Грибоедов. Тайны смерти Вазир-Мухтара - Сергей Дмитриев

Между тем в оценке русских поэтов ещё в дореволюционные, а потом и в советские времена установились довольно странные штампы: чем оппозиционнее и крамольнее был поэт, чем больше он тяготился своими обязанностями на государевой службе, тем он был якобы талантливей и ближе к народу. Это мнение с особенной откровенностью выразил известный публицист Н.П. Огарев: "Грибоедов, спасшись от ссылки посредством родственных связей, примкнул к правительству и на дипломатическом поприще наткнулся на случайную гибель. Но талант его и без того уже был погибшим: он высказал в "Горе от ума" все, что у него было на сердце, а дальше он ничего не мог развить в себе самом, именно потому, что он примкнул к правительству, этому гробу русских талантов и русской доблести". А ведь на самом деле получилось как раз наоборот: поэт проявил примеры доблести и таланта именно на государевой службе, и не его вина, что из-за своей загруженности делами он вынужден был отодвигать в сторону поэтические занятия. Неужели вообще написанная кем-либо поэма или сборник стихов с "революционными настроениями" могут перевесить на весах истории многолетнюю успешную службу, а тем более реальные подвиги на военном или политическом поприще во славу и процветание России и народов, её населяющих? И как же несуразно звучали еще совсем недавно высказывания советских литературоведов, которые не раз заявляли, что Грибоедову, изменившему идеалам декабризма, надо было не идти на службу, а уйти в отставку, не заниматься утопиями в духе проекта "Российской Закавказской компании", а "застыть в горестном молчании". Такую же тенденциозную оценку можно разглядеть и в романе Ю. Тынянова "Смерть Вазир-Мухтара".

А.С. Грибоедов. Акварельный портрет работы В.И. Мошкова. 1827 г.

Грибоедову посчастливилось жить в "эпоху славы", когда в России, выполнявшей на Востоке свою освободительную миссию по отношению ко многим народам, вновь, как в заветные екатерининские времена, появилось место для подвига. Он сам писал об этом после Туркманчая, "принесшего честь" началу царствования нового императора: "Это отзывается Рымникским и тем временем, когда всякий русский подвиг умели выставить в настоящем блеске. Нынче нет Державина лиры, но дух Екатерины царит над столицею севера". Грибоедов, имевший две аудиенции у императора, был им просто очарован, кстати, как и Пушкин: "…В разговоре с ним я забыл расстояние, которое отделяет повелителя седьмой части нашей планеты от дипломатического курьера…"; "Царь хорош… К счастию, я нашел в особе моего государя такое быстрое понятие, кроме других качеств, что полслова достаточно в разговоре с ним, он уже наперёд всё постигает"; "…Государь, отпуская меня, сказал, что он очень доволен, что побыл со мною наедине". И в итоге поэт позднее признался: "Я слишком облагодетельствован моим государем, чтобы осмелиться в чем-либо ему не усердствовать".

После этих слов становится понятной готовность Грибоедова служить царю и Отечеству и дальше, несмотря на такие пассажи из его писем и высказываний того времени: "я решил уехать или совсем бросить службу, которую я ненавижу от всего сердца, какое бы будущее она мне не сулила", "меня опять турят в Персию… но я извинился физическою немощию", "я ещё никакого назначения не имею… душевно бы желал некоторое время пробыть без дела официального и предаться любимым моим занятиям", "не люблю я персиян. Это самое коварное и предательское племя", "дайте мне мое свободное время, мое перо и чернильницу, больше мне ничего не надо"! "Нас цепь угрюмых должностей // Опутывает неразрывно", — писал поэт в одном из последних своих стихотворений, но реалии жизни так и не позволили ему избавиться от служебных цепей.

Любопытно, что во время своего краткого отпуска Грибоедов мечтал о длительной поездке в Европу. Вот что писал жене 19 апреля 1828 г. П.А. Вяземский: "Смерть хочется… отправиться в Лондон на пироскафе, из Лондона недели на три в Париж… Вчера были мы у Жуковского и сговорились пуститься на этот европейский набег: Пушкин, Крылов, Грибоедов и я. Мы можем показываться в городах, как жирафы… не шутка видеть четырех русских литераторов. Журналы, верно, говорили бы об нас. Приехав домой, издали бы мы свои путевые записки: вот опять золотая руда. Право, можно из одной спекуляции пуститься на это странствие. Продать заранее ненаписанный манускрипт своего путешествия какому-нибудь книгопродавцу или, например, Полевому, — деньги верные…"

Если бы такая поездка состоялась, она стала бы самым значительным зарубежным путешествием русских поэтов за всю историю. Однако позже Вяземский с горечью констатировал: "Пушкин с горя просился в Париж: ему отвечали, что, как русский дворянин, имеет он право ехать за границу, но что государю будет это неприятно. Грибоедов же вместо Парижа едет в Тегеран чрезвычайным посланником. Я не прочь ехать бы и с ним, но теперь мне и проситься нельзя. Эх, да матушка Россия! попечительная лапушка ее всегда лежит на тебе: бьет ли, ласкает, а все тут, никак не уйдешь от нее…"

Да, матушке-России вновь потребовались умения Грибоедова, и именно он 25 апреля 1828 г. был назначен по Высочайшему повелению полномочным министром Российской императорской миссии в Персии. Такой пост предложил ввести сам Грибоедов, чтобы он был равен посту английского представителя в Персии, но он надеялся, что в силу незначительности его чина эту должность получит кто-то другой. Однако и чин статского советника (он относился к 5-му классу в Табели о рангах и был выше воинского звания полковника, но ниже генерал-майора), правда, не самый высокий из возможных, ему дали и на почетное место назначили.

Сохранился уникальный документ "Проект инструкции ***, посылаемому в Персию", написанный Грибоедовым в апреле 1828 г. для будущего посланника в Персии, а получилось — для самого себя. В этом документе давались четкие инструкции по таким сложным аспектам русско-персидской дипломатии, как "Упрочение мирных сношений", "Нейтралитет Персии в наших делах с Турциею и наоборот", "Недоимка контрибуции", "Покровительство персидским подданным, служившим русским во время войны", "Пограничные дела", "Торговые сношения", "Поведение против английского посольства в Персии" и т. д. По сути, Грибоедов сам себе начертал программу будущих действий, выявив самые сложные и опасные аспекты своей миссии.

Во-первых, он отметил, что Персии совсем не просто будет соблюдать условия Туркманчайского трактата, "ибо в ней гнездятся семена внутреннего раздора, дух соперничества в самом царствующем доме, своеволие духовных, которое превышает иногда власть самого правительства (как прав оказался Грибоедов, отметив этот зловещий пункт! — С.Д.) необузданность кочевых племен, всегда готовых к бунту". Дипломат предложил целый ряд рецептов, чтобы "восторжествовать над недоверчивостию азиатскою".

Во-вторых, он предусмотрел, что персидской стороне придется делать различные уступки, особенно в получении контрибуции: "Вы усмотрите из состояния финансов наследного принца, может ли быть сия сумма быть истребована к назначенному сроку? Или необходимо дать ему облегчение? Или даже совершенно простить долг, если он несоразмерен его доходам?"

В-третьих, Грибоедов предупредил об особой опасности (опять провидчески!) защиты в стране, где господствуют "туземные законы", персидских подданных, "которых правительство захотело бы преследовать за услуги" России: "И вы, хотя бы защищали… самое человечество, которое так часто оскорбляется в Азии местными обычаями и постановлениями… должны иметь в виду, что чужестранное влияние в домашних делах государства всегда ненавистно и вас могло бы поставить в самое неприятное положение". Дипломат вообще советовал будущему посланнику "неумеренною пылкостию не возбудить еще более против себя неудовольствия правительства".

В-четвертых, он обратил особое внимание на необходимость тщательного наблюдения за действиями английского посольства в Персии, чтобы "противодействовать влиянию враждующей нам державы", не забывая при этом "обхождения ласкового и дружелюбного", и не допустить того, чтобы в неблагоприятных условиях Англия смогла бы придать "грозный вид персидскому ополчению" и "нанести нам много вреда по ту сторону Кавказа". Только слепой, после прочтения этого важнейшего документа, сможет утверждать, что Грибоедов не знал специфики своей деятельности и лишь по недомыслию и чрезмерному упрямству погубил себя и сотрудников русской миссии.

Министр иностранных дел К.В. Нессельроде отмечал при назначении поэта полномочным министром: "Познания Грибоедова в языке персидском, короткое знакомство его с местными обстоятельствами, наконец, дарования и усердие, оказанные им при минувших переговорах, достаточно доказывают, что Высочайший выбор пал на чиновника, способнейшего к исполнению важной должности". Иран в те годы был местом, где формировалась азиатская политика России и где проходил фронт противостояния английскому влиянию на Востоке, поэтому-то назначение на пост русского посланника в Персии компетентного и авторитетного специалиста имело тогда принципиальное значение.