Лелишна из третьего подъезда - Лев Иванович Давыдычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Продолжаем подготовку к следующему номеру
До чего же радостно было просыпаться Лёлишне утром на другой день!
Открыв глаза и вспомнив обо всём, она испугалась: а вдруг это ей просто приснилось?
Вдруг нет никакого Чипа и никакого Эдуарда Ивановича?
Она встала, быстро оделась и — на кухню. И вскоре уже напевала:
Будет каша кип-кип-кип,
Её будет кушать Чип.
Кушать, наедаться,
Прыгать и смеяться.
Кип-кип!
Чип, Чип!
Вдруг кто-то за её спиной громко чихнул.
— Будьте здоровы! — крикнула Лёлишна и рассмеялась, оглянувшись: это был Чип. — Чем же мне тебя угостить?
Чип зевнул и потянулся, как кошка, выгнув спину. Лёлишна бросила ему кусок сахару. Чип благодарно помахал хвостом, прохрустел сахаром; облизнулся и глазами попросил: «Давай ещё, не жадничай».
— Чип, ко мне! — раздался голос Эдуарда Ивановича.
«Давай, давай быстро! — просил взглядом тигрёнок. — Мне некогда! Угощай!»
Лёлишна отрицательно покачала головой.
«Смотри, пожалеешь», — и Чип утопал.
Может быть, он решил, что Лёлишна просто жадная. Но на самом деле она просто знала, что до завтрака детям сладкое давать нельзя. А тигрёнок — ребёнок.
Эдуард Иванович появился на кухне в зелёном, с широкими чёрными полосами длинном халате. Седые волосы были гладко зачёсаны.
— Доброе утро, хозяюшка, — сказал он, — сколько кусков сахару удалось добыть полосатому попрошайке?
— Всего-навсего один.
— И то зря. Сахар, хозяюшка, надо сначала заработать. Готовить мы с тобой будем по очереди. А как-нибудь я устрою тебе выходной день. Самый настоящий. Трудно тебе?
— Ну и что? Я привыкла.
— Вижу. Молодец.
— И всё-таки вам требуется ученик, а не ученица.
— Потому что это мужское дело! — крикнул из комнаты дедушка. — Если обязательно необходимо, чтобы львы кого-нибудь слопали, бросьте им меня.
— Не беспокойся, — ответила Лёлишна, — никто меня в укротительницы не берёт. А сейчас будем завтракать.
За столом дедушка был хмурым, не разговаривал и даже немного покапризничал. Каша показалась ему недосолёной, он солил её, солил и до того досолил, что есть уже было нельзя.
Но он ел.
Незаметно смахивал слезинки и ел, бедный.
Лёлишна знала: в таких случаях лучше помалкивать, делать вид, что ничего не случилось.
Недавно она водила дедушку в больницу, а на другой день зашла к врачу, и тот объяснил, что у дедушки больные нервы. А это значит, что его нельзя раздражать, ему нельзя волноваться, да и сердце у него, как говорится, неважное.
Выпив чаю, дедушка чуть успокоился, почувствовал себя виноватым и пробормотал:
— Нервы у меня пошаливают.
— А у кого они не пошаливают? — весело отозвался Эдуард Иванович. — И у зверей, и у людей. Вот и я старею, и нервы сдают.
— Я, видимо, тоже старею. — Дедушка вздохнул. — Внучке со мной тяжело.
— Неправда, — мягко возразила Лёлишна, — без тебя мне было бы в миллион раз тяжелей.
Уходя, Эдуард Иванович пригласил её на репетицию и попросил привести с собой одного из смелых, любознательных, упорных мальчишек.
МАЛЬЧИК В КЛЕТКЕ С ЖИВЫМ ЛЬВОМ!
Читателя со слабыми нервами просят не читать!
МАЛЬЧИК В КЛЕТКЕ С ЖИВЫМ ЛЬВОМ!
Только в нашем цирке!
В пустом цирке неуютно и холодновато. Даже летом. Ветер похлопывает брезентовым куполом.
Над ареной включено всего несколько ламп. Балкончик для оркестра пуст.
На манеже работали трое акробатов. Четвёртый стоял в сторонке и недовольно повторял:
— Темп! Темп!
Лёлишна с Виктором задержались в проходе, поёживаясь от холодка.
Они взялись за руки, словно перед входом в сказку. И как во всякой сказке, здесь было и страшновато, и таинственно, и, главное, очень интересно.
Акробатов сменили жонглёры. Улыбаясь, они бросали друг в друга мячами, тарелками, булавами, кольцами.
И Лёлишна с Виктором радостно шептали:
— Темп! Темп! Темп!
Так они могли стоять и глазеть без конца, но тут один из жонглёров спросил:
— Вы к кому?
— К Эдуарду Ивановичу.
— Это вон туда, — жонглёр показал на вход, вернее на выход, под балкончиком для оркестра, — там его и найдёте. Только рты закройте.
Лёлишна и Виктор посмотрели друг на друга: рты у них были широко раскрыты. Посмеявшись, ребята пошли к выходу на арену.
Тут в коридоре они снова остановились и снова широко раскрыли рты. Здесь были клетки со львами, разные непонятные, диковинные сооружения, сновали люди, два клоуна дрались бамбуковыми палками, один дяденька прыгал на… руке.
— В сторону, в сторону, не мешайте!
Ребята отскочили, пропуская рабочих, несущих огромные шесты.
— Брысь отсюда!
Они опять отскочили, чтобы не попасть под колёса какого-то невероятного сооружения.
— Сюда, ребятишки, сюда! — услышали они голос Эдуарда Ивановича.
Стены его маленькой комнатки были оклеены красочными афишами. Лёлишна видела их не впервые, но только сейчас обратила внимание, что на афишах укротитель выглядит моложе, и волосы у него не седые, а чёрные.
— Когда-то я был таким, каким сейчас бываю только на рекламе, — грустно сказал Эдуард Иванович. Он уже облачился в голубые шаровары и красную куртку.
Откуда-то сверху на плечо к дрессировщику спрыгнул мартыш и уставился на гостей.
— Знакомьтесь, — проговорил Эдуард Иванович, — Хлоп-Хлоп, самый хитрый, самый обидчивый, самый недисциплинированный зверь в нашей труппе. Давно бы отдал его в зоопарк, но люблю.
Хлоп-Хлоп обнял хозяина за шею и пискнул: дескать, правильно. И немного поаплодировал сам себе.
— Спортом занимаешься? — спросил Виктора Эдуард Иванович.
— Он чемпион школы по лыжам, — ответила Лёлишна.
— А учишься как?
— Он отличник, — опять ответила она за Виктора, вздохнула и добавила: —А ещё он смелый.
— Я стараюсь быть смелым, — поправил Виктор, — но не всегда это получается. Например, я не представляю, как можно войти в клетку ко львам и не умереть от страха.
— Это не страшно. Надо просто знать их. Все повадки, привычки, характеры. Можно сказать, что укротитель, как и сапёр, ошибается один раз в жизни. И вот надо прожить жизнь так, — Эдуард Иванович улыбнулся, — чтобы ни разу не ошибиться. Ну, а сейчас идите в зрительный зал, после репетиции встретимся.
И ребята
