Человек с двойным дном - Владимир Гриньков

Потом он поделился рекомендациями. Корнышеву предписано не простужаться, не подвергать себя физическим нагрузкам, не употреблять алкоголь. Озвучивая свои пожелания, хирург смотрел на Потапова взглядом преданного пса. Кажется, он не мог дождаться той минуты, когда ему будет позволено покинуть этот странный особняк. Но из дома не выпустили ни его, ни медсестру с анестезиологом. На случай непредвиденных осложнений, понял Корнышев.

Оставшись с Потаповым наедине, Корнышев попросил:

– Дайте мне зеркало!

– Без приказа Захарова нельзя.

Пауза. И вдруг Потапов добавил просительно:

– Извини! Правда, не могу!

Корнышев увидел, как у его собеседника дернулась щека. И только тогда понял, что он, возможно, выглядит еще ужаснее, чем смотрелся вчера на экране ноутбука.

Они спрятали все зеркала, ни одного не оставили на виду. Корнышев обошел все комнаты, которые не были заперты, и нигде не увидел зеркала. Даже самого маленького. Он пытался разглядеть собственное отражение в стеклах мебели и в экране огромного телевизора, но детали там было невозможно разобрать, а о том, что он теперь урод, Корнышев и без зеркала догадывался.

В какой-то момент он оказался у окна. За окном догорал день. Солнце уже спряталось за крышами близстоящих домов, и прилегающий к зданию двор стремительно погрузился в сумрак. Так быстро наступает тьма в горном ущелье.

Толстяк, присматривающий за домом, гонял метлой по асфальту несуществующий мусор, тем самым исполняя ежевечерний ритуал. Свободный и счастливый человек, подумалось Корнышеву. Тут толстяк поднял голову, увидел Корнышева в окне, всмотрелся в искалеченное хирургом лицо, и вдруг закричал так страшно, что Корнышев даже отпрянул от окна.

Приехавший ближе к ночи Захаров собрал всех своих: Ныркова, Сомова, Потапова. Корнышев тоже присутствовал – сидел за столом рядом с Потаповым, напротив генерала. Но сам он по поводу своей роли не заблуждался.

У Захарова уже был готов план действий. Корнышева должны были вывезти в унылую и нищую больницу в одном из богом забытых российских городов, где Клаве и устроят встречу с ним. В том, что больница выбрана более чем заурядная, Захаров видел немалую пользу для дела. В глубинке, где из лекарств – только зеленка да бинты, ничем помочь попавшему в серьезную передрягу Корнышеву не смогли. Поэтому его беспомощное состояние будет для Клавы логичным и легко объяснимым.

Из того городка и отправятся Корнышев с Клавой в поселок Красный. А группа прикрытия во главе с Потаповым появится в Красном чуть позднее, денька через два или три. Чтобы никому из местных и в голову не пришло как-то связать людей Потапова с Корнышевым. Чтобы никаких подозрений на этот счет.

Закончив свою речь, генерал обвел взглядом присутствующих, и было заметно, как он сделал над собой усилие, чтобы не сфокусировать свой взгляд на одном только Корнышеве.

– Вопросы будут? – спросил Захаров.

Все молчали. Генерал смотрел куда-то поверх голов собеседников.

– У меня вопрос, – сказал Корнышев.

– Слушаю! – ответил генерал.

Теперь он мог сфокусировать взгляд на Корнышеве, и это не могло выглядеть ни вызывающе, ни неприлично. Он сидел и разглядывал лицо собеседника.

– Я хочу знать, насколько это затянется, – сказал Корнышев.

– Что именно?

– Вот это, – ответил Корнышев и жестом показал на свое лицо.

– До тех пор, пока снова не объявятся охотники. А их недолго ждать. Они где-то близко, Слава. Глазом не успеешь моргнуть, как они придут к тебе…

Захаров оборвал фразу и недовольно посмотрел на Потапова. Потому что тот нервно барабанил пальцами по столу. Заметив неудовольствие генерала, Потапов, против ожиданий, нисколько не смутился, а только бросил удрученно:

– Голос!

– Что? – нахмурился Захаров.

– Голос не похож, товарищ генерал! На лицо они как братья-близнецы, но у того, прежнего Корнышева голос был другой. Клава удивится.

Про голос они в горячке последних дней действительно забыли. Им даже в голову не пришло. И теперь все могло полететь к черту. Они сидели и смотрели друг на друга. Ни у кого не было готового решения. И тут Корнышев пришел на помощь.

– Я сильно пострадал, – сказал он. – Я очень слаб. И говорить буду слабым и осипшим голосом.

Он вдруг произнес изменившимся голосом:

– Вот так… я буду… говорить… мне тяжело…

Он говорил с трудом. И слушать его тоже было невыносимо тяжело. Хотелось помочь несчастному, договорить фразу за него, только бы он не мучился.

– А вот это правильно! – с облегчением произнес Захаров. – Меньше будешь говорить – меньше риска.

Клаву предстояло перевезти из города, в котором она все эти дни жила под неусыпной опекой спецслужб, в тот маленький городок, где ей суждено было вновь увидеть Корнышева. Переправить Клаву по назначению должен был Нырков. Так решил Потапов.

– Почему я? – удивился Нырков.

– Ты у нас видный мужчина, – усмехнулся Потапов. – Умеешь с женщинами ладить.

Он панибратски приобнял Ныркова.

– Тебе, Сережа, надо с нею подружиться, – сказал Потапов. – И даже влюбить ее в себя.

Когда он это говорил, уже не усмехался. И значит, вовсе это не шутка.

– Ты это серьезно? – на всякий случай переспросил Нырков.

– Да. Захаров мне сказал, что, сколько с Клавой ни беседовали, ничего она толком не рассказала. Надеяться на то, что через Корнышева мы что-нибудь выведаем, тоже нельзя. Он сейчас будет незрячий, малоподвижный. Частично потерявший память. Одним словом – калека. А Клава рядом с калекой вряд ли долго выдержит. Красивая баба, такая долго страдать и тосковать не будет. Так что у тебя есть шанс. Мы там будем кто? Заезжие фирмачи. Ездим на джипах, сорим деньгами, пьем коньяк… Мы из другой жизни, из красивой и беспроблемной. Но вот беда – баб мы с собой не привезли. Так что, когда ты с Клавой переспишь, у нее ни малейшего подозрения не появится на твой счет. Она будет уверена в том, что твой к ней интерес – сугубо кобелиный. А тем временем ты втихаря ее прощупаешь. Тревожит она меня, Сережа. Никак не могу понять, каким образом такая красавица нарисовалась рядом с моим подопечным…

Клава жила в квартире, которую спецслужбы использовали для собственных нужд. Третий этаж, никаких решеток на окнах, но выходить из квартиры нельзя, и еще рядом все время неразлучная парочка, мужчина и женщина, которые присматривали за Клавой и кого она про себя называла «тюремщиками». Беседовали с нею не эти люди, а другие, которые появлялись в квартире ежедневно, по утрам, и уходили лишь вечером. Весь день они занимались только тем, что задавали Клаве сотни, если не тысячи, вопросов, порою повторяясь, из чего Клава заключила, что ее так проверяют. Она поняла, что эти люди хотят знать, кто она такая. Клава юлила и даже порой делала вид, что не понимает, чего от нее добиваются. О том, кто она и почему оказалась рядом с Корнышевым, Клава, наверное, могла бы рассказать разве что под пыткой. Но ее не пытали и вообще обращались с ней предельно вежливо.

Этим утром, когда Клава по обыкновению стояла у окна, ожидая увидеть внизу, у дома, спешащих к ней настырно-вежливых ежедневных собеседников, к подъезду вдруг подкатил внушительных размеров черный внедорожник, из которого вышли двое мужчин. Одного из них, неприметного внешне, настолько невзрачного, что казалось, будто он весь покрыт пылью, Клава узнала. Он пару раз появлялся в этой квартире и был, судя по всему, сослуживцем ее опекунов. Второй поначалу показался ей незнакомым, но когда он поднял голову и посмотрел на окна той квартиры, в которой держали корнышевскую подругу, Клава узнала и его. Этого человека она видела в больнице в то страшное утро, когда спасали Корнышева, и сердце ее дрогнуло. Что-то важное сейчас должно было произойти.

Она взвинтила себя донельзя, пока те двое поднимались на третий этаж, и, когда они вошли в квартиру, Клава испытывала, похоже, те же чувства, которые испытывает в свой последний час приговоренный к смерти. За ним пришли. И скоро все будет кончено.

Но гость – тот самый, которого она видела в больнице, – оказался не страшным. Он выглядел уверенным в себе, основательным и умным мужиком. Такой, наверное, способен нагнать страху на того, кого он посчитает своим врагом. Но Клаву врагом он явно не считал.

– Здравствуйте, Клавдия! – произнес он с максимальной мягкостью, которую только может позволить себе человек, находящийся при исполнении служебных обязанностей.

И еще взгляд его выдавал. Такие взгляды Клава расшифровывала без труда. Он увидел в ней женщину. А это сразу превращало его в жертву. Быть женщиной Клава умела очень хорошо.

– Меня зовут Сергей, – сообщил Нырков. – И я рад вас видеть. Как вы себя здесь чувствуете?

– Теперь уже лучше.

– «Теперь» – это с какого момента?

– С того самого, когда я вас увидела. Вы только не смейтесь. Мне здесь плохо. А вас я помню по больнице. Когда вы нас спасали. Поэтому такое к вам отношение.