Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина - Андрей Мягков

Обыск на улице Красная Пресня проходил на удивление мирно: ни обмороков, ни стонов, ни обычных в таких случаях угроз, типа — вы за это ответите, вам не поздоровится, не трогайте погаными лапами — ничего подобного, к чему работники уголовного розыска давно привыкли и без чего как-то даже неуютно себя чувствовали: копаться в чужом барахле без сопротивления хозяев, под одними только с их стороны укоризненными, молчаливыми взглядами было неестественно и даже жутковато, так вот — ничего подобного не было. Средних лет женщине с неяркими, но очевидными следами былой красоты на лице, открывшей сотрудникам МУРа и назвавшей себя владелицей квартиры, предъявили ордер, Клавдия Григорьевна — так звали женщину — без особого удивления, как само собой разумеющееся, пробежала глазами бумагу с гербовыми печатями, проводила компанию из четырех человек в комнаты (их было две), сама же расположилась в коридорчике и оттуда с нескрываемым кокетливым интересом во взоре стала наблюдать за происходящим. Со стороны могло показаться, что поставленные в дверях понятые — дама, габаритами напоминавшая артистку Крачковскую, и ее супруг с лицом недавно уволенного из правительства министра по налоговым сборам по фамилии Починок — больше чувствовали ответственность, волновались и принимали ближе к своим сердцам подобное внедрение в чужую жизнь.

Мерин в обыске участия не принимал: ему предстояло сообщить матери об убийстве сына, и он вот уже минут сорок, с самого своего появления в этой квартире, пребывал в состоянии, близком к бессознательному. Никакие связанные с кражей на Тверской улице находки сотрудников не могли вывести его из оцепенения: ноги свело судорогой, виски гвоздями дырявило изнутри, ладони взмокли, давно сомкнутые зубы не разжимались. Дело дошло до того, что занявшая было себя чтением газеты спокойная и грациозная Клавдия Григорьевна подошла, наклонилась над ним и, очевидно, чтобы не мешать работе следователей, шепотом поинтересовалась:

— Вам нехорошо?

Мерин вздрогнул всем телом.

— А?!! Мне? Почему? Хорошо. Нормально.

— А то я смотрю — может, попить чего? У меня борщ есть. Хотите?

— Нет, нет, — почти закричал Мерин, — я сыт, что вы, не надо… Мне поговорить… с вами…

— Со мной? Ну давайте поговорим, отчего же. Давайте. — Она принесла из прихожей свой стул, села рядом. — О чем? — И поскольку ответа не последовало, высказала предположение. — О сыне?

— Да, о нем…

И в это время заиграл мобильник.

Мерин схватил трубку, долго, постепенно багровея, молчал, затем произнес одно только слово: «Идиоты!!!!» — и выбежал на лестничную площадку.

Сотрудники все как один побросали свои дела и вместе с понятыми обступили растерянную Клавдию Григорьевну, требуя разъяснений, но та только в недоумении поднятием красиво очерченных бровей округляла глаза и сокрушенно разводила руками.

— Ваш сын жив! Понимаете — жив!! Он жив!! — заорал вернувшийся в комнату следователь. — Ах, какие же идиоты! Не волнуйтесь, он жив! Садитесь и успокойтесь — жив он! — Мерин силком усадил женщину на стул. — Ребята, все в порядке, жив он, продолжайте, идите, мы поговорим, все в порядке. — И уже спокойнее обратился к не на шутку растревоженной Клавдии Григорьевне. — Не волнуйтесь так, ваш сын жив!

— Да я сама знаю, что жив. Зачем вы мне это говорите? Сегодня утром я проводила его в университет, он у меня юридический заканчивает… Зачем вы…

— Скажите, Клавдия Григорьевна, фамилия вашего сына?..

— Каликин.

— Это по отцу?

— Нет, это моя фамилия, отца у него нет.

— Но… Как?.. А как же?.. Когда-то ведь был, — утвердительной интонацией заключил следователь, но тут же засомневался, — я прав?

— По-разному бывает, — она мило улыбнулась.

— В данном случае был, но мы расстались.

— А фамилия мужа?..

— Заботкин.

— Как?! — Сева не сумел скрыть удивления, зачем-то долго с подозрением смотрел на сидевшую перед ним женщину. — Заботкин?!

— Да, Заботкин Николай Семенович. Что вас так удивило? Он ушел от нас, когда Игорьку было два месяца, — она опять улыбнулась, — два месяца до появления на свет.

— Это как? — Мерин был явно не в форме.

— Это так. — Она продлила не сошедшую еще с лица улыбку, затем посерьезнела. — Я была на восьмом месяце беременности, когда он ушел от нас к другой женщине. Там у него, я потом случайно узнала, тоже кто-то родился, но не сложилось.

— Но отчество у Игоря?..

— Николаевич, отцовское.

— А почему фамилия?..

— Это дурацкая история. Когда я вернулась из роддома и первый раз вышла с завернутым в одеяльце сыном на прогулку — соседи к тому времени все уже об уходе Николая знали… — Клавдия Григорьевна, безусловно, была хорошо осведомлена, что улыбка ее украшает, и часто этим пользовалась, — вы слышали такую поговорку: не было у бабы ЗАБОТ — купила баба порося?

— Д-д-а-а, — неуверенно признался Мерин.

— Так вот, когда я проходила с сыном на руках мимо сидящих у подъезда соседок, одна из них сказала: «Не было у бабы ЗАБОТкина — купила баба порося». И все рассмеялись. Мне так обидно стало: она моего сына поросенком назвала. Я больше на улицу выходить не хотела. Мы даже со временем на другую квартиру переехали с сыном — обменяли на меньшую, у нас была на Тверской.

— Скажите, а чем занимался?..

Клавдия Григорьевна не давала Мерину договорить, улавливала смысл его вопросов с первых же слов.

— Когда мы познакомились, он занимался бизнесом: где-то что-то покупал, куда-то отвозил и кому-то продавал. Я не очень в курсе дела. Бизнес. Но это был 82-й год, тогда это как-то по-другому называлось. Спекуляция, если не ошибаюсь.

— Он признал?..

— О нет, видеться не претендовал, от алиментов я отказалась. Коля оказался не очень любящим отцом, они до сих пор так и не виделись.

— А сейчас?..

— Он за границей. В Париже, кажется. Его здесь в девяностом пятом посадили как теневика, дали пять лет, он отсидел два и уехал за границу.

— Освободился досрочно за?..

— Не совсем «за», но я не очень в курсе. Откупился, думаю.

— Понятно. Вы извините меня, я сейчас. — Мерин поднялся.

— Да, да, конечно, это вы меня извините, я сама должна была: по коридору налево, у нас совмещенный, розовое полотенце.

Руководитель следственной бригады покраснел, пробурчал что-то невнятное и буквально через мгновение, чтобы ни у кого и мысли не возникло о пользовании им иногда туалетной комнатой, вернулся и выставил на стол перед хозяйкой квартиры небольшую коробочку.

— Скажите, Клавдия Григорьевна, как попали к вашему сыну эти предметы?

Та провела равнодушным взглядом по желтому блеску драгоценностей, подняла на Мерина глаза.

— Что это?

Мерин неотрывно смотрел на женщину: на продувную бестию она никак не тянула, спокойствие, похоже, было подлинным — ни одна жилка на ее лице не шелохнулась, но наивность вопроса его сильно смутила. Он молчал. Клавдия Григорьевна повторила вопрос.

— Что это? Где вы их взяли?

— В комнате вашего…

— В комнате Игоря?!

Удивление опять же выглядело неподдельным, только в округленных вскинутыми бровями глазах замелькали искры недоверия.

— Вы нашли это в комнате Игоря?!

— Откуда это у него?

— Понятия не имею. Он не часто делится со мной своими планами — мужчины скрытны, а в комнату этого мужчины я не захожу шесть лет уже, с его семнадцатилетия.

— И все-таки, как вы думаете, где он мог их… — Сева выдержал небольшую паузу, — взять?

— Обменял где-нибудь. Это у него с детства: обязательно унесет из дома что-нибудь, обменяет себе в ущерб, как правило. От отца, должно быть.

— Вы знаете приблизительную стоимость этих вещей?

— Они что, золотые?

— Более чем.

— И камни? — Клавдия Григорьевна, обнаруживая сильную близорукость, поднесла к глазам золотую брошь с многокаратным бриллиантом. — Вы хотите сказать, что это драгоценный камень?

Мерин в очередной раз промолчал, и ей пришлось повторить вопрос.

— Драгоценный?

В комнату вошел проводящий обыск сотрудник, зашептал в меринское ухо:

— Там, на стене, фотографии… черно-белые, в рамках, хочешь взглянуть: любой Хастлер отдыхает… — он захихикал.

Клавдия Григорьевна недвусмысленно навострила ушки, и это не проявляемое ею доселе любопытство к происходящему не осталось незамеченным.

— Василий Степанович, говорите, пожалуйста, вслух. Какие могут быть секреты от хозяйки дома по поводу фотографий на стене комнаты ее сына? Правда же? — Он повернулся за подтверждением своих слов к сидящей напротив женщине.

Сотрудник несколько смутился, кашлянул, но приказ, есть приказ.

— Там, на стене, фотографии Клавдии Григорьевны.

— Ну и что? — По неожиданно побледневшему лицу матери Игоря Каликина Сева понял то, что в большинстве случаев даже предположить трудно. — И что? Что в этом особенного? Ну фотографии…