История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III - Коллектив авторов

Советское руководство считало, что «народная дипломатия», расширение контактов между общественными организациями и гражданами, поможет размягчить антикоммунистические настроения на Западе. Отчасти это было так. Но приоткрытие «железного занавеса» еще больше меняло российское общество.

Свидетельство очевидца

Федор Бурлацкий, молодой работник журнала «Коммунист», вспоминал позже о своей поездке вокруг Европы на теплоходе «Победа»: «Я даю вам честное слово, что я этой поездкой был потрясен больше, чем XX съездом партии. Я увидел такую культуру, такой образ жизни, который нам не мог и во сне присниться. То, что Хрущёв приоткрыл нам Запад, – это было колоссальное событие для всей страны». – Л. Лурье, И. Малярова. 1956 год. С. 111.

Выражая настроения части образованной молодежи, Евгений Евтушенко писал в 1955 г.: «Границы мне мешают. Мне неловко / Не знать Буэнос-Айреса, Нью-Йорка. / Хочу шататься, сколько надо, Лондоном, / Со всеми говорить, пускай на ломаном».

Разрушались пропагандистские мифы о том, что жизнь людей за рубежом, особенно в развитых капиталистических странах, ужасна и опасна. Напротив, становилось ясно, в какой нищете и убогости десятилетиями жили граждане «первого государства рабочих и крестьян». Вместо этого росло ощущение, что «там лучше». Коммунистическая номенклатура усвоила это в первую очередь. Ксенофобия, внедряемая Сталиным, обернулась у многих огромным любопытством перед всем «заграничным», а у некоторых – комплексом неполноценности. Вокруг иностранных туристов возник новый вид черного рынка – фарцовка, перепродажа иностранной одежды и товаров, которых не было в советской торговле.

Событием, изменившим лицо Москвы, стал всемирный фестиваль молодежи, проходивший в июле-августе 1957 г. Это была кульминация «народной дипломатии», задуманной Кремлем. Подготовкой фестиваля руководил комсомол, были задействованы громадные людские и материальные ресурсы. В Москву приехали 30 000 молодых иностранцев со всего мира. Огромное любопытство и радушие москвичей поразили их. Фестиваль превратился в народный «карнавал», в котором участвовало до трех миллионов людей. Рухнули или были отменены многие табу. Город украсился множеством флагов всех наций – от флага Соединенных Штатов до флага Самоа, а не только красными. Символом фестиваля был «голубь мира» Пабло Пикассо, а не серп и молот со звездой, на выставках можно было увидеть невиданные дотоле абстрактные картины, на концертах услышать давно забытую «буржуазно-упадническую» эстрадную музыку.

Впервые со дня Победы молодежь свободно танцевала на Красной площади и даже в Кремле. На площадях и улицах играли недавно запрещенный американский джаз, танцевали танцы, которые советская печать считала «развратными» и «буржуазными». Несмотря на комсомольский актив и КГБ, иностранцы «пошли по рукам», всем хотелось узнать из первых рук, какова жизнь за рубежом. Позже в Москве даже появились «дети фестиваля», плоды непродолжительных знакомств русских девушек с симпатичными иностранцами. Это было только начало нашествия иностранцев: в 1964 г. в СССР уже приехало 1 миллион 33 тысячи интуристов.

Суждение мыслителя

Сдвиги в сознании русских людей в конце 1950-х гг. проявили себя в романе-эпопее Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», написанном в 1956–1960 гг. Талантливый писатель, опубликовавший в 1952 г. «идеологически выдержанный» роман о войне «За правое дело», после XX съезда КПСС создал произведение, в котором с беспощадной честностью и исключительной художественной силой была описана жизнь, подвиг и трагедия русских людей в военное и довоенное время. Устами своих героев и своей прямой авторской речью Василий Гроссман делал глубокие аналитические выводы, немыслимые в системе советской пропаганды. Так, командир танкового корпуса, полковник Новиков размышляет: «Человеческие объединения, их смысл определены лишь одной главной целью – завоевать людям право быть разными, особыми, по-своему, по-отдельному чувствовать, думать, жить на свете. Чтобы завоевать это право, или отстоять его, или расширить, люди объединяются. И тут рождается ужасный, но могучий предрассудок, что в таком объединении во имя расы, Бога, партии, государства – смысл жизни, а не средство. Нет, нет, нет! В человеке, в его скромной особенности, в его праве на эту особенность – единственный, истинный и вечный смысл борьбы за жизнь» (В. Гроссман. Жизнь и судьба. М.: ЭКСМО, 2010. С. 232). От себя В. Гроссман несколько выше пишет: «Претерпевает ли природа человека изменение, становится ли она другой в котле тоталитарного насилия? Теряет ли человек присущее ему стремление быть свободным? В ответе этом – судьба человека и судьба тоталитарного государства. Изменение природы человека сулит всемирное и вечное торжество диктатуре государства, в неизменности человеческого стремления к свободе – приговор тоталитарному государству… Человек, обращенный в рабство, становится рабом по судьбе, а не по природе своей. Природное стремление человека к свободе неистребимо, его можно подавить, но его нельзя уничтожить. Тоталитаризм не может отказаться от насилия. Отказавшись от насилия, тоталитаризм гибнет. Вечное, непрекращающееся, прямое или замаскированное, сверхнасилие есть основа тоталитаризма. Человек добровольно не откажется от свободы. В этом выводе свет нашего времени, свет будущего» (там же, с.219). Для читателя не было никакого сомнения, что Гроссман говорит и о нацистском, и о коммунистическом государстве. Он приводил примеры восстания и в нацистских лагерях смерти, и в советских лагерях, и в восточноевропейских странах – 1953 г. в ГДР, 1956 г. – в Венгрии. В декабре 1960 г. Гроссман отдал свой новый роман для публикации в журнал «Знамя».

А. Козлов. Козел на саксе.: М.: Вагриус, 1998.

5.1.12. Гуманизация советского строя, курс на повышение жизненного уровня населения, отмена деревенского рабства и репрессивного рабочего законодательства

Фестиваль продемонстрировал относительную гуманизацию советского строя. Под флагом «восстановления социалистической законности» продолжалась реабилитация. Были реабилитированы расстрелянные в 1937 г. четыреста крупных военачальников, в том числе М. Н. Тухачевский, И. Якир, Я. Гамарник. Вместе с тем, Хрущёв побоялся реабилитировать лидеров «оппозиций» – Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова и других «правых», не говоря уж о Каменеве, Зиновьеве и Троцком.

В Кремле понимали, что становится все труднее оправдывать массовую бедность и нищету в СССР. Об этом говорили тысячи писем, часть которых доходила до партийных властей.

Свидетельство очевидца

Рабочие Тарханов и Корнеев из г. Мурома писали Хрущёву в 1955 г.: «Рабочему классу, который проживает в гор. Муроме и его районах, с каждым днем становится жить все труднее… Мы помним, что после войны мы досыта могли кушать черный хлеб. А что происходит теперь? Для того, чтобы получить 2 кг хлеба, необходимо простоять в очереди 3 часа и то при условии, что очередь надо занимать в 7 часов утра. Становится странным, судя по печати и по словам. Мы сейчас вырабатываем продукции больше, чем после войны. Но куда же все девается, что ничего невозможно достать. Надо прямо сказать, что если Вы, как наши правители, не в состоянии обеспечить рабочих хлебом, то введите карточки…»

Из Ростова-на-Дону в анонимном письме говорилось: «Прошло десять лет после окончания войны, но в дни войны нашему народу жилось лучше, чем сейчас. Около каждого продуктового магазина в очереди за эти несчастные полкило сахара или масла стоят по тысяче и более человек».

Голубев А.А, рабочий-монтажник из Челябинской области писал: «Почему мы (рабочие и крестьяне) в СССР живем в материальном смысле намного хуже, чем живет народ во многих народно-демократических странах и некоторых капиталистических странах. Наверное, виноваты во многом Вы лично, весь Центральный Комитет и Совет Министров – Вы плохо руководите и управляете страной, Вы почти за сорок лет не сумели обеспечить народу хорошей жизни».

В. Ф. Мячин из Кировской области писал в январе 1957 г.: «Когда это все кончится. В сороковой год Советской власти пьем чай без сахара. Обидно до слез, наши отцы отдали жизнь за революцию».

Письма с мест возымели свое действие. Социальные программы, которые при Сталине обслуживали лишь «элиту», получили при Хрущёве массовый характер. Хрущёву хотелось, чтобы люди стали жить лучше и веселее на самом деле, а не только на плакате, и вновь поверили бы в коммунистический «рай на земле». Началось крупномасштабное строительство жилья – дешевых крупноблочных пятиэтажных домов. При Сталине дома строились только для номенклатуры и «знатных» людей (стахановцев, героев-летчиков, чинов госбезопасности, «народных» артистов, художников, выдающихся ученых и т. п.). Остальные ютились в коммуналках, жили в одной комнате по три семьи за ширмами – как придется. Хрущёвские пятиэтажки были третьесортным жильем и были быстро прозваны «хрущобами». Тем не менее, они сделали возможным переселение миллионов семей из коммуналок и бараков в отдельные квартиры с элементарными современными удобствами.