Муха в розовом алмазе - Руслан Белов

А геолог был весел. Узнав, что Веретенников близко знаком с Черновым, он начал рассказывать полевую историю, с ним связанную. Валерий не слушал, думал, как убежать, но Кучкин, раззадорившись, все говорил и говорил:

– И вот, эта повариха Анфиска на свой день рождения бражки наварила. Целую молочную флягу, представляешь? Градусов пятнадцать. И сели мы ее пить и так под вечер накушались, что ноги не ходили. Ни в какую. Очнулся я в землянке Черного, пить хотелось, сам понимаешь, хоть умри. Лежу на кровати, Черного охами разбудил и умоляю воды найти хоть кружку. А он, сам едва живой "отвяжись", да "отвяжись" стонет. Ну, пришлось мне самому вставать. Поднялся кое-как, пошел в сени, все по пути опрокинув, – тубусы, стулья, козла[11] даже кирпичного. Нашел ведро, а там воды – на донышке, соловью не напиться. Ну, я выпил, назад ползу, а Черный, от грохота проснувшийся, кричит: «А мне?» Ну, я думаю, щас, гад, получишь! И хватаю с подоконника банку трехлитровую, она у него второй месяц, с мая, с цветами стояла, выкидываю, то, что от незабудок, осталось, а воду эту вонючую, черную, с прогнившими стебельками-сопельками, Черному сую. Он как присосался, так сразу всю и банку выел. Отплевался потом, обозвал благодетелем и отрубился вчистую.

"И этот Александр Сергеевич тоже подлец и сукин сын, – думал Веретенников, механически разжевывая остывший шашлык. – Ну, правильно – сукины сыны к сукиным сынам собираются. Не-е-т, надо срочно бежать. Куда угодно бежать, хоть в эту речку спрыгнуть".

И вытаращился в огромные валуны, обглоданные не на шутку раскипятившейся водой. Передумав прыгать (глупо, это же форменная мясорубка!), принялся доедать плов (когда еще покормят?). Напротив него сидел Полковник – поджарый шестидесятилетний поседелый человек среднего роста со странными зелеными глазами. Сидел и смотрел прямо в душу. Так смотрел, что Валерия порывало все рассказать и про себя, и про свою жену, и вообще все, что спросят.

– Ты смирись, мой милый дружочек, не сопротивляйся струе жизни и легче тебе будет... Ведь другого выхода у тебя нет, кроме как быть с нами, – тихим ласковым голосом сказал ему Полковник. – Это мы с Иннокентием Александровичем определенно знаем...

– А я не сопротивляюсь... – потянувшись к достархану за бутылкой, натянуто улыбнулся Веретенников. Полковник опередил его неуловимым движением и, победно взглянув, поровну распределил оставшуюся водку в два пластиковых стакана. Удовлетворившись результатом, выбросил опустевшую стеклотару в кипящую воду и сделал Веретенникову с Кучкиным приглашающий жест.

Веретенников выпил залпом, закусил подсохшей помидорной долькой и безучастно уставился в бушующую реку. А Полковник знал свое дело. Отечески глядя на пленника, он подмигнул:

– Смотри, что у меня есть.

И, вытащив из-под пиджака пистолет, протянул пленнику. Тот автоматически взял его в руки (отметив, что оружие находиться в боевом состоянии) и прочитал надписи на металлических пластинках, прикрепленных к рукоятке с обеих сторон. Одна из них, затейливая, сообщала, что пистолет называется "Гюрза" (Веретенников знал из телевизионной передачи – пуля, выпущенная из этого оружия, с нескольких десятков метров пробивает человека в бронежилете насквозь). Строгая надпись на второй пластинке (серебряной) гласила, что пистолет в феврале 1990 года подарен председателем КГБ Владимиром Крючковым Вольдемару Владимировичу Купцову-Дворникову, за меткость в стрельбе и особые заслуги.

– Вот такие дела, – улыбнулся полковник, возвращая себе оружие. – Смотри теперь туда.

И, кивком указав на противоположный берег, на обгрызенную рекой отвесную гранитную скалу, начал стрелять. Три пули легли одна в одну, хотя до цели было метров пятнадцать.

– Понимаешь, ты человек такой, – спрятав пистолет подмышку, продолжил разлагать пленника Полковник. – Вот Чернов твой, я наводил о нем справки, давно бы сиганул в воду, предварительно подравшись с Сашкой для отвода глаз. И, скорее всего, ушел бы. И знаешь почему? Потому что он дурной, он уверен, что пуля его минует, а подводный валун если и двинет по тыкве, то легонько. А ты умный и будешь действовать только наверняка, а "наверняка" этого у тебя не будет... Ты уж поверь опытному человеку. Так что жуй свой шашлык и не дергайся. А я тебе за твое послушание слово дам офицерское, что зазря тебя никто из нас не убьет... Не такая, понимаешь, у нас философия. И вообще, молодой человек, знай, что жизнь очень похожа на преферанс. А в преферансе первое место занимает тот, кто знает прикуп. А второе – тот, кто умеет держать себя в руках... И я вам это место великодушно предлагаю.

Веретенников не слушал Полковника, он вдруг подумал: а не стоит ли ему действительно принять сторону этих странных людей? Ведь этим решились бы все его проблемы?

По дороге к Ягнобской долине машину останавливали на двух или трех КПП. Но у Вольдемара Владимировича сохранилось удостоверение сотрудника ФСБ Российской Федерации (выйдя на пенсию, он взялся за серьезный научный труд о Юрии Владимировиче Андропове и поэтому был желанным гостем на Лубянке). К тому же в Душанбе он смог получить проездную бумажку от важного чина таджикской госбезопасности (знакомого своего знакомого). И поэтому все проверки кончались тем, что милиционеры со словами "рохи сафед[12]" брали под козырек и отпускали машину без досмотра.

В два часа дня "уазик" сдал свои полномочия четырем крепким ишакам, купленным в кишлаке, миновав который дорога превращалась из разбитой грунтовки в широкую вьючную тропу. К вечеру все четверо, усталые до изнеможения, добрались до развалин кишлака Кумарх, поужинали там остатками завтрака и пошли наверх, в скалы, ко второй кумархской штольне.

Палатку на ее устье они поставили уже в сумерках. Баклажан предлагал ставить лагерь у самого устья пятой штольни (чтобы ходить было недалеко), но Кучкин отговорил его – врез второй штольни, располагавшейся в глубине сая[13] Шахмансай, был ближе к ручью, да и с большинства окружающих высот не просматривался. Полковник поддержал Сашку, так как в дороге с удовольствием узнал, что его отец был в свое время майором КГБ.

Утром следующего дня (27 июля) все, за исключением Полковника, оставшегося на страже, обулись в резиновые сапоги, надели каски с шахтерскими фонарями и ушли в гору[14].

Глава третья. Вечность и темнота

1. Отец ядерной бочки. – Это не просто изба – это судьба. Чердак, алмазы в шлаке и Вечность. – Нигде не смотрятся... – Что он задумал???

Алмазы попали к Михаилу Иосифовичу в 1983 году, в июле, и попали случайно. Если, конечно, случайности вообще существуют в природе. А вот алмазы существовали и попали они ему в руки на чердаке старого дома, бодро гнившего где-то на юге Архангельской области.

Михаил Иосифович был видным ученым и работал в крупной секретной организации, которая в те времена называлась Министерством среднего машиностроения (последним его детищем был ядерный реактор размером с небольшую стиральную машину или пятидесятилитровую бочку).

Совсем неплохо зарабатывая, Михаил Иосифович в принципе мог отдыхать на любом курорте мира. Но никуда в заграницы и российские юга не ездил, по той простой причине, что все свои вакации предпочитал проводить на севере России и именно в Архангельской области – нежаркий климат и спокойные пейзажи, как нельзя лучше способствовали работе его изощренного ума. Несколько лет подряд Михаил Иосифович снимал живописную избу на окраине одной из малых деревень на берегу Северной Двины.

Снимал, пока совершенно случайно, в одной из многокилометровых одиночных пеших прогулок, не свернул в сторону от обычного маршрута и не наткнулся на невзрачный старенький дом с приколоченной к стене фанерной табличкой, на которой обычной зеленкой была сделана надпись: "Прадается. Дешево".

Увидев дом, он ясно понял, что это не просто изба, настоятельно нуждающаяся в капитальном ремонте вплоть до переборки по бревнышку, не просто летнее жилище на пару-тройку недель, а какая-то особенная часть его, Михаила Иосифовича, души.

Через три часа он вернулся к дому с деньгами. Крепенькая востроглазая старушка в черном платочке, назвалась Марьей Ивановной и сообщила, что продает свое родовое гнездо, потому как ей тягостно стало в нем жить. И многословно рассказала, как месяц назад скоропостижно скончался ее болезненный с рождения младшенький сын. Рассказала, промокнула повлажневшие глаза пожелтевшим от времени платочком и попросила за дом и участок десять тысяч. Получила одиннадцать с условием съехать немедленно.

– Да я хоть сейчас уйду, – сказала она, радостно пересчитывая деньги. – Меня старший сынок с невесткой давно в Северодвинске ждут. – Документы сосед Еремеич тебе вечером на велосипеде привезет. Добавил бы, товарищ профессор, еще тысчонку за барахло и бельишко чистое?