Прощай, Южный Крест! - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В общем, пеликан от хозяина не отходил ни на шаг, и все действия его, даже по сбору бычков и препирательство с оборзевшим боцманом греческого сухогруза, случившиеся вчера, ободрял, кроме, наверное, сеансов курения по утрам на корме ланчи, когда Москалев окутывался табачным дымом от макушки до пяток, как дырявый паровоз, пеликан тогда старался отсесть от него в сторону…
После экзекуций, которые Геннадий по требованию Хуана Кореса устраивал над его обидчиками, в Сан-Антонио, например, стало хорошо известно, кто такой "крутой мачо", который умеет драться, как боевой инк, и никого не боится, слава эта дошла и до полицейских, в результате как-то вечером Геннадия остановил целый наряд полиции, в котором находился и старый знакомый — зубастый весельчак Джозеф.
Едва Джозеф улыбнулся, как Геннадию сделалось холодно — зубами, что гнездились у весельчака во рту, можно было не только человека перекусить, но и бегемота, и животное побольше, и вообще проесть дыру в борту любого парохода, даже железного.
Старший наряда, полунегр-полулатинос с сержантскими знаками отличия на рубашке сказал Геннадию:
— Ты, русо, на берегу появляйся пореже. Понял? Нам известны твои кулаки, понял? Но ситуация такова, что даже если ты будешь в какой-нибудь драке прав, окажешься пострадавшим и тебе пробьют голову, мы все равно сделаем тебя виноватым, понял? И посадим в тюрьму, понял?
Предупреждение было нешуточным, Геннадий встряхнулся, приложил к виску два пальца:
— Все понял, сержант. Буду стараться! И жить стану, как вы велите!
Пеликан стоял рядом с Геннадием и подтверждающе кивал, сержант не выдержал и гортанно, как-то показательно рассмеялся.
— Вот фокусники! Ты, русо, молодец! Научился рыбу превращать в овощи, есть авокадо с черным перцем, а пеликана переделал в лающую побрякушку, призванную за своим хозяином носить тапочки. Все, русо, я тебя предупредил! — В голосе сержанта возникли и тут же растворились рычащие нотки. Он повернулся к своим подчиненным: — Пошли дальше!
Джозеф, удаляясь, повернул голову к Геннадию, демонстративно похлопал по черной кобуре пистолета и хитро подмигнул. Коварный все-таки мужичонка работал в чилийской полиции, с таким лучше не связываться, — как червяк влезет в душу, вывернет ее и на подносе принесет к начальству. Сдаст с потрохами и получит за это денежку. Может быть, даже не чилийскую, а американскую.
— Поспешим домой, Пифагор Геннадьевич! — скомандовал Москалев пеликану, развернулся и вопреки команде поспешать неспешно зашагал к своей ланче, — точнее, к ланче Луиса.
А дом… Где он, дом этот? В каких голубых пространствах находится?
Море часто подкидывает человеку загадки, иногда такие, что тот бывает не в состоянии не то, чтобы разгадать их, а просто не понимает, что от него нужно, и одно путает с другим, воду с землей, пыль с зерном, куриные яйца с целлулоидными шариками. Это происходит с людьми в любой части света, не только в России и не только в Чили.
Москалеву невольно вспомнились шикотанские танковозы — его собственные танковозы, а не зиганшинские. Его танковозы — это тяжелые коробки весом в пятьдесят тонн, совсем непохожие на привычные военные корабли. Не потому непохожи, что танковоз не вооружен ничем, ни пушкой, ни пулеметом, он даже пластмассовым пугачом не вооружен, хотя и называется очень грозно, и к танкам имеет самое прямое отношение, — это обычное грузовое судно. Если точнее — большая железная коробка с откидывающейся аппарелью — стальным мостком, который можно на берег перекинуть прямо с воды, и мост этот не прогнется под гусеницами, выдержит даже вес двух танков, поставленных друг на друга.
Штука очень непростая — перевозить танки, особенно на Курилах. Ветер иногда дует такой, что может вывернуть ладонь, и даже сломать руку, — на Курилах много бешеных, словно бы в аду рожденных ветров, способных возникать внезапно, наваливаться на воду и землю, сдирать с домов крыши и переворачивать вверх дном рыбацкие суда (наверное, для того, чтобы лучше просушить киль), сшибать с ног и увечить людей.
Танковозы, как правило, далеко от берега не отходили, особенно, если на дне коробки находился перевозимый танк, в случае налета очередного адского ветра обычно старались завернуть за очередной мыс, найти более-менее спокойную бухту и отстояться в ней. Если же такая бухта не подворачивалась под руку, то втыкались в берег носом, стараясь поглубже въехать в песок, вгоняли в землю лом и зачаливались за него… Так и пережидали непогоду.
Лом всегда успешно замещал причальную тумбу, но бывали случаи, когда мощная длинная волна, — тот же тягун, только местного происхождения, — выворачивала лом и тогда верхом на крутых волнах приходилось искать новое место для временной стоянки.
Как-то налет адского ветра застал Геннадия вместе с грузом в пути. Большая, тяжелая, как бетонный причал, волна ударила его самоходку в корму, ударила так, что танковоз взлетел на высоту трехэтажного дома, потом пошел вниз и носом зарылся в воду так, что через стекло рубки стала видна зеленая шевелящаяся масса глубины с обросшими водорослями, далекими скалами. Самоходка углубилась в воду настолько, что чуть не оказалась на дне. Москалев врубил машину на "Полный вперед!" и выровнял корабль.
Минут через десять он уже заполз за мыс и очутился в небольшом заливчике, возникшем словно бы из иного мира — волн здесь не было, их будто бы обрезала рваная линия, — явно тут проходила граница локального течения.
Самоходка въехала телом в рыхлый влажный песок и затихла. Бухта была спокойной, ничего опасного в кудряшках мелких волн не виделось, и Москалев дал команду вырубить оба двигателя — пусть отдохнут.
Совсем рядом, за каменным мысом, бесновался ветер, рвал в клочья облака, выдирал с корнями кусты, росшие между округлыми, еще в древние времена обкатанными ледниковой водой валунами, гоготал пьяно, но потом что-то обрезало, — почувствовал себя плохо либо расшибся о камни. Сделалось тихо.
Все, шторм кончился. Москалев выскочил из рубки, огляделся неверяще. Действительно, ветра, который только что лютовал, смешивал воду пролива с серым небесным цветом, гремел камнями на отливных отмелях, не было… Исчез ветер… Ну будто бы растворился, нырнул в волны и захлебнулся в лихой пене прибоя. Тихо сделалось. Так тихо, что в висках невольно возникло птичье теньканье, словно совсем недалеко, в кустах, не выдранных ветром, приземлилась стая синиц и начала оживленно обсуждать последние метеорологические новости.
Можно было плыть дальше. Москалев вернулся в рубку и велел мотористу запускать машины, первую и вторую. Двигатели на самоходке стояли родные, свои же,
