Неряха - Арон Борегар

мне мариноваться. Он медленно провел своей отвратительной рукой по губам моего влагалища и снова начал копаться. Сначала казалось, что он не собирается извлекать из меня плоть. Ему больше нравилось играть со мной. Он слегка щекотал меня, но я не реагировала.

Я была слишком занята тем, что подавляла желание срыгнуть и одновременно пыталась не захлебнуться переполнявшей меня кровью. Она скользила по задней стенке моего горла, как тобогган в аквапарке. Я боялась, что задохнусь, если не буду глотать ее каждые несколько секунд, пока она скапливалась у меня во рту.

В конце концов он вытащил мокрый шарик жирного хряща, который все еще был прикреплен к кости, которую он разгрыз ранее. Этот шарик был пропитан тонкой, бледной, кремообразной субстанцией, которая, как я поняла, была лейкореей. Хотя это были обычные выделения из влагалища, появляющиеся во время беременности, они, конечно, были неаппетитными.

Никто в здравом уме не захочет наслаждаться слизью, сочащейся из его гениталий. Никто, кроме извращенного психопата, по милости которого я оказалась. Он сглотнул каплю, а затем свободной рукой зачерпнул из меня еще. Он держал ее так, словно это был некий интимный дар богов... как некий неизвестный деликатес, который он представлял обществу.

Как будто мясо и так не было отвратительным, но теперь оно достигло нового уровня мерзости.

- Теперь ты голодна? - спросил Неряха, запихивая мне в горло ужасную пищу.

Не в силах больше сопротивляться, я, как моглa, принялa эту смесь человечины, обессиленно обгладывая ее. Движения были просто покорными. Если мне удастся умиротворить Неряху, надеюсь, он уйдет. Я слизывала с мяса свои слизистые выделения, но он, похоже, не был удовлетворен моим энтузиазмом. Я была настолько истощена, что мне было трудно делать то, что он хотел, но я узнаю, что Неряха - мастер мотивировать.

Он схватил обломанный кончик торчащей носовой кости, которая выпирала из моего лица, и дернул его. Я почувствовал, как она давит, создавая мучительное давление на мое лицо. Это усилило мою напряженность до мании. Теперь я была похожа на бешеного зверя, вгрызающегося в плоть и кричащего без удержу. Чем большее усилие он прилагал, тем яростнее я становилась.

Я была настолько безрассудна, что даже сломала два зуба и проглотила их. В основном я отрывала куски плоти, но, находясь в таком первобытном трансе, я наносила и смертельные укусы, которые иногда зацеплялись за кость.

Когда я продолжала свою бешеную трапезу, кость вскоре оказалась почти голой. Неряха, видимо, был готов не обращать внимания на остатки жира ради меня. Он попеременно то облизывал ее несколько раз, то снова запихивал в меня. После десятка-другого циклов отсутствия моей реакции он бросил его на ковер.

- Десерт? - спросил он меня, опять не получив никакого ответа.

Я не знала, что сказать. Я была слишком разбита, чтобы что-то сказать, поэтому просто позволила ему говорить.

Он наклонился и снова встал, держа в руках 25-фунтовую[3] гантель. Должно быть, он принес ее и оставил у кровати - сюрприз, сюрприз... Он не был похож на человека, который занимается спортом, так что зачем она ему - загадка. Но почему он ее взял, было неважно, важно было то, что он собирался с ней делать. Сначала я ничего не поняла, но когда он свободной рукой задрал мою рубашку, все стало ясно. Мой круглый живот вздулся и начал нервно подрагивать от предчувствия разрушения моей психики.

Он опустил гантель вниз с умопомрачительной скоростью. Я уже теряла сознание, но не успела опомниться, как он навалился на меня, врезавшись в живот с полным безразличием к перспективе жизни внутри. Первый удар на мгновение вмял меня в землю, заставив напрячь конечности и выплеснуть кровь изо рта, как в комедийном кино. Когда мой живот восстановил свою форму, я отчаянно задыхался от нехватки кислорода. Это был последний раз, когда мой живот сохранял свои материнские очертания, когда в психозе повторяющихся ударов неумолимой тяжести мой ребенок оказался в утробе матери.

Я чувствовала, как с каждым новым ударом рвутся мои внутренности. Мой живот пытался вернуться в нормальное состояние, но Неряха был слишком сосредоточен на его разрушении, чтобы у него был хоть какой-то шанс. Его свиноподобное лицо было ошарашено, когда он размахивал своими гнилыми протезами.

Его возбуждение было очевидным, когда он возился со своим членом, засунув свободную руку глубоко в брюки, а другой сосредоточившись на сокрушительных ударах. Его запредельное удовольствие сияло, это было физически заметно по его выражению лица, пот блестел по всему его огромному телу и лбу. Он возбужденно рычал на меня, из его ноздрей вытекала смесь слизи и соплей, стекавшая по губам.

Он не останавливался до тех пор, пока мои внутренности не стали как будто наполняться кашицеобразной консистенцией. Я попыталась закричать, но почти весь воздух покинул мое тело. Каждый раз, когда он ударял меня, я чувствовала, как трещат мои ребра. Они должны были быть сломаны, но общая боль и разрушение туловища вызывали ощущение, что меня охватил огромный пожар.

Мой ребенок был мертв. Наш ребенок был мертв. У Дэниела будет разбито сердце и, несомненно, он будет испытывать отвращение, если когда-нибудь узнает о случившемся. Я выдавала желаемое за действительное, гадая, найдут ли мое тело после того, как он расправится со мной. Если физические муки были непреодолимы, то душевные были не менее ужасны. Мой ребенок, еще не сделавший первого вдоха, был растерзан самым безжалостным способом, который только можно себе представить.

Ни дней рождения, ни сказок на ночь, ни обучения катанию на велосипеде. Никакого счастья. Это было уже невозможно. Все стало настолько гротескным, что мне казалось, что чрезмерное насилие проникает в мою голову. Я стала представлять себя сидящей за праздничным тортом, улыбающейся, а рядом - куча крови, сломанных костей и различных внутренностей. Затем я представила, как читаю сказку на ночь этой же куче, а Дэниел укладывает меня спать. И наконец, это месиво сидело на сиденье трехколесного велосипеда, а я с неумелыми результатами учила безногую лужу крутить педали. Теперь все было разрушено, все было разрушено.

Я чувствовала, как мои жидкости вытекают из-под ног по всей кровати, на мгновение собираясь в лужу, прежде чем погрузиться в испачканный мочой матрас. К тому времени, когда он решил бросить гантель рядом с собой, весь воздух покинул меня. Я хрипела, как пятидесятилетний курильщик на смертном одре. Все, чего я хотела, - это перевести дух и продолжать жить. Часть меня просто хотела, чтобы он покончил с этим; полученные