

– Это целебный гриб, он был… был известен ещё… – начал было Ваня заученную лекцию, но запутался. Забыл, где гриб был известен.

– В Древнем Китае. Может, просто водички? – закончил я его речь, пытаясь перевести внимание Сони на другую тему. Поздно.

– Гриб?! Я помню, блин, как круто!

– Пей на здоровье. – Ваня заботливо наполнил стакан. – Я его каждую неделю мою.

– У матери такой же был! – цокает языком Соня. – Машина времени, ёлки! Попить гриба! Прям камбэк[1] в восьмидесятые!

Советские хозяйки гриб любили. Его размножали, выдумывали новые присадки, им делились, его подкармливали сахаром, мыли и всячески лелеяли, как старого, мудрого и почитаемого члена семьи.

Соня осторожно отхлебнула.

– Вот это да! Парни, как я рада, что мы познакомились! Гриб! Где бы я его встретила!

Соня в несколько глотков осушила стакан и потребовала добавки. Ваня с радостью подлил.

– А моя мать его выкинула!

– Да его все выкинули. Даже не знаю, как он у нас сохранился, – отвечаю я, скромно потупившись.

В девяностые гриб утратил свои позиции. Ветреные советские женщины тут же изменили ему с кока-колой и спрайтом, позабыв о древности гриба и его целительной силе. Сначала за грибами, жившими в трёхлитровых банках, перестали ухаживать, допивая выработанную жидкость из жалости, будто делали одолжение. А потом взяли да и повыкидывали грибы на помойку. Вчерашние баловни лежали в мусорных баках, среди яичной скорлупы, куриных костей и мокрых от помоев газет, которыми в те времена устилали мусорные вёдра. Грибы напоминали рыб, выброшенных на сушу.

Немногие женщины сохранили верность грибу, одной из таких была мама. Пускай не так часто, но мы пили его жёлтую жидкость и меняли ему воду. Гриб пережил крушение Советского Союза, оба штурма Белого дома, московский ураган и дефолт девяносто восьмого года, чеченские войны, гибель «Курска» и смерть своей покровительницы. Я немного стыжусь гриба, но в глубине души верю, что он живой. Ваня за ним ухаживает и общается с ним, как с домашним божеством.

Соня рассматривает мясисто-слоистую структуру.

– Он такой мягкий, склизкий, круглый. Будь я мужиком, я бы его обязательно трахнула. Вы не пробовали?

– Мы… мы – нет, – ответил я, испугавшись одной мысли о сексе с грибом. Ваня промолчал и страшно засмущался, так что я даже на секунду засомневался. Но нет, вряд ли…

– Эх, как бы я его трахнула, иногда я жалею, что у меня нет члена, – развивает Соня свою мысль, прихлёбывая из стакана и бросая взгляд на меня.

Я же озабочен тем, что Ваня слышит всю эту ересь. Не хватало, чтобы он набрался вредных знаний от нашей новой подруги… Изнасилует ещё бедный гриб…

– Чего у тебя нет? – перебил Ваня мои мысли.

– Нам скоро выходить! Вань, ты собрался?

– Да.

Я спешу к себе в комнату, чтобы наконец одеться. Соня следует по пятам со стаканом, развивая полемику вокруг перспективы присунуть грибу:

– Да, он холодный, зато молчит и от него ничего не подцепишь! Может вырасти получеловек-полугриб. А вдруг это сделали уже давно, просто держат в тайне? Я видела много людей, похожих на эту штуку, с такими же лицами!.. А что, если это внеземная цивилизация?! – Соня даже остановилась, отстав на несколько шагов. – Как мне раньше в голову не приходило! Это же очевидно, гриб – инопланетянин!

Пока она стояла в коридоре, поражённая своим озарением, словно молнией, я успел надеть джинсы. Но Соня уже пришла в себя.

– Неужели тебе никогда не хотелось трахнуть инопланетянина? – С этими словами она подошла ко мне вплотную и заглянула в глаза так, будто сама и есть этот самый инопланетянин.

Мы слишком близко стоим друг к другу. Слишком близко… А я полуголый…

– Как-то не думал об этом… – Пожалуй, слишком громко я кричу через её плечо: – Вань, ты готов?!

В двери сразу показался Ваня, всё ещё не переодевшийся, будто подслушивал.

– Готов. Я уже говорил.

– Пора грузиться, а то опоздаем.

Кряхтя, цепляясь за дверные ручки и стукаясь о косяки, я вынес кресло к лифту и запер квартиру. Ване я не позволяю таскать тяжести: сердце. Мы втиснули старый германский трофей в узкий российский лифт, для чего потребовалось немного прижать креслу плюшевые «уши», «растущие» от спинки.

– Вань, чем так париться, купили бы давно другое кресло, похожее, и отдали бы в театр!

– Другое нельзя. Меня это вдохновляет.

– Может, другое тебя ещё больше будет вдохновлять?

– Другое не будет, – уверенно ответил Ваня.

– Слава богу, влезло! – захлопываю багажник. Садимся. Соня выруливает на мост, спешит, перестраивается из ряда в ряд. Мы с Ваней болтаемся на заднем сиденье.

– Старинная? – Мой вопрос относится к иконе, которую я нащупал рядом с собой под кучей журналов.

Соня вопросительно посмотрела в зеркало заднего вида:

– А я её найти не могла… да нет, современная работа. Но хорошая. Сергий Радонежский.

– А…

– Иконы – самый надёжный сегмент арт-рынка. Возраст иконы определить трудно. Умельцы покупают старые доски и пишут на них. Можно сильно запутать экспертов. Ты же рисовать умеешь?

– Вроде да…

– Вот у меня бывший член Союза художников работает. Раньше Лениных шарашил, теперь иконы. Идут очень прилично. Не хочешь голодать в старости – пиши сейчас иконы и лет через тридцать начинай продавать.

– Подумаю.

Мы с Ваней разглядываем лик русского святого, написанный спецом по советскому вождю. Мне нравится. Цвета простые, но богатые. На нас смотрит мудрый старик, который всё знает. И будущее, и прошлое… Хотя прищур у него какой-то ильичёвский, да и бородка тоже, кажется, клинышком… Или меня глючит…

По приезде установили кресло в центр сцены, а Ваня переоделся и кинулся в подвальный предбанник, встречать зрителей. Костюм пажа составлен из нарядов, сшитых для него ещё мамой. Длиннополый бархатный сюртук цвета арбузной мякоти, оранжевая манишка и чёрные брюки. Ваня галантно раскланивается, церемонно произносит: «Добрый вечер, добро пожаловать» – и царственно приглашает занять свои места. Появилась Маша. Родственники других актёров поглядывают на нашу компанию с любопытством и даже с некоторой завистью. Сёстры выглядят как жительницы другого, недоступного мира богатства и благополучия. Наверное, такие персоны в даун-театр заглядывают не часто. Кроме того, Соня и Маша запросто болтают с Ваней и держатся как близкие подруги. Ваня чувствует себя королём и улыбается во весь рот. Я даже подумал, стоит ли бороться за роль Меркуцио. Ване чуждо обычное человеческое тщеславие. Мир, где есть главные роли и второстепенные, ему непонятен. Он просто любит театр.