Её легионер - Александр Ивин

- Стоп! - воскликнул Боксон. - Самобичевание нам ни к чему. Приступим к завтраку. Тебя устроит холодная ветчина и кофе по-колумбийски?

- Что такое кофе по-колумбийски?

- В кофе добавляют несколько сухих листочков коки. Получается интересная смесь.

- Так ты ещё и наркоман?

- Ни в коем случае! Просто я вспомнил один рецепт. Меня научили ему в Никарагуа. Как давно это было!

Но сухих листочков коки у Боксона не обнаружилось, и Катрин ехидно обвинила его в хвастовстве. Боксон обвинение отрицал:

- Если бы я просто хвастал, то предложил бы кофе по-кайеннски - с перцем. Вероятно, это было бы весело!

Их смех был прерван зуммером телефона.

- Господин Боксон! - звонивший с первого этажа швейцар был смущен, хотя и старался это скрывать. - Тут у входа стоит десяток репортеров, что рекомендуете делать?

- Никого не пускайте в дом, если захотите отвечать на вопросы, то отвечайте предельно честно - они все равно дознаются до правды. Жильцы очень недовольны?

- Они не в восторге, - скупо сообщил швейцар.

- Понятно. Мы скоро уедем. Во двор репортеры не пробрались?

- Они дежурят у главного входа, но парочка пасется возле вашего "корвета".

- Мы выйдем через лестницу для прислуги. Выезд со двора свободный?

- Да, я никому не разрешаю там стоять.

- Интересно, - задумчиво произнес Боксон, возвращаясь к столу, почему репортеры не замечали нас целую неделю и почему они ни разу не позвонили мне по телефону?

- На первый вопрос, Чарли, ответить очень легко, - в голосе Катрин послышалась грусть. - Я стала настолько привычной частью парижской жизни, что на меня уже не обращают внимания. Понадобилась целая неделя, чтобы заметить, что я не одна. Скорее всего, репортерам об этом сообщил кто-то из студии. Такие тайные осведомители есть в команде любого артиста.

- С явлением шпионажа я знаком, - бодро подхватил тему Боксон. - Когда я разрабатываю очередную операцию, то кроме меня, никто не знает даже общего плана. Думаю, что именно поэтому я до сих пор жив. И не сосчитать, сколько парней пропало только из-за того, что позволили себе намекнуть самым надежным людям самые ничтожные детали своих проектов! Но все же: почему репортеры ни разу ещё сюда не позвонили?

- Опять же очень просто, Чарли. Когда мы вчера приехали, я отключила телефон.

- Зачем?!

- Я не хотела, что бы хоть кто-нибудь мешал нам. Я хотела, чтобы нам было спокойно и хорошо.

- Спасибо тебе, моя темноглазая женщина... Мне действительно с тобой очень хорошо...

Затрещал телефон. Боксон взял трубку.

- Полковник Боксон? Вас беспокоят из редакции "Фигаро". Можно ли договориться с вами об интервью?

- Пока нет, - Боксон прервал разговор, подключил автоответчик и убавил звук динамика до минимума.

- Вот так нам тоже особо не помешают, - сказал он Катрин и спросил: Тебе во сколько надо быть в студии?

- Через час, Чарли. Скоро поедем, я только переоденусь...

Телефон время от времени трещал, автоответчик записывал слова дозвонившихся. Голубой "шевроле-корвет", возглавив небольшой караван из репортерских мотоциклов и автомобилей, направился в сторону студии Катрин Кольери.

10

Среди телефонных сообщений, записанных автоответчиком, было и приглашение живописца Алиньяка посмотреть на готовый портрет певицы.

В великолепной монмартрской мансарде с видом на Эйфелеву башню Боксон встретил Алиньяка и Николь Таберне.

- Чарли, ты опять оскандалился! - смеялась актриса.

- Николь, - отвечал Боксон, - меня теперь будут любить все женщины мира, но, если серьёзно, то мне страшно.

- Почему?!

- О, рядом с Катрин Кольери я - никто! Рано или поздно это поймут все - и она в том числе. И тогда я буду ей в тягость.

- Чарли, - вмешался Алиньяк, - прекрати говорить глупости. Наконец-то рядом с Катрин Кольери появился настоящий мужчина - на это намекают все воскресные газеты мира! И вообще - лишней рекламы не бывает.

- Николь, как у тебя дела? - сменил тему Боксон. - Автоответчик твоего телефона не располагает к откровенности.

- Американец протрезвел и пообещал вывести мой образ в своем очередном романе. В театре время отпусков, наверное, поеду с этим янки в Грецию - он мечтает побывать на родине Онассиса.

- В Греции отличный бренди "Метакса", рекомендую.

- Ты собираешься смотреть портрет, или пришел рассказывать свои дорожные впечатления? - спросил Алиньяк.

- Показывай портрет, Жан-Луи, и никогда не вмешивайся в разговор мужчины и женщины.

- Никогда не говори "никогда"! - Алиньяк стремительным движением снял с картины чехол.

- Вот дьявол! - почему-то на испанском языке воскликнул Боксон; потом подошел к портрету почти вплотную, потом на несколько шагов назад, потом чуть в сторону, чтобы взглянуть на картину сбоку.

- Слушай, Жан-Лу, - заговорил Боксон, - то, что ты - гений, тебе уже говорили. Когда будут описывать историю твоей жизни, я надеюсь, что упомянут и меня. Жан-Лу, я не знаю, чем отблагодарить тебя за твой талант. Ты опять создал шедевр - и я заявлю об этом под любой присягой. Парень, я горжусь дружбой с тобой!

Портрет был прост: Катрин Кольери в белом на солнечно-розовом фоне, с предельно-фотографической точностью изображения - в скрупулезной манере Жан-Луи Алиньяка. Ощущение радости и нежности коснулось Боксона, картина сияла величием шедевра, подчеркнутого своей простотой.

- Николь, - сказал стряхнувший наваждение Боксон, - зачем ты пришла именно сейчас? Я не могу в твоем присутствии восторгаться другой женщиной!

- Похоже, Чарли, ты действительно влюблен, - в голосе Николь скользнула печаль. - Мне осталось только позавидовать ей.

- Николь, это, конечно, слабое утешение, но гораздо раньше её у меня была ты... - дерзнул смягчить огорчение Боксон.

- Дурак ты, Чарли! - усмехнулась актриса. - Впрочем, как и все мужчины. Наоборот, я рада за тебя. Если, конечно, можно за кого-то радоваться. Люби свою певицу, вы с ней потрясающая пара.

Боксон молча подошел к Николь, поцеловал ей руку, потом повернулся к наблюдавшему эту сцену Алиньяку:

- Когда женщина понимает мужчину, это похоже на счастье!..

- Поставь свечу своему святому, Чарли! - отозвался Алиньяк, - Ты выглядишь счастливым, возблагодари своего ангела за это.

...В маленькой церкви Сен-Мартин в послеполуденный час было сумрачно, прохладно и тихо. Боксон зажег свечу перед распятием, перекрестился, присел на скамейку. Даже самому себе он не мог бы ответить честно: верит он в Бога или нет. Когда заходил разговор о религии, Боксон обычно говорил так: "В мире столько горя, что если бы был Бог - он бы этого не допустил". Но, отправляясь на очередную боевую операцию, Боксон заходил в церковь - просто поставить перед распятием свечу. На войне, в постоянном соприкосновении со смертью, стать суеверным очень легко - подмечено давно и весьма точно. Полковник допускал лишь минимум суеверия - он не мог позволить себе роскошь зависимости от мелких случайностей и неумных ритуалов.

Чаще всего Боксон ходил в церковь просто посидеть, отдохнуть от суеты, поразмышлять под звуки органа или хора, или фисгармонии - в зависимости от того, где находилась эта церковь - в Париже, в африканском городке или в гватемальской деревушке.

В церкви Сен-Мартин Боксон обратился к Богу с такими словами: "Господи, я благодарен тебе за твою милость ко мне. Господи, храни любимую мою - Катрин. А ко мне, Господи, будь просто справедлив".

"Бог не лавочник и торговаться с ним - святотатство" - говорил Боксон, рассуждая иногда о загробной жизни и о грядущем Апокалипсисе; и никогда не позволял себе вульгарного: "Не согрешишь - не покаешься!"

Священник появился почти бесшумно, он шел по проходу между рядами скамеек очень медленно; остановился в нескольких шагах, и Боксон повернулся к нему лицом. Священник спросил:

- Как давно вы не были на исповеди, полковник?

- Вы обратились ко мне очень странно, святой отец, обычно служители Божьи называли меня "сын мой"...

Священнику было далеко за шестьдесят, на правой стороне лица отпечатались глубокие рубцы от ожогов.

- Хорошо, сын мой, но вы не ответили на вопрос...

- Последний раз я был на исповеди десять лет назад, в Пуэрто-Барриас, в Гватемале. Около той церкви партизаны прятали оружие, и чтобы дождаться связного, не бросаясь в глаза, я укрылся в исповедальне. А через месяц отца Диего убили люди из "эскадрона смерти". Убийц, конечно, никто и не искал. Почему вы назвали меня полковником?

- Я читаю не только "Чивилата Католика", но и светскую прессу. В последние дни там часто упоминается некий полковник на голубом "корвете". А вы приходите в нашу церковь уже лет пять, не так ли?

- Вы наблюдательны, святой отец! Мне нравится Сен-Мартин - у вас всегда тихо, благопристойность молитвенного места не нарушается праздношатанием туристов и фальшивым благочестием фарисействующих мирян... - Боксон развел руками, как бы приглашая воочию убедиться в правоте своих слов.