Звереныш (СИ) - Евгений Щепетнов

— Вообще‑то удивляет. Парни были не последними на занятиях — пожал плечами Третий — Как они позволили себя завалить? Честно сказать, мне хочется дать им плетей. Оказалось, что они так жалки — любой, даже не став щенком, может их победить? Странная ситуация. Вожак, твое решение?

Лаган замер, прикрыв глаза. Он сидел так около минуты, потом медленно подняв веки и окаменев лицом, сказал:

— Он будет наказан. Но…особым образом. Я хочу, чтобы все видели, что будет с тем, кто поднимет руку на командиров. Кто из полупсов отличается успехами в боевой подготовке? Первый? Твое мнение.

— Лерген — Первый не задумался ни секунды — я вообще рекомендовал бы оставить его в Школе, помощником мастера. Это прирожденный боец, лучший из лучших. За последние дни лучше его не было.

— Согласен! Согласен! — подтвердили Второй и Третий.

— Да, думаю, что это правда — задумчиво кивнул Лаган — Лерген очень силен.

— Вожак, неужели ты хочешь… — начал Первый, и недоуменно покачал головой — это же смерть нарушителя порядка.

— Так ты прикажи Лергену, чтобы он его не убивал, а как следует обработал. Чтобы парень получил порцию наказания, но при этом не потерял ни здоровья, ни жизни. А после того, как все закончится — я хочу, чтобы Щенок стоял на ногах, и мог получить свои десять плетей.

— Сложно будет — пожал плечами Первый — Лерген умеет только убивать, не рассчитает удара — и труп. Этот звереныш, конечно, заслуживает смерти, но…ты будешь недоволен, так, Вожак?

— Буду недоволен — уголками рта усмехнулся Лаган — ты сомневаешься?

— Не сомневаюсь, Вожак.

Первый слегка скривил губы, и Лаган усмехнулся, не показывая виду — нет, далеко еще этому парню до него, Вожака, не умеет он как следует скрыть эмоции и мысли. Ведь сейчас он подумал о том, что когда Лаган будет покидать свою должность Вожака, Император спросит его: "Кто станет твоим преемником? Кого ты видишь на своем месте?" И Вожак может назвать не Первого, а Второго, или Третьего. И тогда уже ему никогда не стать Вожаком. Никогда. Глупец…если бы Лаган некогда знал, насколько это хлопотная, нервная, и…страшная должность, возможно никогда бы не стал стремиться ее занять! Лучше бы стал наемником, или простым служакой на границе. Или же бы командовал личной гвардией богатого вельможи…а может, стал бы купцом — а чего, почему бы и нет?

При этой мысли усмехнулся — уж купцом‑то не стал бы никогда. Это точно.

Сознание Щенка выплыло из темноты, и он ощутил щекой гладкую деревянную поверхность, отполированную боками сотен узников, ожидавших своей участи в этой небольшой камере. Очень болела, просто‑таки разламывалась голова, хотелось пить, хотелось есть. Болело все тело, будто его крепко побили суковатыми палками.

Пощупал руками голову — на затылке вздулась огромная шишка, даже не шишка, а опухоль испачканная чем‑то красным, пахнущим железом, окалиной, и почему‑то землей, как будто Щенка волоком тащили по мостовой.

Он помнил, как все было, помнил вспышку всепоглощающий, не раздумывающей ярости, когда в голове не осталось ни одной мысли кроме: Убить! Убить! Убить! Любой ценой! И будь, что будет…

Что с ним случилось, он не понимал, не знал и не хотел знать. Да и как он мог рассуждать о происходящем в его голове, этот мальчишка который не видел в жизни ничего, кроме рыбацкой деревни, леса, моря, отца с матерью, односельчан. Всего того, что соответствовало образу жизни простого деревенского паренька.

Адрус был неграмотен и не читал книг, потому у него не могло возникнуть отвлеченных мыслей о том, что достойно размышлений ученых мужей. Да и откуда взяться книгам в этой забытой Создателем деревне? Ну да, Адрус ходил на посиделки деревенских, ребят на которых рассказывали сказки о других странах, других мирах, ходил в храм, где жрец Создателя проповедовал о том, как нужно жить праведному человеку, но честно сказать, мальчика мало интересовало то, что выходило за пределы его разумений. Рыбалка — это правильно, это важно. Охота? Как без охоты прожить? Без красного мяса не стать сильным — так говорил отец, лучший из мужчин, которых знал Адрус. Отца уважали, он входил в Совет — и как его не уважать, если он не только лучший охотник и рыбак, но еще и бывший воин из личной охраны Вождя Клана!

Многие удивлялись — какого демона такой успешный, такой сильный человек бросил службу у Вождя и зажил жизнью простого деревенского мужика, да еще и со своей красавицей — женой, удалившись от интересной, веселой жизни, утонув в тине скучной, обыденной деревенской суеты?

Кто‑то молчал — ведь это не его дело, как жить соседу. Кто‑то впрямую спрашивал, натыкаясь на улыбку и молчание. Потом всем надоело спрашивать, да и правда — кому какое дело, почему человек решил похоронить себя в глуши, на краю света?

В деревню отец Адруса пришел с ребенком на руках, с молодой женой, и с котомкой, в которой лежали деньги. Сколько денег — никто не знал, но их хватило, чтобы мужчина нанял работников для постройки крепкого, большого дома, купил лодку, купил все, что нужно для безбедной, спокойной жизни.

Поговаривали, что бывший воин награбил сокровищ во время набегов на соседские кланы — ведь всякий знает, что в набегах можно недурно заработать. Или потерять жизнь.

Жизнь кланов всегда проходила в войне, в набегах — один вождь воевал с другим, заключая военные союзы с третьим, четвертым, пятым… Зачем? Вероятно, этого не знали сами вожди. Власть, деньги, взаимные обиды — вот причина войн, как сказал однажды отец, когда Адрус задал ему этот вопрос. Больше он рассказывать ничего не стал — отмалчивался, улыбался в русую бороду, и…все. Мать тоже ничего не говорила, особенно о том, что было до того, как их семья оказалась в деревне. Говорила — потом узнаешь, пока рано.

Щенок лежал и вспоминал прежнюю жизнь, тихо улыбаясь в полумраке камеры. Воспоминания казались такими странными, такими нереальными, будто все происходило не с ним, а с кем‑то другим, с тем, о ком рассказывали в сказке на посиделках возле огромного дуба, что стоял за околицей деревни. Тут молодежь обычно жгла костер, сидя вокруг огня, ребята рассказывали сказки, истории, и во всех этих историях герой всегда побеждал злобного врага. Нигде не было сказано о том, как страшно и тяжело дышать в трюме рабовладельческого корабля, нигде не говорилось, как жить, если ты остался совсем один, если на твоих глазах убили отца и мать…

Адрус замер, окаменев — перед глазами встала картина убийства матери, смуглое лицо убийцы, и в груди снова закипело — найти, убить! Закипевшая в жилах ярость толкнулась в голову, та заболела еще сильнее, заломила, заныла, и Щенок не услышал, как к двери камеры кто‑то подошел и завозился у замка, звеня ключами.