Чужое сердце - Джоди Пиколт

– Я ничего не делал.

Альма обратилась к надсмотрщику:

– А вы это видели?

– В водопроводной системе яруса I действительно были обнаружены следы алкоголя, – признал Уитакер. – И уж поверьте мне, они проверили все трубы вдоль и поперек, но утечки не нашли. И… да, я видел, как они все жевали жвачку. Но камеру Борна перевернули кверху дном – контрабанды там не было.

– Я ничего не делал, – повторил Шэй. – Это они. – Внезапно оживившись, он шагнул навстречу Альме. – Вы пришли за моим сердцем?

– Что?

– За моим сердцем. Я хочу пожертвовать его после смерти. – Я услышал, как он роется в своих пожитках. – Вот, – он протянул Альме листок бумаги. – Это имя девочки, которой нужно сердце. Люсиус записал его.

– Я ничего об этом не знаю…

– Но вы ведь можете узнать, правда? Вы можете связаться с нужными людьми?

После недолгих колебаний Альма заговорила уже мягче. Таким елейным голосом она беседовала со мной, когда я ощущал одну лишь адскую боль – и ничего иного.

– Я могу связаться с нужными людьми.

Странное возникает ощущение, когда смотришь телевизор и знаешь, что то, что там показывают, на самом деле происходит прямо у твоей двери. Стоянку тюрьмы наводнили толпы людей. На лестнице у комитета по условно-досрочному освобождению разбили лагерь колясочные инвалиды, старухи на костылях и матери, прижимающие к груди больных детей. Пришло немало однополых пар (в большинстве случаев больной мужчина опирался на здорового партнера), попадались и психи с библейскими пророчествами касательно конца света. Вдоль улицы, ведущей мимо кладбища в центр города, выстроились микроавтобусы журналистов – причем не только местных, но и с бостонского канала «Фокс». В данный момент репортер с ABC 22 брала интервью у молодой матери, чей сын родился с серьезной невралгией. Та стояла возле мальчика в мотоколяске, одной рукой касаясь его лба. «Чего бы мне хотелось? – повторила она вопрос. – Мне бы хотелось знать, что он узнаёт меня. – Она слабо улыбнулась. – Я ведь не очень многого прошу?»

Репортер повернулась лицом к камере. «Боб, мы пока еще не получили от администрации ни подтверждения, ни опровержения загадочных событий, имевших место в тюрьме Конкорда. Однако анонимные источники сообщают, что в основе этих чудес лежит желание одного-единственного арестанта – Шэя Борна, приговоренного к смертной казни, – пожертвовать свои органы после исполнения приговора».

Я сбросил наушники.

– Шэй! – выкрикнул я. – Ты слушаешь?

– У нас теперь есть собственная «звезда», – сказал Крэш. Вся эта шумиха изрядно досаждала Шэю.

– Я тот, кем был всегда, – сказал он, повышая голос. – Я тот, кем всегда буду.

И в этот момент на ярус I пожаловали двое офицеров в сопровождении редкого гостя – начальника охраны Койна. Коренастый мужчина с плоской макушкой, которую запросто можно было бы использовать в качестве подноса, выжидающе стоял у камеры, пока офицер Уитакер проводил досмотр. Изучив все закоулки тела Шэя, он наконец позволил ему одеться, после чего пристегнул его к стене напротив наших камер.

Надзиратели взялись за жилище: опрокинули тарелку с недоеденным обедом, выдернули наушники из телевизора, перевернули вверх дном коробку с личными вещами. Разорвали матрас, свернули узлами простыни. Провели руками по краям умывальника, унитаза и нар.

– Ты хоть знаешь, что там сейчас творится, Борн? – спросил начальник охраны, но Шэй продолжал стоять молча, склонив голову набок. Так обычно спала малиновка Кэллоуэя. – Не будешь так любезен сообщить нам, что ты пытаешься доказать?

Наткнувшись на красноречивое молчание, начальник охраны принялся расхаживать взад-вперед по ярусу.

– А вы? – крикнул он уже всем нам. – Доложу вам следующее: тех, кто будет со мною сотрудничать, не накажут. Остальным обещать ничего подобного не могу.

Все молчали.

Койн обернулся к Шэю:

– Где ты достал жвачку?

– Там была только одна пластинка, – ляпнул Джоуи, известный ябеда. – Но нам всем хватило.

– Сынок, ты что, волшебник? – спросил начальник охраны. От Шэя его отделяли считанные дюймы. – Или ты под гипнозом убедил их, что они получили то, чего на самом деле не получали? Я разбираюсь в контроле сознания, Борн, ты не думай.

– Я ничего не делал, – пробормотал Шэй. Офицер Уитакер подошел ближе.

– Господин начальник, в камере ничего не нашли. Даже в матрасе. Одеяло целое: если он и передавал какие-то предметы, то смог потом вплести нитки обратно.

Я не сводил глаз с Шэя. Конечно, он передавал предметы, я своими глазами видел его «удочку». Я лично отвязывал жвачку с синей косички из ниток.

– Я слежу за тобою, Борн, – прошипел Койн. – Я знаю, что ты задумал. Ты не хуже меня знаешь, что твое сердце на хрен никому не будет нужно, когда его накачают хлоридом калия в специальной камере. Ты это делаешь потому, что использовал все свои апелляции. Но даже если сама, мать твою, Барбара Уолтере возьмет у тебя интервью, народная любовь ни на день не отсрочит твою казнь.

Начальник охраны широким шагом удалился. Офицер Уитакер расстегнул наручники и сопроводил Шэя назад в камеру.

– Слушай, Борн. Я католик…

– Ну и молодец, – ответил Шэй.

– Я думал, католики против смертной казни, – сказал Крэш.

– Ага. Только не надо ему твоих одолжений, – добавил Техас.

Уитакер покосился на начальника охраны, стоявшего в другом конце яруса за звуконепроницаемым стеклом. Он был занят беседой с офицером.

– Знаешь… Если хочешь, я мог бы попросить одного священника из церкви Святой Катрины навестить тебя… – Он сделал паузу. – Может, он сможет помочь тебе с этим… сердцем.

Шэй недоверчиво уставился на него.

– Почему ты хочешь мне помочь?

Офицер запустил руку за пазуху и вытащил оттуда длинную цепочку с распятием. Поднес крестик к губам и вернул его на место, под форменную рубашку.

– «Верующий в Меня, – пробормотал Уитакер, – не в Меня верует, но в Пославшего Меня».[12]

Новый Завет я помнил плохо, но смог узнать выдержку из Библии. И не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: он считал «проделки» – или как вам угодно это обозвать – Шэя даром небесным. Я понял еще одну вещь: пускай Шэй был всего лишь одним из многих арестантов, Уитакер находился в его власти. Мы все в какой-то мере находились в его власти. Шэю Борну удалось сделать то, в чем потерпели фиаско и насилие, и демонстрация силы, и угрозы тюремных банд, – ему одному за все эти годы удалось нас сплотить.

За стенкой Шэй не спеша наводил порядок в камере. Выпуск новостей завершал вид на тюрьму штата, снятый с высоты птичьего полета. С вертолета было видно, сколько человек там уже собралось и сколько еще надвигалось со всех сторон.

Я сел на нары. Это ведь невозможно…

Мои же собственные слова, сказанные Альме, эхом прозвучали в голове: «Это маловероятно. Возможно все».

Я достал кисти и краски из тайника в матрасе и пролистал свои эскизы, на которых Шэя после припадка увозили в лазарет. Я тогда набросал его силуэт на каталке: распростертые руки крепко связаны, ноги в путах, глаза устремлены в потолок. Я повернул лист на девяносто градусов. В таком ракурсе Шэй не лежал – в таком ракурсе он был распят.

Люди нередко «обретали» Иисуса в тюрьме. А что, если Он уже здесь?

2

Я не хочу, чтобы мое творчество обессмертило меня. Я хочу, чтобы меня обессмертила вечная жизнь.

Мэгги

Я благодарна судьбе за многое – к примеру, за то, что школа уже позади. Скажем так: это были не лучшие годы для девочки, которая не влезала ни в одну вещь в магазине «Гэп» и пыталась стать невидимкой, лишь бы никто не замечал ее габаритов. Сегодня я оказалась в другой школе, и – пускай прошло уже десять лет – тогдашняя паника настигла меня и здесь. Неважно, что на мне был деловой костюм для судебных заседаний; неважно, что меня могли уже принять за учительницу, а не ученицу, – я все равно ожидала, что в любой момент из-за угла покажется накачанный футболист и отпустит шуточку насчет ожирения.

Мальчика, сидевшего рядом со мной в школьном коридоре, звали Тофер Ренфрю. Одет он был в черные джинсы и линялую майку с символом анархии на груди, а шея его была обмотана кожаным шнурком с медиатором в качестве кулона. Казалось, надрежь его – и наружу хлынет бунтарский дух. Наушники «Айпода» свисали из-под воротника футболки, как стетоскоп у врача. Когда всего час назад он читал выданное судом постановление, то еле слышно шевелил губами.

– И что это за херня? – спросил он.