Боги не дремлют - Сергей Шхиян

Я остановил лошадь, спрыгнул на землю, пошел туда, куда она указала, и скоро действительно, натолкнулся на бревенчатую стену. Теперь ориентироваться стало легче, я пошел вдоль нее, пока не нащупал дверь. На стук скоро откликнулся старческий голос, спросил, как водится:

— Кого Бог несет?

— Хозяин, пусти двух путников переночевать, — попросил я.

— А кто такие будете?

— Военные, сбились с пути.

Старик затих, видимо о чем-то думал, потом неуверенно, сказал:

— Я бы пустил, да места у нас мало.

Я намек понял и сказал, что мы заплатим. Обещание его заинтересовало, но сразу он не согласился и уточнил:

— А чем платить будете?

У меня ничего кроме французских денег не было, и я замешкался с ответом, вместо меня в торг вступила Матильда:

— Ассигнациями.

— Не, нам фальшивых бумажек не нужно, — разочаровано сказал старик.

— У меня не фальшивые, а настоящие, — рассердилась она.

— Кто же их теперь разберет, дайте рупь серебром и ночуйте на здоровье.

— Хочешь, серебряные пять франков, — предложил я, — это больше рубля.

Старик так долго думал, что я решил, что он так никогда и не ответит, но он подал-таки голос:

— Не врешь, что серебро?

— Нет, не вру.

— Ну, что с вами будешь делать, — словно оказывая одолжение, сказал он, — заходите, ночуйте.

Дверь, наконец, отворилось. Из избы пахнуло живым домашним теплом.

— У нас лошади, — сказал я, невидимому хозяину, — можешь их устроить в сарае?

— Это можно, — согласился он. — Проходите, гостями будете. А насчет лошадей не сомневайтесь, я за ними присмотрю.

Мы с Матильдой вошли в избу. Здесь было еще темнее, чем на улице. Я сразу же стукнулся ногой о какую-то кадку.

— Дед, ты бы хоть лучину зажег, ничего не видно, — попросил я.

— И это в наших силах, — сказал он. — Постойте, сейчас будет свет.

Мы плечо к плечу стояли на месте, ожидая пока он откроет печь, нагребет угольев и зажжет лучину. Однако все оказалось цивилизованнее, старик запалил сальную свечу. Только что вспыхнул ее фитилек и слегка осветил комнату, как какой-то человек, которого я даже не успел рассмотреть, словно выдохнул с воздухом:

— Братцы, хранцузы!

— Вяжи иродов! — подхватил другой голос, и в меня сразу вцепилось несколько рук.

Свеча мигнула и погасла, после чего кто-то из темноты влепил мне затрещину. Скорее от неожиданности, чем намеренно, я ударил кулаком в темноту и попал во что-то мягкое, которое тотчас, отчаянно, закричало тем же голосом:

— Братцы, он дерется!

Мне ничего не оставалось, как вырваться из рук и отпрыгнуть в сторону. Как обычно бывает в таких ситуациях, сразу же кто-то кому-то врезал и тотчас, получил в ответ. После чего началась общая слепая драка. Я тихо отступал в сторону, но на меня наткнулись, и опять пришлось бить «на звук». После этого мне удалось прижаться к стене.

Может быть, я бы и перестоял самую кутерьму, но тут закричала Матильда и пришлось броситься ей на выручку. Тотчас кто-то зацепил меня кулаком. Удар невидимому противнику удался, в ответ я тоже кого-то ударил и, не сдержав эмоции, громко сказал несколько популярных русских слов, после которых вдруг наступила тишина. Все участники драки, застыли на своих местах, громко отдуваясь. Никто ничего не говорил и слышно было лишь тяжелое дыхание. Потом кто-то сообщил будничным голосом:

— Будет драться, это не французы.

— Конечно не французы, — подтвердил я. — Вы что не слышите, как мы говорим? Просто на нас надета французская уланская форма.

— Старик, зажги свечу, — попросил тот же спокойный голос.

— Где та свеча-то? Растоптали-то ножищами, ироды! — заныл хозяин. — Напасешься на вас свечей, если их ногами топтать будете!

— Не ругайся, старик, — утешил его все тот же человек, — зажги новую.

Уверенному в себе мягкому баритону хозяин перечить не решился, и опять повторилась та же процедура с печью, углями и свечой. Все ждали на своих метах, когда, наконец, появится свет. Я с интересом оглядел противников, Было их шестеро против нас двоих. Правда, последний шестой, или первый, что было бы правильнее, по сути, стоял в стороне и в драке не участвовал.

— Действительно, французские уланы, — с насмешкой, констатировал он, — а ругаются и дерутся, вполне по-русски. — И кем вы будете, господа уланы?

— Федор Васильевич! — вдруг, воскликнул юный корнет. — Вы меня не узнаете?

Тот внимательно осмотрел молодого офицера, и развел руками:

— Простите, сударь, не могу припомнить, мы с вами раньше встречались?

То, что «француз» узнал их начальника, успокоило драчунов больше чем наша русская речь. Они заметно расслабились и теперь смотрели на нас не столько насторожено, сколько с любопытством. Матильде, то, что Федор Васильевич ее не узнал, чрезвычайно понравилось. Она встала в нарочито залихватскую позу и подперла рукой бедро, спросила весело, даже с внутренним восторгом:

— И так не узнаете?

Федор Васильевич, смешливо развел руками. Я уже догадался, кто это и вполне его понимал. Откуда московскому генерал-губернатору было помнить всех молодых людей, которые знают его в лицо.

— Не узнаю, — нарочито виноватым голосом ответил он, — простите, сударь, старика, слаб зрением. Может быть, вы представитесь, тогда…

— Мне бы все-таки хотелось, что бы вы меня вспомнили, — ничуть не смущаясь, настаивала Матильда. — Может быть, теперь вспомните?

Она сняла уланку, шапку с четырехугольным верхом, украшенную металлической налобной бляхой и, встряхнув головой, разметала по плечам роскошный темный волосы.

— Баба! — почти с ужасом, прошептал кто-то из присутствующих.

Федор Васильевич смутился, сделал шаг вперед и застыл, всматриваясь в корнета с женской прической. Матильде так понравилось его искреннее удивление, что она звонко расхохоталась.

— Матильда Афанасьевна? — неуверенно, произнес он. — Неужели это вы?

Однако француженка так хохотала, что не смогла ответить. Ростопчин, какое-то время крепился, потом и сам рассыпался дробным смехом. Его тотчас подхватили оруженосцы. Не смеялись только мы со стариком-хозяином. Он был то ли в трауре по погибшей свече, то ли осуждал простоволосую бабу, я же не видел особого повода для веселья.

— Не узнал! Не узнал! — наконец смогла пересилить взрыв веселья Матильда.

— Голубушка, вот воистину явление, — заговорил Ростопчин, — как, неужели это вы? Какими судьбами? Бежите от французов?

— Вот еще! — задорно ответил корнет. — Ни от кого мы не бежим, просто ищем спокойное место переночевать. Хотели заехать к вам в Вороново, да вот Алексей Григорьевич отговорил, сказал, что там Наполеон!

— Ничего там теперь нет, — грустно сказал Ростопчин, — я сам сжег имение, чтобы ничего не досталось неприятелю. Вы ошиблись, молодой человек, — обратился он ко мне, — Наполеону там теперь нечего делать.

Теперь все посмотрели на меня. Мне пришлось поклониться, после чего интерес ко мне оказался исчерпан, и все внимание опять досталось Матильде. Ростопчин казался крайне заинтригованным ее внезапным появлением и начал расспросы. Когда рассказ дошел до смерти Пузырева, он перекрестился, выразил соболезнование и сказал о нем несколько теплых слов. Потом разговор перешел на военные действия. Оказалось, что после оставления Москвы Федор Васильевич большую часть времени провел в Красной Пахре, только позавчера с появлением регулярной французской армии, вынужден был оттуда уехать.

Мне Ростопчин как человек был любопытен, однако в тот момент больше хотелось просто лечь и нормально выспаться.

— Извините, мы помешали вам отдыхать, — сказал я, чувствуя, что разговоры никогда не кончатся. — Завтра всем предстоит тяжелый день.

Намек был достаточно прозрачный, Ростопчин недовольно на меня взглянул и разрешил своим охранникам ложиться.

Они тут же разошлись по своим спальным местам. О часовом никто даже не вспомнил. Такое легкомыслие меня удивило. До французов рукой подать, сюда в любой момент мог заскочить вражеский кавалерийский разъезд, а генерал-губернатор, ведет себя так, будто приехал в гости к соседу помещику. Меня так и подмывало ему напомнить, что все-таки идет война и нужно быть осторожнее.

Ему же, судя по всем, было не до того. Он уже нежно взял Матильду за руку и подвел к лавке возле окна. Мне это совсем не понравилось. После того, что у нас с ней сегодня было, казалось, что у меня уже есть на нее какие-то права, однако протестовать и прерывать их разговор с генералом я не решился. Впрочем, говорили они о сущих пустяках, своих прошлых встречах, общих знакомых. Ростопчин явно не воспринимал молодую женщину, как равного себе собеседника и потчевал легкой болтовней и пошловатыми, на мой вкус, комплиментами.

Оставив их наслаждаться светским общением, я пошел со стариком устраивать на ночевку лошадей. Хозяйство у ворчливого деда, судя по обширным дворовым строениям, было не бедное. Мы отвели жеребцов в конюшню, где кроме хозяйских содержались лошади гостей. Старик мне помог обтереть, расседлать и задать корма уланским скакунам. На все это ушло около получаса.