Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Питер Гуральник

мама и папа и слушали. В темноте Элвис был способен на все… Как–то раз моя мама сказала ему: «Элвис, ты так здорово поешь, что тебе следовало бы выступать на радио». Он покраснел и ответил: «Но, миссис Рукер, я же не умею петь».

Он любит женское общество, он любит, когда его окружают женщины — женщины любого возраста, он чувствует себя среди них комфортно. Вряд ли бы он когда–нибудь признался в этом своим друзьям, вряд ли бы он признался в этом самому себе. Его тетя Лиллиан это замечает: «Он часто прогуливался по вечерам с девочками и пел им все вечера напролет. С девчонками он был совсем другой — мне неловко об этом говорить, он предпочел бы стайку девочек рядом с собой, а не группу мальчишек, на парней ему было наплевать». А женщины, по–видимому, чувствовали идущие от него флюиды, что–то такое, о чем сам он и понятия не имел: то ли это была его пронзительная ранимость и уязвимость, то ли непонятная тоска и острое желание чего–то непонятного. Когда два или три года спустя он познакомится с Сэмом Филлипсом — это произойдет в 1953 году, — Сэм почувствует то же самое, но назовет это незащищенностью. «Он старался не показывать этого, но он словно ощущал себя неполноценным. В каком–то смысле он напоминал мне негра — его незащищенность была такой же заметной, как и у черных». В мягком свете уличных фонарей он почти красив — столь смущающие его днем угри сейчас практически незаметны, а подростковая резкость черт лица, особенно выразительная в безразличном дневном свете, сейчас сглажена, и он действительно красив. Он напевает «Molly Darling» Эдди Арнолда, «Harbor Lights» Кея Граппа, «Moonlight Вау» Бинга и Гари Кросби. Это все красивые, нежные песни, и поет он их красивым, слегка подрагивающим голосом, а потом, удовлетворенный, достает из заднего кармана брюк гребешок и отточенным заученным движением — которое никак не соответствует его обычной неуверенной манере — запускает в свою шевелюру. Он точно знает, как надо себя вести с женщинами: юные девушки или пожилые дамы — все они замечательно гармонируют с его спокойствием и даже неуверенностью, с его подчеркнутой внимательностью и демонстративной уважительностью. Мужчины могут сомневаться на его счет, но для женщин он — милый мальчик, добрый мальчик, задумчивый и внимательный. Конечно же, он именно тот, кто все понимает, кого искренне волнуют их проблемы.

Летом накануне перехода в старшие классы Элвис отправился на работу в «Пресижн Тул» — там, сразу после их переезда в Мемфис, начинал работать отец, там по–прежнему трудились его дядья Джонни и Трэвис Смиты и Вестер Пресли. Платили там двадцать семь долларов в неделю, но продолжалось это недолго — страховой инспектор обнаружил, что Элвис еще не может работать здесь по возрасту, и ему пришлось вернуться к Баззи, Фарли и Полу. Осенью он работал привратником в театре «Лоуиз Стейт», на время превратившись в кормильца всей семьи — это позволило им купить телевизор и окончательно переселить к себе Минни, мать Вернона.

Первый год в старших классах стал чем–то вроде водораздела — даже учителя заметили, как он изменился. У него теперь была другая прическа — он выливал на волосы флаконы тоника с розовым маслом и укладывал их с помощью вазелина, а еще он отрастил длинные бачки, чтобы выглядеть постарше и чтобы походить на своих кумиров — шоферов–дальнобойщиков. («Они были такие крутые, все в шрамах… Я часами торчал на обочине дороги, наблюдая, как они проезжают на своих громадных дизелях».) Он обрел некую уверенность в себе, стал иначе одеваться — не умея привлечь к себе внимание разговорами, он старался выделиться внешним видом. («Я вовсе не старался быть лучше других, но мне хотелось отличаться от них».) Он даже начал заниматься футболом — ему всегда этого хотелось, но это был явно неудачный шаг в тщательно — в остальном — просчитанной школьной карьере. Однажды мальчишки закрыли его в раздевалке и пообещали его обрить, а тренер заявил, что, если он не пострижется, выкинет его из команды. Элвис отказался, и из команды его выгнали. Это была, пожалуй, самая неприятная — и ставшая широко известной — история его отрочества: так он столкнулся с силами, которые всегда его пугали. Произошло это все на самом деле так или как–то иначе — неважно, но гордость его изрядно пострадала, и потом, годы спустя, он вспоминал этот эпизод с болью и гневом.

Он вернулся на работу в «Лоуиз Стейт», однако в скорости его оттуда уволили — он подрался с другим привратником, которого считал стукачом. В ноябре 1951 года Глэдис устроилась на работу помощницей медсестры в больницу Святого Иосифа за 4 доллара в день. Рабочая неделя составляла шесть дней. Больница находилась всего в паре кварталов от их дома, и миссис Пресли очень гордилась своим местом, но в следующем феврале она вынуждена была уволиться — Мемфисский совет муниципального жилья пригрозил выкинуть их из дома, потому что общий доход семьи превышал требуемую квоту. Вернон отписал в Совет письмо. «В нашей семье поселилась болезнь, — писал он, объясняя, что повредил спину и какое–то время теперь не сможет работать. — Жена сейчас не работает. Мы пытаемся сами вылезти из долгов. Нам надо платить по счетам, потому что тогда на нас могут подать в суд». В феврале они получили новое разрешение: теперь им надо было платить за квартиру 43 доллара в месяц при условии, что совокупный доход семьи не будет превышать трех тысяч долларов. К июню их дела наладились, и они даже смогли купить себе «Линкольн» — купе 1941 года выпуска, который Элвис считал «своей» машиной. «Мой папа был замечательным человеком», — говорил Элвис в интервью в 1956 году. Вернон вспоминал, как однажды Элвис влетел в дом с криком: «Папа! Я залил в машину бензина на пятнадцать центов!» — и все рассмеялись, а Элвис ужасно смутился».

Но по большей части машина ему не очень–то была нужна. Он ездил на ней поглазеть на огни Мейн–стрит и, как писал Боб Джонсон в первой его официальной биографии, опубликованной в Memphis Press–Scimitar в 1956 году, «вечерние огни этой улицы обладали для него каким–то особым очарованием… Когда в одиночку, когда с друзьями Элвис отправлялся на Мейн–стрит и глазел на снующие по ней автомобили, на освещенные витрины, на праздную толпу».