Ржавый Рыцарь и Пистолетов - Ирина Мельникова

Все это было гадко, несправедливо и крайне обидно. Поначалу Даша пыталась оправдываться, убеждать Богатырева в обратном, но он от этого приходил и вовсе в неописуемую ярость, а несколько раз даже бросался на нее с кулаками. Причем известие о ее романе с Макаровым принял гораздо спокойнее, обозвал дурой бабой, польстившейся на генеральские лампасы, а вот дружбы с Арефьевым не простил до самой смерти.

И она догадывалась почему. Богатырев был умным, но от природы ленивым и склонным плыть по течению человеком. Он очень осторожно относился к любым ее удачам, злорадствовал по поводу неудач, а успех первой книги переживал втайне как личное оскорбление. А к Арефьеву ревновал по той причине, что ничего не мог поделать против того родства душ, которое существовало между его женой и старым писателем. И хотя постоянно давал волю древним инстинктам, иногда на пьяную голову признавал, что внутренняя культура и искренность помыслов Дмитрия Олеговича оказались сильнее не только фашистских лагерей и сталинских застенков, но и брежневской цензуры, и гоп-стопа девяностых годов прошлого уже столетия.

Воспоминания о муже окончательно выбили ее из колеи. Нельзя думать о мертвых плохо, но, как Даша ни старалась, в памяти всплывали только прошлые обиды и ни одного счастливого момента. И Даша вдруг поняла, что никогда в ее жизни не было мужчины, с которым она испытала бы восторг взаимного влечения. Влад не в счет. Слишком долго он обманывал ее, чтобы она могла поверить в его ответные чувства. И сейчас только хотела понять, зачем понадобилась ему снова…

За квартал до музея уже стояло милицейское оцепление. Машины пропускали по специальным пропускам, но не ближе площади перед мостом. Словно отара баранов, автомобили грудились на специально отведенной площадке: «Волги» и «Нивы» с номерами городской и краевой администрации, а также несколько новеньких иномарок и крутых внедорожников, один из которых, несомненно, принадлежал Паше Лайнеру. Даша отметила это по цифрам номера. Они были одни и те же на всех его машинах, отличаясь лишь серией. Что ж, Паша мог себе позволить поразвлечься подобным образом…

У Даши пропуска не было, поэтому оставшееся до музея расстояние она преодолела пешком, сгибаясь под ударами ветра и прикрывая лицо шарфом. Несмотря на пронзительный холод и обжигающий хиус, возле музея бурлила многотысячная толпа. Усталые милиционеры пытались направить ее в нужное русло, им это удавалось, но с трудом. Лишь ближе к высокому крыльцу музея толпа сбивалась в плотную ленту, которая змеилась от самого моста, исчезала во входных дверях и вытекала на улицу с противоположного конца здания.

Даже речи не было, чтобы пробиться сквозь эту массу народа к вожделенному крыльцу рядом с черным ходом, которое защищали металлические перильца и четыре бравых омоновца при полной боевой выкладке. Скорее всего, там тоже требовали пропуск, поэтому не стоило даже пытаться.

Ей стало противно до омерзения. Узнай Дмитрий Олегович, что его смерть превратили в сборище «чистых» и «нечистых», непременно бы восстал из гроба… Но не в Дашиных силах было что-то изменить, к тому же в числе тех, кто шел в общей очереди проститься с ее Ржавым Рыцарем, она заметила всем знакомые лица знаменитых москвичей и питерцев: актеров и режиссеров, художников и писателей. Мелькнуло лицо Паши Лайнера. Угрюмый, в надвинутой на глаза кожаной кепке, он продвигался следом за известным кинорежиссером, ныне депутатом Госдумы, и нетерпеливо подпихивал его в спину, если тот замедлял шаг.

Даша отвернулась. Сейчас ей ни с кем не хотелось встречаться, ни с кем разговаривать. И все же ее взгляд мгновенно выхватил из толпы небольшую группу людей. С четырех сторон, как Ростральные колонны, возвышались фигуры телохранителей в длинных кожаных пальто, а за их спинами маячил Вадик Марьяш. Одетый во все черное, новоявленный олигарх смотрел скорбно в объективы телекамер и что-то вещал, явно объяснял причину, по которой он покинул важный экономический форум в Альпах.

Даша могла бы проникнуться уважением к подобному поступку, не догадывайся она о тайных помыслах Хенде Хоха, который просматривал перспективу на добрые десять лет вперед. И поэтому заранее заботился о своем имидже. Ведь когда-нибудь этот подвиг обязательно всплывет и напомнит россиянам об истинных пристрастиях Вадима Марьяша, ставящего человеческие ценности выше материальных.

От этого на душе стало еще противнее. Ведь если Марьяш братается с народом, значит, где-то в толпе находятся Макаров и его люди, не хватало только столкнуться с Владом лоб в лоб.

На ее счастье, люди мало обращали внимание друг на друга. И, стиснутая в толпе, Даша почти забыла о своих личных неприятностях. Медленно переставляя ноги, она двигалась вместе со всеми к зданию музея. На душе было пусто. Никого не хотелось видеть и слышать. Слез тоже не было, хотя многие вокруг плакали.

Наконец длинная лента сгорбившихся от горя людей обогнула автомобиль телестудии с операторским краном, люлька которого содрогалась от ударов ветра. Вдобавок опять пошел мелкий снег, который залеплял лицо, но стало чуть теплее. Показалось крыльцо музея. Даша вздрогнула и остановилась. И стояла некоторое время, пока на нее не стали ворчать и толкать в спину. Она оглянулась. Пожилая женщина с бледным лицом недовольно пробормотала: «Вы что, милочка, застыли? Не мешайте людям…» Даша словно очнулась и стала торопливо выбираться из толпы. Нет, ни в коем случае она не должна видеть Ржавого Рыцаря мертвым. Она обязана запомнить его веселым, с живыми, ясными глазами, точно такими, как на огромном портрете над входом в музей. На ней Арефьев в морской форме. Ему лет двадцать, не больше…

Она зажимала кулаком рот, чтобы не закричать от горя, не впасть на виду у всех в истерику, и не отвечала на недовольные реплики тех, кого толкала или отстраняла с дороги. Порой не слишком вежливо, но ей казалось, что она задохнется сейчас, упадет замертво прямо под ноги милиционерам, которые отнюдь не приветливо наблюдали за ее попытками выбраться из толпы наперекор общему движению.

К счастью, ее заметил Оляля. Он буквально выхватил ее за шиворот и протащил мимо милицейских кордонов.

— Дашка, что за паника? — проворчал он сердито, вытирая ей щеки платком, от которого несло застарелым запахом табака. — Куда тебя повело?

— Ляля, — она ухватилась за него, как утопающий за буек, — я боюсь, я не хочу видеть Арефьева мертвым. Уведи меня отсюда.

— Не сходи с ума, — Гриша заставил ее высморкаться и сунул платок в руки. — Держи! — И огляделся по сторонам.

Море людей запрудило все ближайшие улицы. Оляля искал, куда им лучше направиться. На фоне черно-серых одеяний пуховик Даши смотрелся слишком ярко, и она уже поймала несколько осуждающих взглядов. Тем более многие заметили, что она не дошла до музея… Напрасно было надеяться на то, что ее не узнали…