Коготь миротворца - Джин Вулф

– Что?

– Пелерин. Они задержали нас, когда мы пытались выбраться. Иона, как ты думаешь, правда ли, что есть люди, которые могут читать мысли другого человека?

– Конечно.

– Не все так думают. Мастер Гурло говаривал, будто это возможно, а вот мастер Палаэмон и мысли об этом не допускал. Но все-таки мне кажется, что верховная жрица Пелерин читала чужие мысли, по крайней мере, до некоторой степени. Она словно знала, что в отличие от меня Агия что-то скрывает. Она заставила Агию раздеться, чтобы они могли обыскать ее, а меня не тронули. Потом они уничтожили храм, и, думаю, это случилось потому, что Коготь был утрачен. Ведь если на то пошло, это был храм Когтя.

Иона задумчиво кивнул.

– Но я хотел тебя спросить совсем о другом, – продолжал я. – Что ты думаешь об этих шагах? Всем известно об Эребусе и Абайе и других морских существах, которые когда-нибудь выйдут на сушу. Но мне почему-то кажется, ты знаешь о них больше, чем другие.

Лицо Ионы, такое открытое минуту назад, вдруг стало замкнутым и настороженным.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ты был моряком и из-за истории о семенах – ты рассказывал ее у ворот. Ты, наверное, видел книгу в коричневом переплете. Я в нее часто заглядывал. В ней заключены все тайны мира. По крайней мере, так говорят мудрецы. Я не прочел и половины, хотя мы с Теклой обычно каждые несколько дней читали по кусочку, а потом спорили о прочитанном. Но я успел заметить, что все объяснения в этой книге очень незамысловатые. Они даже кажутся ребяческими.

– Как моя история? Я кивнул.

– Может, твоя история как раз из этой книги. Когда я впервые принес ее Текле, то подумал, что это книга для детей или же для взрослых, которые любят все детское. Но когда мы стали обсуждать некоторые мысли, я понял, что их можно выразить либо таким способом, либо вообще никак. Если бы тот же автор хотел описать новый рецепт приготовления вина или лучший способ любовного соития, он мог бы пользоваться точным и сложным языком. Но в этой книге он должен был выражаться именно так: «В начале всего был только гексамерон». Или же:

«Созерцать недвижный образ – не то же самое что созерцать саму недвижность». Тот, кого я слышал под землей… был один из них?

– Не знаю. – Иона поднялся. – Я собираюсь выйти и продать булаву, но сначала хочу сказать тебе то, что рано или поздно все жены говорят своим мужьям: прежде чем расспрашивать дальше, подумай хорошенько, а вправду ли ты хочешь узнать ответы?

– Еще один вопрос, – остановил я его, – последний. Обещаю, что не стану больше спрашивать. Когда мы проходили сквозь Стену, ты сказал, что существа, которых мы в ней видели, – воины и что они поставлены там против Абайи и прочих. А обезьянолюди такие же воины? И если да, то что толку в воинах человеческого роста, если наши противники размером с гору. И почему у древних автархов не было воинов-людей?

Иона завернул булаву в тряпку и теперь стоял, перекидывая ее из одной руки в другую.

– Это целых три вопроса, а точный ответ я знаю лишь на второй. Попробую ответить и на два остальных, но требую, чтобы ты сдержал слово: обо всем этом мы с тобой говорим в последний раз. Начнем с последнего. Прежние автархи, которые звались иначе, да и автархами-то не были, держали людей-воинов. Но воители, созданные благодаря очеловечиванию зверей или, быть может, посредством преображения людей в зверей, более надежны, они были необходимы, потому что народ, ненавидевший правителей, ненавидел этих прислужников-нелюдей еще больше. Следовательно, от них можно было требовать того, чего люди терпеть не стали бы. Возможно, поэтому их и поставили в Стену. Могут быть и другие объяснения. – Иона замолчал и отошел к окну. Он смотрел не на улицу, а в небо. – Не знаю, кто твои обезьянолюди – такие же помеси или нет. Тот, кого я видел, выглядел вполне по-человечески, за исключением шкуры, и потому я склонен с тобой согласиться: это люди, но они сильно изменились в результате жизни под землей, среди останков древнего города. Урс теперь очень стар, и, конечно, за все прошедшие времена люди накопили немало сокровищ. Золото и серебро не меняются, но их стражи могли Претерпеть метаморфозы более удивительные, чем те, что Превращают виноград в вино и песок в жемчуг. Я заметил:

– Но ведь мы тоже каждую ночь живем в темноте, и IBM приносят сокровища из подземных городов. Почему же мы не изменились?

Иона не ответил, и я вспомнил о своем обещании не давать больше вопросов. Но когда он обернулся ко мне, его глазах я увидел нечто, говорившее мне, что я сказал страшную глупость. Мы изменились. Он отвернулся и снова посмотрел в небо.

– Хорошо, – сдался я, – на этот вопрос можешь не отвечать. Но еще один. Как могут люди противостоять морским чудовищам?

– Ты прав: Эребус и Абайя огромны, как горы. Признаюсь, я даже удивился, что тебе это известно. У большинства людей не хватает воображения, чтобы представить себе что-нибудь действительно огромное, больше, Чем, скажем, корабль или дом. Истинные размеры этих существ таковы, что пока они находятся в этом мире, они Никогда не смогут покинуть воду: их собственный вес сокрушит их. Не думай, что они станут молотить о Стену Кулаками или швыряться в нее булыжниками. Но с помощью своих мыслей они вербуют рабов и заставляют их Восставать против всех неугодных им законов.

Иона открыл дверь и выскользнул в уличную суету. Я остался на месте, сидел, опираясь локтями на стол, и вспоминал сон, который видел, когда мне пришлось делить ложе с Балдандерсом. «Земля не в силах носить нас», – говорили гигантские женщины.

Теперь я подошел к той части моего повествования, где не могу не сказать о том, о чем прежде избегал упоминать. Читатели мои не могли не заметить, что я, не опасаясь утомить их, со всеми подробностями описываю происходившее много лет назад и передаю каждое слово своих тогдашних собеседников, как, впрочем, и каждое слово, вылетавшее из моих собственных уст. Наверное, вы сочтете, что это всего лишь прием, избранный мною, дабы пригладить сие повествование. Но истинная причина заключается в том, что я отношусь к кругу людей, которым ниспослано проклятие так называемой абсолютной памяти. «Нельзя помнить все» – много раз мне приходилось слышать это нелепое утверждение. Действительно, я не смогу воспроизвести порядок книг на полках в библиотеке мастера Ультана. Но я помню в сотни раз больше, чем вы могли бы поверить: положение каждого предмета на столе, мимо которого я проходил в детстве, и то, что я уже вызывал в памяти определенную сцену, и даже чем этот памятный эпизод отличается от последующих воспоминаний о нем.

Именно эта способность сделала меня любимым учеником мастера Палаэмона, и, я думаю, именно ей обязано своим появлением на свет данное повествование, ибо, если бы он не благоволил ко мне, я бы не отправился в Траке, унося с собой его меч.