Рыжий (СИ) - "Alex Berest"

Заголовок в виде номера отряда, девиз, речёвка, списочный состав. Уголок для поздравлений именинников в виде обрезанного конверта, чтобы менять имена. И по всему полю газеты различные элементы, в виде костров, палаток, велосипедов и прочих бадминтонов.

На самом деле, справился я за один день. Но руководство возмутилось и потребовало вторую копию для домика девчонок. Пришлось еще один день потратить.

На родительский день бабуля так и не приехала. И я, к своему удивлению, понял, что уже скучаю по ней. По человеку, которого знаю всего около двух месяцев. Полдня ходил мрачный и обдумывал это. А потом плюнул и написал домой большое письмо. Хотел небольшое, а получилось аж на двойной листок.

Участие в конкурсах и соревнованиях меня обогатило не только на грамоты, но и на призовую канцелярию. К концу смены у меня скопилось: пятнадцать тонких тетрадок в клеточку, восемь в линию, шесть стёрок, два набора цветных карандашей, акварельные краски, альбом, три шариковых ручки и аж два школьных дневника. А все выигранные мной коралловые линейки я, отдавал пацанам на дымовухи.

Особо много призов мы получили за собранные шишки. Все остальные отряды наш лес избегали и поэтому сбор шишек для пионерского костра у них провалился. Мы же, пустили вперед Кима, который нёс перед собой второй портрет Сталина. А уже за ним в лес пошёл и наш отряд. Шишек набрали несколько мешков. Нам за это и призов перепало и мороженое дали.

В последнюю, «королевскую» ночь, я опасался что старшаки, набравшись храбрости, придут нас мазать. И поэтому спал плохо, вполглаза. Но никто к нам так и не заявился, зато наших девчонок намазали от души.

Опять полдня носились, сдавая бельё и одеяла назад на склад. Заодно пресекли несколько попыток спереть у нас то наволочку, то простынь. Своё добро хитрые детишки где-то посеяли, а теперь пытались спереть у других отрядов.

Навели полный порядок в домике, так как начальство обещало ходить и проверять их. Ждали долго, видимо наш дальний дом решили оставить напоследок. Наконец явились наш воспитатель, вожатый и директор лагеря.

Быстро осмотрели помещение и остались довольны. «Молоток» построил нас, а директор поблагодарил за соблюдение порядка и за то что мы не боялись страшного леса в отличии от других отрядов.

— Так нас, дядя Сталин защищал, — пискнул кто-то из задних рядов.

— Что? Кто? Какой Сталин? — опешил директор.

— А вон, под крышей висит, — показали пацаны на прикрепленный портрет и подхватив свои вещи пошли за вожатым, оставив удивленное начальство пялится на бывшего вождя.

Автобусы за нами уже пришли, и мы начали посадку и погрузку. В город ехали с песнями, которые разучили во время смены:

Вместе весело шагать по просторам,

По просторам, по просторам

И, конечно, припевать лучше хором,

Лучше хором, лучше хором.

Спой-ка с нами, перепёлка, перепёлочка,

Раз иголка, два иголка — будет ёлочка.

Раз дощечка, два дощечка — будет лесенка,

Раз словечко, два словечко — будет песенка.

Вначале, я пел вместе со всеми. Но бессонная ночь и размеренные покачивания автобуса начали меня усыплять. Я не стал бороться со сном, а сложил свою панаму и пристроил её между стеклом окна и головой.

Но толком поспать не получилось. Кочки, детский ор, толкание соседей не давали шансов сну. Так, в полудрёме и доехал до города.

Привезли нас всё к той же первой школе. Там уже клубились встречающие родственники. Опять обнимания и теперь уже радостный плач. То один, то другой пацан подбегали попрощаться и уходили с родными по домам.

Но моей бабули среди встречающих не было. И я начал уже волноваться, а не случилось ли что? На родительский день не приехала, ответного письма не написала. Блин, лишь бы все хорошо было.

Воспитателям и вожатым особо возится со мной, ждать мою бабушку или провожать до дому, тоже, видимо, не хотелось. Поэтому на мою просьбу отпустить меня — «я сам дойду», выдали мне отрывной талон от путёвки и отпустили.

С отрывным талоном вообще хохма получилась. По приезду в лагерь нас взвесили и внесли полученный вес в отдельную графу. Мой вес на начало лагеря был 27 килограмм 500 грамм. А в день закрытия, при взвешивании, весы показали точно такие же цифры. Я то знал, что прилично сжигаю набираемого веса на своих утренних тренировках. Но медики лагеря пришли в панику и перевешивали меня несколько раз. Потом плюнули и просто приписали мне лишние 500 грамм.

Домой я мог попасть и на автобусе, но пешком было быстрее. И я, накинув лямки сидора на плечи и поудобнее перехватив сверток со своими призами, быстрым шагом пошел домой. И с каждым метром всё больше и больше накручивал себя всякими ужасами.

Дошёл-добежал я минут за десять. Ничего вокруг не видя и никого не замечая. Почти ворвался в подъезд и толкнул дверь — закрыто. Это испугало меня еще больше, бабуля, когда была дома, днём редко запирала двери. Хоть я её и ругал за это.

Кинул на пол свёрток и заколотил в дверь кулачками, а потом привстав на цыпочки дотянулся до кнопки звонка. Внезапно дверь распахнулась и на меня уставилась заспанная и недовольная баба Тоня.

— Ты чего оглашенный трезвонишь?

Я же, увидев перед собой живую и невредимую бабулю, бросился вперёд, обнял её и разрыдался. Женщина втянула меня в квартиру и, отодрав от себя, спросила:

— Ну и что случилось? Чего ревешь как маленький?

Смотря сквозь слезы на её озабоченное лицо, я и сам, своим взрослым разумом не мог найти объяснению случившемуся. Если Женьки во мне нет, то что это за фокусы? Простая детская биофизика и биохимия? Хотелось бы надеяться — что да.

— Извини, я приехал, а тебя нет. Я и письмо писал, а ты не ответила. И на родительский день не приехала. Я очень, приочень по тебе соскучился, а потом заволновался.

— Прости меня, Женечка. Не могла я приехать. Петровна с третьего этажа померла и я похоронами занималась. А потом навалилось то — то, то — сё. Я тоже по тебе скучала, но ты же у меня уже взрослый и самостоятельный. Так, а ну марш в ванну, сморкаться и умываться, — внезапно переключилась она.

Перед походом в ванну, не забыл про брошенный пакет в подъезде. А то, знаю я, сопрут и не поморщатся.

Насколько помнил Женька, Петровна была маленькой суховатой старушкой и лучшей подругой бабули. Именно к ней она постоянно и ходила смотреть телевизор. Тоже ветеран, но не воевала, а была авиационным техником. Неплохо относилась к мальчишке, угощала конфетами и пряниками, а на кутю** и рубль могла дать.

Ограничивать себя сморканием и умыванием не стал. Наскоро принял душ, смыв с себя пот, пыль, слёзы и переживания.

— Вот теперь узнаю своего внука. Не успел домой с моря приехать, как купаться полез. А то сначала подумала, что подменили на какого-то нюню, — подколола меня бабуля. — Пойдём, хвастаться буду. Теперь у тебя в комнате всё как у людей! — с этими словами она открыла дверь в мою комнатушку и подтолкнула меня в спину.

Парта исчезла, вместо неё был письменный стол. На месте моего кресла стояла классическая советская шестиподушечная софа. А где мой клад? Где моя заначка? Я растерянно оглядывал комнату. Ааааа! «Всё, всё, шо нажил непосильным трудом, всё же погибло!»*** А может ещё нет?

— Ба! А где моё кресло?

— Ха, оно у меня в комнате, с него удобней телевизор смотреть.

Фух, как гора с плеч. Надеюсь, в процессе переноски мой тайник не обнаружили.

— А откуда это всё, бабуль? — я обвел обновки рукой.

— Так Петровна же померла. А у неё же никого не было, вот я прибрала кое-что. Телевизор только с холодильником в совет ветеранов забрали. А так — и диван, и стол, и часть нормальных вещей. Даже карнизы с шторами прибрала. Тебя только ждала — вешать.

— Повесим, ба. Обязательно повесим, — пообещал я.

* — ЛЭТИ — Ленинградский электротехнический институт.