Город, где стреляли дома - Илья Афроимов

— Тот, кто ведет деятельность, неугодную германским властям, не станет бывать на квартире, в которой прописан, — заметил Олег.

— Нам нужна Сафронова и этот самый… Дука. Что ты знаешь о них?

— Первый раз слышу эти фамилии.

Крепко выругавшись по-русски, Бунте язвительно заметил:

— Ты торопишься подохнуть. А я придержу твою смерть. Я сделаю так, чтобы ты днем и ночью, ночью и днем только и думал о них. Вместе со своим бородатым братцем.

Зазвонил телефон.

— Да! Сейчас иду! — гаркнул в трубку Бунте.

Уже надевая шинель, он вдруг бросил:

— Я глубоко уважаю людей, любящих свою родину. Но коммунистическая Россия — это не родина для русских, она их самый злобный враг. — И сразу перешел на «вы». Видимо, Бунте помнил слова «сын купца». — Вы сделали большую ошибку, выступив против нас. Поверьте, работать у нас не так уж плохо.

И не дождавшись ответа, вышел.

Олега на машине отвезли в тюрьму.

Ответный удар

К Якову Андреевичу прибежал напуганный Седнев.

— Семеновых тоже взяли!

Якову Андреевичу стало не по себе. Слух невольно обострился. На стене назойливо тикали часы, напоминали о том, что теперь каждая секунда решает участь подполья.

— В тюрьме работает коридорным Халипин.

— Какой Халипин? — спросил Седнев.

— Тот самый, что для Аверьянова список предателей добыл.

— Знаю, знаю, — оживился Седнев, — Виктор рассказывал.

— По всему видно, человек-то наш. Надо с ним установить связь, узнать, что делается в тюрьме.

— Это просто сделать. Пошлю в тюрьму возчика с дровами, и он свяжется с Халипиным.

Проводив Седнева, Яков Андреевич направился было к себе. Но с крыльца соседнего дома его окликнула Мария Рогова, бабенка легкого поведения.

— Что-то, Андреевич, к тебе гости частенько наведываться стали, — подбоченясь, пропела она. — Разбогател, что ль?

— Скучно одному со старухой. Люди добрые нас и развлекают. И ты заходи.

— А может, ты супротив германской власти гостей-то наставляешь?

Яков Андреевич укоризненно покачал головой.

— Не стыдно тебе, Маруся, такую напраслину нести?

— Ладно, посмотрим, что ты за овощ, — проговорила Рогова с угрозой.

Какой-то неприятный осадок оставил на душе Якова Андреевича разговор с соседкой. Выслуживается, видать, ишь королеву из себя корчит. Предателей — вот кого надо уничтожать в первую очередь.

— Может, приляжешь, Яков? — спросила жена.

Лег. Но спать не хотелось. Одолевала усталость. Яков Андреевич раньше не представлял, какого напряжения сил требует подпольная работа.

— Почему не спишь? А ну, закрывай глаза, — как малышу, скомандовала Анастасия Антоновна.

— Думаю, откуда берутся предатели…

— Чуму бы на них, — в сердцах пожелала Анастасия Антоновна.

Бывает, что случайно оброненное слово наводит человека на большие раздумья. Мысль о борьбе с предателями завладела Яковом Андреевичем. К утру он составил план смелой операции.

Вальтер Дюрфель, секретарь СД, просматривая почту, бросил на стол переводчика грязный кусок бумаги, зашитый черной ниткой. Отто Кунст с трудом разобрал каракули: «Знаете ли вы, господа хорошие, что начальник полиции Чесноков якшается с партизанами…» Вместо подписи стоял восклицательный знак.

Дюрфель передал записку Бунте.

— Поклеп ведь, наверное?

— А если не поклеп? Вы — простофиля, Вальтер. Не опасен только мертвый русский.

Начальник СД скривил в усмешке губы.

— Проверь Чеснокова и всю его «кухню». Лишняя проверка сделает честь германскому офицеру.

Отряд гестаповцев под командой фон Винтера ворвался в кабинет Чеснокова. Начальник полиции вытаращил глаза и невнятно забормотал:

— Я не понимаю… зачем обыск?..

— Скоро поймешь, сволочь! — ругался фон Винтер.

Гестаповцы ворошили бумаги, передвигали мебель, взламывали пол. Чесноков трясся от страха и плаксиво просил фон Винтера объяснить, в чем дело. Тот молчал.

— Нашли! — вдруг воскликнул переводчик Кунст и передал фон Винтеру несколько листков бумаги. На одном было написано: «Список полицейских и тайных осведомителей, работающих в городе по заданию подпольного горкома и партизанского отряда». Далее следовало более ста фамилий. Внизу зелеными чернилами стояла аккуратная подпись Чеснокова.

Петушиный хохолок на голове начальника полиции стал дыбом.

— Отпечатано на машинке полицейской управы, — с нескрываемым удовольствием произнес фон Винтер и с размаху ударил Чеснокова. На список брызнула кровь.

…Бунте торжествовал и в назидание всем гестаповцам повторял:

— Не опасен только мертвый русский.

Всю ночь гестаповцы и выделенные им в помощь жандармы разъезжали по городу, хватали и расстреливали на Мамоновом поле, в оврагах полицейских и агентов. Слова Чеснокова о том, что эти люди честно служили «великой Германии», были истолкованы как провокация.

— Мы разнесем все большевистские гнезда, — крикнул Бунте, пуская пулю в Чеснокова.

…В ту бессонную ночь Яков Андреевич вспомнил о добытом Аверьяновым списке предателей. Внимательно просмотрел его еще раз, «отредактировал», фамилии полицейских, не проявлявших служебного рвения, выбросил и вписал несколько новых. Записал и свою соседку Марию Рогову, но в последнюю минуту вычеркнул, пожалел.

Но надо было отпечатать список. Сделать это поручили Александре Ивановне Богатыревой. Несколько раз она пыталась проникнуть к машинке полицейской управы, но безуспешно. Потом узнала, что машинка с таким же шрифтом имеется в комендатуре. Там работал Савин, делал гробы для немецких офицеров и солдат. Он выкрал машинку и отвез Богатыревой. Подпись Чеснокова подделал Павел Жбаков. Списки полицейских в кабинет Чеснокова подбросил акробат Егоров, записку в СД написал сам Яков Андреевич.

Весть о массовом расстреле всполошила весь город. Но подпольщики не торопились раскрыть карты. Они дали немцам время разделаться со своими же верными слугами. А потом, чтобы рассеять страх горожан, огласили истину. Бургомистр Карл Шифановский послал официальный запрос в СД. Гитлеровцы вывернулись, пустили версию: полицейские расстреляны за то, что брали взятки у коммунистов и бандитов.

Победа радовала и настораживала подпольщиков и командование партизанского отряда. Теперь надо было ждать ответных ударов от гитлеровцев.

Глава седьмая

Через линию фронта

И опять дорога. На этот раз — к линии фронта. Валя размашисто скользила по лыжне, ловко отталкиваясь палками.

Тысяча девятьсот сорок второй год. Валя Сафронова с именным автоматом.

Несколько дней назад, вернувшись с Ольгой из разведки, Валя доложила Дуке, что Дворец культуры в Белых Берегах — коллективный гроб для карателей. Он, как цыпленок в поле, беззащитен от нападения с неба.

Дука выслушал разведчицу, но разговор не поддержал. Его волновало другое.

— Рация у нас, Валя, не работает. Сергей вторые сутки настраивает, но не может выжать ни единого звука.

Шолохов виновато развел руками, растерянно моргал покрасневшими от бессонницы глазами.

— Может, через линию фронта, — Валя не договорила, Дука перебил:

— То есть, через Валентину Сафронову. — Укоризненно покачав головой, добавил: — Фантазируешь.

— А что тут такого? — наступала Валя. — Каких-нибудь сто километров — и мы в Белеве, в штабе армии.

— На каждом метре этих ста километров — смерть, — насупился Дука.

Но предложение перейти линию фронта было очень заманчивым. Деятельный и смелый, Дука не мог его упустить. Он долго советовался с Ларичевым, Коростелевым и Щекиным. Вскоре по партизанскому лагерю пронесся слух: на Большую землю пойдет группа разведчиков.

Группа вышла 19 февраля, в тот самый день, когда подпольщики готовились взорвать полицейскую управу и театр. Вале очень хотелось узнать результаты диверсии, она участвовала в разработке планов ее и теперь волновалась за друзей. Но что поделаешь — в путь звало не менее важное дело.

— Вы уж Валю-то берегите, — сказала на прощание Ольга Соболь.

— Она сама будет нашим ангелом-хранителем, — отозвался Леонид Васильевич Соколов, начальник разведывательной группы.

Впереди легко скользил сержант Иван Морин — молодой коренастый парень. Он прокладывал лыжню. За ним шла партизанская семерка.

Стоял сильный, градусов под тридцать, мороз. Гулко лопалась кора на деревьях. Лыжники старались идти побыстрее: иначе замерзнешь. Настроение было отличное, шутили, смеялись. В поселке Еленском сделали первый привал. Пожевали смерзшуюся, твердую, как железо, конину, погрызли сухарей. Потом зарылись в стог сена, уснули. Через каждые полчаса сменялся часовой.

Когда стемнело, поднялись и всю ночь шли на северо-восток. Леонид Васильевич рассказывал, какие теплые ночи в Турции и как ярко там светят звезды.