Женское оружие - Красницкий Евгений Сергеевич

И вдруг с тихим ужасом поняла – не одна эта девка… во дворе же народу полно. И все на них смотрят, да как… Это что же, значит, они у всех на глазах так-то стоят незнамо сколько? Даже при воспоминании об этом у нее щеки огнем загорелись, хоть лицо платком закрывай да прочь беги. Только бабкина наука и выручила – справилась с собой, улыбнулась как ни в чем не бывало.

– Пойду я, Андрей, поздно уже…

Он тоже словно очнулся, кивнул ей в ответ. С тем и разошлись.

Если бы даже и не сказал вчера ничего Корней, оставил Аринку в неведении об ее дальнейшей судьбе, то сегодня по одному только обращению с ней холопов да приветливости прочих домочадцев все стало бы понятно. Но КАК при этом на нее смотрели! Еще бы – наверное, уже все слышали про их с Андреем вчерашние гляделки во дворе. Но ведь здесь-то он среди своих, а что же будет, когда и прочие узнают? В том, что узнают, и сомневаться не стоило, вчера уж, поди, постарались и обозники, и ратники, которые в походе были.

Что она не ошиблась, стало ясно сразу же, когда пошли в церковь. Хоть и много собралось народу – все домашние, уже знакомые отроки, Илья с семейством, Осьма – всех не перечислишь, и Аринка надеялась, что затеряется среди них, однако взгляды ратнинцев, встреченных ими на улице, безошибочно вылавливали именно ее и жадно ощупывали, она кожей их взгляды ощущала. Спасибо, с двух сторон братья Ленька с Гринькой были, да и Андрей тут же поблизости от них шел и, если ловил косой взгляд, брошенный в ее сторону, то так отвечал, что кое-кто и крестным знамением себя осенить норовил.

Да и свои тоже косились, хотя и исподтишка. Впрочем, свои больше с любопытством, кроме разве что Татьяны – невестки Корнея Агеича. Вот она явно отнеслась к новообретенным членам рода без восторга. Скрывала свою неприязнь, не смела, видно, свекру перечить, но такое Аринка всегда чувствовала. А вот мужа ее почему-то не было. Где он, интересно? Жена беременная, видно же, что трудно ей ходить – хоть и срок небольшой еще, а уже отекла вся, отяжелела. Листвяна-то тоже беременная, а будто летает.

Поймала себя на этой мысли и тоскливо вздохнула – сама-то судить не может, беременной так и не была, а ведь как мечтала родить Фоме сына! Бабка ей говорила, что рожать будет много и легко. Неужто ошибалась старуха? Нет, не могла! Уж это-то она точно знала и без ведовства – к ней за помощью все село тайком от попа бегало, особенно с женскими недугами. Почему же так и не родила? Неужто в Фоме дело было? Такое тоже случается, да ни один муж в том никогда не признается, даже самому себе.

В церковь пришли и все знакомые уже Аринке ратники с семьями. Благодарственный молебен по случаю удачного возвращения из похода, внезапно обернувшегося из торгового почти что воинским, грех было пропустить. А Аринка и за погибших родителей, и за прочих домашних еще раз хотела помолиться перед иконами, свечку за упокой поставить. К тому же здесь, в Ратном, в церкви не было отца Геронтия, которого она и раньше не жаловала, а уж теперь и вообще видеть не смогла бы. Хоть и стала, благодаря Михайле, несколько иначе глядеть на то, что он делал, но все равно не примирилась с этим, а потому радовалась, что теперь не придется каждый раз при входе в храм встречать неприятного попа. Вера-то Христова ей была близка и понятна – мать из книг церковных много читала, да и бабка не отвращала, наоборот, всегда говорила: вера Христова и есть Любовь, и Любовь эта миром правит. А церковь… что ж, церковь – это только люди…

Ратнинский пастырь – отец Михаил оказался совсем не похожим на тех, что довелось Аринке встречать раньше, хоть дома, хоть в Турове, где тоже приходилось каждое воскресенье ходить на службу, а раз в полгода – к исповеди. Да и Илья в дороге рассказывал, что отче человек достойный, ученый, а главное, его Михайла чтит как учителя. Аринка уже убедилась, что этому необычному отроку вполне можно доверять – в людях он разбирается так, что иному взрослому мужу недоступно.

Не то чтобы она так уж сразу доверием к батюшке прониклась, но почувствовала – искренен отец Михаил. Не по обязанности произносит заученные слова молитвы, а с душой и трепетом, все сказанное через свое сердце пропускает. И голос у него приятный, душевный, вот только сам он бледен, сух и немощен совсем – наверняка болен.

Впрочем, она и половины не слышала. Хоть и тесно было в церкви, но с того места, где она стояла, был виден Андрей. И хотя явно на него глядеть невместно было, но не могла удержаться, чтобы не покоситься в его сторону. И его взгляд на себе чувствовала, или это ей казалось только? Но только о том и могла думать, а потому почти и не заметила, как служба закончилась и все стали потихоньку расходиться.

Она и сама уже стала к выходу пробираться вслед за братьями и Андреем, да тут к ней Татьяна подошла и тихонько головой в сторону священника качнула:

– Отец Михаил тебя позвать велел… поговорить хочет. Мы тебя на улице подождем.

Аринка кивнула согласно и пошла к попу, досадуя про себя – не ко времени… Ей и вчерашней беседы хватило, отойти бы… Конечно, отец Михаил все равно захотел бы с новой прихожанкой поговорить, но она надеялась, что он не приметит ее сразу в толпе, дождется следующего прихода, но пастырь не стал откладывать в долгий ящик встречу. Аринка, грешным делом, думала, что и он привяжется к знакам Лады на вышивке, однако отец Михаил заговорил о другом:

– Слышал я уже, дочь моя, о беде, постигшей вас, – с искренним сочувствием сказал отец Михаил, когда Аринка, смиренно опустив глаза в пол, подошла к пастырю. – И молился уже о душах невинно убиенных рабов божьих. Перечисли мне их имена, данные при святом крещении, чтоб я в поминальник включил. Надеюсь, все они христианами были?

Аринка искренне поблагодарила, назвала имена родителей и домочадцев, погибших при налете, немало при этом удивившись – не ожидала, что здешний священник окажется столь заботливым и будет так печься о совершенно неизвестных ему людях, даже и не его прихожанах. Попросила только поминать отца ее, раба божьего Игната как воина. Бился он с татями оружно, при мече и щите и умер как воин.

Отец Михаил поглядел на нее удивленно и без одобрения, вздохнул:

– Ты, я вижу, дочь моя, убийство за доблесть почитаешь? Но ведь если бы он не поднял оружие, глядишь, столько невинных душ и не погибло бы. Тати грабить шли, бог дал бы, пощадили бы и твою матушку, и прочих ваших домашних… да и он бы сам, может, жив остался…

Аринка почувствовала, как при словах, которые уж никак не ожидала тут, в воинском поселении услышать, пусть и от попа, в душе у нее поднимается раздражение, но понимала – невместно спорить со священником, тем более в церкви, на людях, да и не докажет она ему ничего… Потому глаза спрятала, промолчала. А он продолжал:

– Да и сама не хочешь, вижу, в грехе человекоубийства раскаяться. Двоих ты убила, две души нераскаянные погибли.

Тут уже она не выдержала, хотя тоже ответила не так, как рвалось с языка:

– Защищалась я, отче. Один был убийцей моего отца, а второй… второй меня бы убить мог, кабы не опередила я его. Грех ли это?

– Грех! – убежденно сказал священник. – Убийцу отца твоего ты убила, когда он тебе самой уже не угрожал ничем, а мстить христианам не должно. Ибо сказано: «Мне отмщение, и аз воздам»! И тебе ли постичь промысел Божий? Вдруг да раскаялся бы убийца, душу свою спас? Ты же его этого лишила… А второго… Защищалась, говоришь? А не ты ли тех татей сама раздразнила своим непотребством?..

Ух, как Аринка разозлилась! И обидно стало до слез. Ну да ее поступок по достоинству только воины и могли оценить, а этот только подол задранный и увидел. Кабы не люди вокруг, она бы попу ответила. Но нельзя было, нельзя…

– Юдифь, чтобы голову своего врага добыть, и вовсе прелюбодеяние с ним совершила, и не считается то грехом…

– Так ты Юдифью себя возомнила? – поджал губы батюшка. – Гордыня…

– Даже в помыслах не было, – скромно потупилась Аринка, хоть внутри у нее все кипело от злости на этого святошу. – Но ее пример, отче, дал мне силы решиться на этот шаг.