Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга третья. Январь 1943 – январь 1944 - Геннадий Леонтьевич Соболев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К великому сожалению, в декабре 1941 г. работа Ладожской ледовой дороги далеко еще не оправдывала возлагавшихся на нее надежд. Из-за сложных условий ее эксплуатации план перевозок не выполнялся, и осажденный город располагал в это время запасами муки для выпечки хлеба на один-два дня. Но 21 декабря 1941 г. на имя А. А. Жданова пришла спасительная телеграмма от генерала К. А. Мерецкова: «Задача, поставленная т. Сталиным войскам 4 армии, выполнена. Сегодня 20.12 16.00 железная дорога Тихвин – Волхов полностью очищена от войск противника и может быть использована для подвоза грузов летучками до Волхова»[187]. Правда, эту железную дорогу и, особенно, мосты предстояло еще восстановить, на что требовалось время, хотя бы несколько дней.
24 декабря 1941 г. А. А. Жданов уже информировал Москву о том, что в течение этого дня в город по Ледовой дороге из Новой Ладоги впервые поступило большое количество муки – 669 т[188], превышавшее дневную потребность города в муке. Военный Совет Ленинградского фронта, учитывая отчаянное положение населения и реально надеясь на улучшение подвоза продовольствия в ближайшее время, пошел на рискованный шаг – принял в тот же день постановление о прибавке хлебных норм. 25 декабря 1941 г. население Ленинграда стало получать 350 г хлеба по рабочей карточке и 200 г по служащей, детской и иждивенческой. В связи с этим суточный лимит расхода муки и примесей был установлен в 560 т, из которых населению Ленинграда и области выделялось 395 т[189]. 25 декабря А. А. Жданов в разговоре по прямому проводу с Г. М. Маленковым с оптимизмом сообщил: «С сегодняшнего дня решили прибавить по 100 гр. рабочим и 75 гр. всем остальным. А всего будут получать и уже получают 300 гр. рабочие и 200 гр. – остальные. В городе настоящий праздник, только просим, чтобы нас не подвели с подачей хлеба и с 1 января просим, чтобы нам давали из расчета 800 тонн в день муки. Требуется скорейшее восстановление железной дороги, чему мы помогаем. И еще просим доставлять нам автогорючее, которого у нас нет»[190].
Хлебная прибавка 25 декабря была действительно важным событием в жизни ленинградцев, о чем можно судить и по спецсообщению Управления НКВД по Ленинграду и Ленинградской области, составленному по донесениям информаторов об откликах представителей различных слоев населения на увеличение нормы выдачи хлеба[191]. При этом спецсообщение, наряду с одобрительными и восторженными отзывами рабочих, служащих, домохозяек, представителей интеллигенции, содержало и «отрицательные высказывания», отмеченные «среди незначительной части населения». Как говорилось в спецсообщении, «отрицательные высказывания» сводились к тому, что «увеличение норм выдачи хлеба для Ленинграда стоило больших жертв», что «о населении города позаботились слишком поздно. Была допущена большая смертность от голода»[192]. Содержавшиеся в сводках УНКВД оценки хлебной прибавки 25 декабря 1941 г. в целом соответствуют тем, которые можно обнаружить в блокадных дневниках, опубликованных в последние годы. По мнению директора Архива АН СССР Г. А. Князева, это была «значительная прибавка», придавшая новые силы: «…И люди повеселели, поднялись духом. Может быть, смертельная опасность уже позади!»[193] Школьница Лена Мухина сделала 25 декабря 1941 г. такую запись: «Какое счастье, какое счастье! Мне хочется кричать во все горло. Боже мой, какое счастье!»[194] В этот день был полон оптимизма и известный востоковед А. Н. Болдырев, о чем свидетельствует сделанная им запись в дневнике за 25 декабря 1941 г.: «Рождество. Вечер. День потрясающий, с утра неожиданная прибавка хлеба – 350 и 200. В 5 ч. митинг неожиданный: блестящее продвижение прорыва блокады. В ближайшие дни река продовольствия больше, чем другим городам. Жданов сказал так. Ближайшие дни. Добавляют в кулуарах: еще в декабре дадут вино, шоколад, крупу. Хлеб увеличится с января, будет белый. И затем венец – московский паек: 800 и 600. Так это будет, так? Все внутри напряжено в ожидании. Кто доживет – будет жить!»[195]
«Блестящее продвижение прорыва блокады», о котором пишет в своем дневнике А. Н. Болдырев, действительно готовилось с середины декабря 1941 г. Еще в ходе контрнаступления наших войск в Приладожье в Ставке Верховного Главнокомандования было решено в целях объединения действий армий, находившихся к востоку от р. Волхов и вновь сосредотачиваемых в этом районе, образовать Волховский фронт. На совещании в Ставке 12 декабря обсуждался план дальнейших действий фронтов. На нем присутствовали вызванные в Москву: от Ленинградского фронта – командующий генерал-лейтенант М. С. Хозин и член Военного Совета А. А. Жданов; от Волховского фронта – командующий генерал армии К. А. Мерецков, член Военного Совета А. И. Запорожец и начальник штаба генерал-майор Г. Д. Стельмах. На совещании были также командующий 26-й армией (2-й ударной с 25 декабря 1941 г.) генерал-лейтенант Г. Г. Соколов и командующий 59-й армией генерал-майор И. В. Галанин. В результате этого совещания было принято решение, на основе которого 17 декабря 1941 г. были поставлены задачи фронтам в последовавших директивах. Согласно этим директивам, Ленинградский и Волховский фронты получили приказ не только деблокировать Ленинград, но и окружить, а затем пленить и «истребить» войска группы армий «Север», действующие на Волхове и под Ленинградом[196]. Таким образом, еще в 1941 г. ставилась задача полностью снять блокаду Ленинграда и даже изгнать немцев с территории Ленинградской области.
Однако решение Ставки ВГК с самого начала оказалось нереальным, поскольку наши войска ни физически, ни материально, ни организационно были не в состоянии решать в то время столь грандиозные задачи. Но открыто заявить об этом Верховному Главнокомандующему, разумеется, никто не посмел. В результате Волховский фронт, перешедший в наступление в начале 20-х чисел декабря имеющимися в его распоряжении
