Дикая стая - Эльмира Нетесова

— Не стоит, сам разберусь. Говорить не буду, но и сказанного не забуду. Накажу по-своему, по-мужски. Пусть попробует передышать! — усмехался Гоша.

Участковый, глянув на поселенца, догадался, в чем дело. Вот только не знал, кто она, но то, что обиду нанесла женщина, был уверен. Он ушел от Корнеева, пожелав тому удачи. Гошка обдумывал свое.

На следующий день, закончив работу, переодевшись и заскочив в магазин, поспешил в гости к Анне. Он мигом нашел дом с зелеными окнами. Вошел во двор и стукнул в двери, но никто не поспешил открыть ему.

«Во, блин! Приходите в гости, когда нас дома нет! Так, что ли?» — осерчал поселенец и уже хотел уйти со двора, как вдруг услышал шевеление, чьи-то шаги за домом. Вскоре увидел Анну. Она шла с полным ведром молозива.

— А я уйти уже хотел, — признался мужик.

— Не обижайся, Гоша! С коровой заняты! Она отелилась, теперь каждые четыре часа дою ее.

— Как успеваешь? — спросил бабу.

Та платок на голове поправила. Улыбнулась кротко. Взялась за ведро, но Гоша опередил:

— Давай занесу. Скажи, куда определить?

— В избу. Телка поить надо. Курам налей, пусть вместо воды пьют. Яйца вкусные будут. Да кабанчику в кормушку плесни для аппетита. Во! Остальное — теленку, его нельзя перекармливать, поносить станет, — завела гостя в дом, где прямо в прихожей, в отгороженном углу скакал и резвился теленок. —

Пройди в зал, — предложила Анна, а сама прошла на кухню.

Вскоре Степка пришел:

— Мам, я почистил в сарае, а вот сена не смог достать много. Темно, не видно ни фига! Завтра утром с чердака скину.

— А как корова? Всю ночь будет голодная?

— На ночь ей хватит! — увидел пацан Гошу.

— Во, здорово! Нашли нас! Я же говорил мамке, что хорошо объяснил. Она не верила, — выдал сын Анну, та покраснела.

Поселенец понял, здесь ему рады и очень ждали.

Хозяйка возилась на кухне, ведь гость в доме. Нужно угостить. Накормить досыта. Гоша о своей сумке вспомнил, не зря в магазин заходил. Взял ее, отдал бабе. А вскоре сел к столу. Здесь чего только нет, хотя и не знала, что гость пожалует.

— Не хлопочи! Хватит, присядь сама. Отдохни. Вон как издергалась. Тут еще меня принесла нелегкая! — говорил Гоша.

— А мы Вас давно ждем! — выдал Степка.

— Я бы пришел и раньше, но ведь не приглашали. А незваный гость хуже татарина!

— Гош, ты в любое время прийти можешь. Помнишь, как я ввалилась к тебе в пургу? До сих пор не могу вспомнить, как дошла? Полуживая! Если б еще немного, хоть с десяток шагов, не осилила б их. Сил вовсе не стало.

— Теперь не дергай память. Все позади. И Бондарева нет… Видишь, как летит время.

— Помню твоего соседа, водку он пожалел. Не хотел, чтоб ты тратил ее на мои ноги.

— Прости Игоря. Он уже далеко, убили. Кто и за что, никто не знает.

— Здесь случайно не убивают. Выходит, был перед кем-то очень виноват. На северах всякие живут. Иные — до самой смерти, а других находят. Вон, лет пять назад увезли из поселка мужика, совсем старого.

Он в лесхозе работал, из тайги не вылезал, все время в зимовье жил. В Усть-Большерецке его почта не мидели, а потому и не знали. Тут же дед в магазин пришел за солью, сахаром и порохом. Его увидел какой-то приезжий проверяющий. Узнал в старике полицая, который в войну в их селе лютовал. Сам проверяющий в ту годину как мой Степушка был, а его отец в Красной Армии с немцами воевал. Командир! Полицай про то знал и выволок семью во двор на расстрел, всех до единого. Даже старую бабку не пощадили. Тот пацан вместе с младшей сестрой успел под крыльцо шмыгнуть. Остальных перестреляли. Этих двоих долго искали, но им удалось сбежать. Всю войну скитались по чужим углам, зато когда война закончилась, того полицая все село искать начало. Он как растворился. Думали, что в Германии прижился, а он на Камчатке оказался. До глубокой старости доскрипел изверг. Когда его отловили, он говорил, что за давностью лет его не имеют права судить, мол, все годы честно работал, искупил свою вину давным-давно. Да кто его слушал? Выскребли из зимовья и повезли судить в ту деревню. А кто там в живых остался? Некому было в рожу дать зверюге, кроме проверяющего. Так-то дали ему срок. А вскоре, говорили, издох он как собака. Но сам! Разве это наказание? И сколько таких еще по северам прячется? — посетовала женщина и, придвинув Гошкину тарелку, накладывала в нее пельмени.

— Спасибо, Ань! Мне хватит, — взял тарелку из рук бабы.

— Дядь Гош, а можно я на каникулах Вам помогать буду? — попросил Степка.

— Мне? Чем поможешь?

— Конем править! Я сумею!

— У меня коняга послушная. Слова понимает. Вот говорю ей, вези в больницу, туда идет. Попрошу в магазин или в школу, тоже привезет по адресу. Умная она. Мы с нею хорошо друг друга понимаем. Да и тебе

мамке помочь по дому нужно. Трудно ей самой всюду успеть, — невольно пожалел бабу и спросил, — вот и я некстати возник, помешал вам, от дел оторвал.

— Да ты что! — зарделась хозяйка и отлучилась ненадолго, напоила теленка.

Только хотела вернуться к столу, кто-то в окно забарабанил нахально.

— И кого нелегкая принесла? — открыла двери Анна.

В дом вошла соседская бабка и, протянув банку, попросила:

— Плесни молозива коту. Извел криком. Молока просит, — заглянула в зал и, увидев поселенца, руками всплеснула. — Анька, ты чего? Иль вовсе бесстыжая, что за одним столом с тюремщиком сидишь? Иль сына не стыдишься? Да разве можно поселенца в гости принимать? Вовсе стыда у тебя не стало! Как же людям в глаза смотреть станешь?

— Баба Лида, ступай домой! Нечего в мои окна подглядывать! Без Вас знаю, кого принимать! Нету у меня молозива! Через три часа пойду доить, тогда и приходите. Но хватит поучать и указывать! На себя оглянитесь! У самой оба сына судимые и сроки отбывали не за добрые дела! С ними разберитесь в своем доме. Нечего в мою жизнь нос совать! Понятно? — кричала вслед уходящей соседке.

— Правильно мам! Так ее и надо было проучить! — светился радостью Степка.

— Вот видите, только ступил на порог, а уже из-за меня неприятности, — посетовал поселенец глухо.

— Закинь, Гоша! Пусть старуха в своей семье разберется. Ее ребят за поножовщину судили. Оба на Курильском Итурупе отбывали. Троих поселковых мужиков насмерть запороли. Там вдовы и сироты до сих пор их клянут!

— С чего это они так разгулялись? — спросил гость.

— По пьянке бесились. Сначала подрались, потом за ножи схватились. А вернулись с зоны вовсе отморозками. Своих баб и бабку каждый день колотят.

— Видать, самих не тыздили. Никто не добрался, й надо б им вломить, чтоб на бабье с куража не

кидались!

— Кому нужны? С ними никто во всем поселке не здоровается. Плюнь, забудь о них, — предложила Анна.

В эту минуту за окном мелькнула тень, а еще че- роз мгновение в дом вскочил Алешка, старший сын бабки Лиды.

Он подлетел к Анне:

— Ты, сука, дешевка облезлая, чего на мою мамашку наехала? Дышать устала, проститутка? — нырнул рукой в карман, но вытащить не успел.

Гошка мигом подскочил, врезал в подбородок, тут же — коленом в пах.

Алешка всей мордой в углу расписался. Корнеев вытащил соседа на крыльцо, потом через забор перекинул.

Тут бабка Лида откуда ни возьмись, всей требухой взвыла:

— Убили окаянные мово мальца! Насмерть сгубили звери! Это ж разве люди? Чтоб вы посдыхали, проклятые! Вызову милицию, нехай вас до смерти в тюрьме продержат! — вопила на всю улицу.

— Да заткнись ты, дура! — сын, пошатываясь, побрел в дом, бурча по дороге. — И на хрен я наехал на ее хахаля? Не отличил от той шкуры! Перебухал как последняя падла, а получил как первый лох! А все ж классно махается пидерня! Но ништяк, я еще припутаю и накрою! Слышь, козел? Не миновать тебе встречи со мной на лунной дорожке! Уделаю как Бог черепаху! — кричал мужик.