Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Дилэни Сэмюэл Р.

Вол шарахнулся, чавкнув копытами по грязи. Осел знай хрустел сеном.

– Иди, пожалуйста. К повозка этот разбойник. Возьми своя доля. Быстро. Чтобы мы взяли своя. – Она крепко взяла контрабандиста за руку и повела – он только теперь смекнул, что ждали они, выходит, его. И спорили как раз из-за его бездействия.

Он дважды пытался заговорить, рассказать смешную историю о том, как медленно до него все доходит даже и на родном языке и в какие неприятности он попадал по этой причине.

– Вот помню, как-то раз… – Но только Вран и рыжая понимали его настолько, чтобы оценить плоды его сочинительства. Да и сочинить ничего толком не получалось – эти возникшие из тумана незнакомки привели его в полный конфуз.

Женщина, выдернув подпорки, убрала шалаш у повозки. Внутри обнаружились меховое одеяло, еще один горшок, воткнутый в землю нож, куски веревки. Пахло здесь кислым, как после ночевок самого контрабандиста в особо долгих поездках.

Сама повозка была покрыта кожей с красивым тиснением. Женщина откинула ее, оборвав все тесемки, кроме одной.

Контрабандист ожидал увидеть внутри примерно ту же поклажу, что у себя под холстиной, но при виде того, что лежало под кожей, ему вспомнилась старуха, волочившая мешок по мосту.

Горшки, шкуры, веревки – ну, и оружие тоже – вполне могли вывалиться из таких вот мешков.

– На! – Женщина достала из груды сильно побитый горшок. – Хочешь?

Контрабандист помотал головой.

– Мы тоже нет. – Она швырнула горшок через плечо и вытащила нарядный клинок фута полтора длиной, с резной костяной рукоятью, окованный драгоценным, возможно, металлом. – Дурные ваши мечи. Только один край острый, другой нет. Один… один лезвий. Дурной меч для мужчин. Один, как член без яйцы. Хочешь?

– Нет! – твердо заявил он.

– Хлам, – ворчала женщина, роясь в повозке. – Что хочешь? Мы искать.

– Нет, мне надо только… – Он чувствовал себя новичком-лицедеем, который, выйдя на подмостки, начисто забыл свою роль.

– А это хочешь?

Он даже смотреть не стал. Его мешок лежал у костра; он подошел и стал собирать выпавшие диски, не глядя на них, не желая их видеть.

Эта женщина, которая сейчас вовсе на него не смотрела, напомнила ему вечно недовольную мать.

Нечаянно он все же взглянул: каждый предмет представлял собой три диска, скрепленных вместе. Верхний – простой ободок с крестовиной, средний – какие-то завитушки с мелкими дырочками, нижний – что-то вроде карты, вокруг которой крутились два верхних. Такие же знаки, как на ободе, встречались ему в варварских землях… этими штуками моряки, что ли, пользуются. Они как-то со звездами связаны… в памяти всплыло слово «астролябия» – вот как они зовутся. Кто-то – друг-лицедей, кажется – показывал ему такую на шее моряка в гавани. И давно пропавшая горянка – он вспомнил теперь – носила такую на шее! Но магия, заключенная в них, оставалась для него тайной.

Тень упала на диск у него в руке, и рядом присела Вран.

– Давай помогу. – Она подавала ему астролябии, он запихивал их в прореху. Мешок меж его колен тяжелел. – Вот, значит, что ты на юг везешь. Красивая варварская работа. Непонятно, как они на севере оказались, но нам до этого дела нет. А обратно в Колхари что повезешь?

– Ничего, – нахмурился он.

– Неужто пустой поедешь?

– Мне хорошо платят за поездку на юг.

– Так ведь оттуда на север тоже много чего можно взять. Ты поспрашивай. Северные заказчики тебя не накажут, если разживешься лишней монетой.

В другое время он объяснил бы, что если по дороге на север его остановит досмотрщик и ничего незаконного не найдет, то при следующей ездке на юг тот же таможенник может пропустить без досмотра. Но сейчас он сказал лишь:

– Ладно, подумаю.

– И не забудь, что я тебе говорила про земли принцессы Элины.

Женщина, осматривающая повозку грабителя, что-то крикнула. Вран ответила ей и спросила:

– Ты точно ничего оттуда не хочешь?

Он хотел только кожаную покрышку, но даже это у него не было сил сказать.

– Нет, – вымолвил он, думая про себя: «Курак ты, дурак».

Женщина у повозки произнесла нечто явно нелестное для него. Другие, смеясь, подошли к ней и стали разбирать то и это.

Он поднял свой дырявый мешок, глядя, не закатилась ли куда пара-другая астролябий.

– Дай-ка мне. – Вран забрала у него мешок, зашвырнула в его повозку, затолкала поглубже, накрыла холстиной. Надо бы сказать ей спасибо – отчего же он молчит? Откуда в нем эта пустота, из которой хоть убей ничего не выжмешь?

– Спасибо, – процедил он с вымученной улыбкой. – Все, мне пора…

– Поехали с нами, – вдруг предложила она. – Так тебе безопасней, а то и веселей будет.

– Куда это с вами?

– Э, не забивай лишним свою умную головку, красавчик.

– Надо же мне знать куда.

– Ну, вот он опять. Не твоя забота.

– Да не могу я! Спасибо, что позвала… и что спасла, конечно. Я ж недотепа, со мной у вас хлопот будет больше, чем с тремя мужчинами, вместе взятыми. Всегда таким был, таким и останусь, хоть плетьми меня бей. Защита мне пригодилась бы, спору нет… но у меня ведь свои дела.

Вран и проходившая мимо женщина понимающе хмыкнули.

– Поеду я… вдруг злодей этот где-то в кустах засел. – «Было бы чего бояться, это ж мужик», – подумал он ни к селу ни к городу. Их, вот кого он боится! (Спроси ее про покрышку…). Но они ведь его спасли? – Надо ехать. Не задерживай, сделай милость!

– Милость? – Вран, больше не улыбаясь, склонила голову, будто покорившись судьбе. – Едем с нами!

Он ощутил разом испуг, гнев и обиду. Что он может ей сказать? Только «нет». Вспомнив, что испытывал то же самое с тремя своими последними женщинами, он поступил с ней так же, как с ними, хотя эта воинственная кроха вызывала в нем еще меньше желания, чем мужчины, порой уводившие его с моста: взял ее лицо в ладони (она удивленно захлопала глазами под маской) и притянул к себе. Она, как и другие при расставании, не поддалась. Он обнял ее, и это, как и в трех других случаях, было все равно, что обнимать дерево или камень. Самая последняя, юная дурочка, точно так же сопротивлялась ему – неужели все женщины на свете и впрямь одинаковы? Он попытался вспомнить, как она села к нему под дождем. Ее намерение прибегнуть к мужской помощи было, по его мнению, признаком женской слабости, и держалась она с ним игриво и забавно, хотя и странно. Теперь же, с приходом ее подруг, стало ясно, что ни в какой помощи она не нуждается и слабости в ней ни на грош. Ее кажущаяся женственность была иллюзией (только в ней или во всех других женщинах?). Его опыт как с женщинами, так и с мужчинами говорил ему, что слабым она считает как раз его. Чувствуя в ней ту же удивительную, невероятную силу, что и в тех трех, он отпустил ее еще раньше, чем их. Сердце у него билось сильней, чем он ожидал, дыхание пресекалось. Страх, вот что это такое! Сколько женщин в его стране вот так же покидает своих спасителей, наскоро поблагодарив их? И откуда у этих чужеземок такая сила? Простые понятия, в которых он жил, не позволяли ему ложно заявить «от меня» (как и любому его современнику, ищущему источник собственной силы), и поэтому он чувствовал себя тревожно и неуверенно, как юная девушка.

Вран улыбалась, как и все остальные.

– Поеду, – пролепетал он. – Пора…

– Хуп-а! – крикнула одна женщина, и повозку грабителя с оставшимися пожитками дружно перевернули.

Контрабандист заметил, что пострадала не только повозка: камни вокруг костра раскидали, горшок опрокинули, тарелку разбили, мясо затоптали в грязь.

– Идем? – сказала, обращаясь не к нему, женщина, знающая здешний язык.

– А как же осел? – спросил он, распутывая поводья обоих животных, чтобы отвязать своего вола.

– Оставим здесь, – ответила она. – Для него. Он вернется – ему надо. Верно?

С этими словами она извлекла свой двойной меч и рубанула осла по шее – чуть голову ему не снесла. Осел с булькающим звуком припал на передние ноги, наткнулся на вола, на женщину, повалился набок. Его ребра трижды шевельнулись и затихли совсем.