Победительница - Алексей Слаповский

Две девчушки прошли мимо меня. Пошептались, оглядываясь, вернулись. Спросили:

– Здравствуйте, это вы?

– Я.

– А можно автограф?

– Пожалуйста.

Девчушки заволновались: время было летнее, не школьное, они не носили при себе бумаги и того, чем пишут, у меня тоже ничего с собой не было.

– Сейчас! – закричали девчушки и куда-то умчались.

Зазвонил телефон.

Голос сказал:

– Повернитесь и посмотрите на дорогу. Прямо перед вами машина. Идите к ней, садитесь.

Я пошла к большому черному кару, открыла дверцу, села.

Машина тронулась.

Я увидела двух девчушек, которые бежали к памятнику, размахивая руками.

Возникла странная мысль: по крайней мере, они запомнят, на какой машине меня увезли.

Водитель был отделен непроницаемой перегородкой. А потом и на окна опустились шторки, включился свет, но я теперь не видела и не понимала, куда мы едем.

Это напоминало какой-то дурной жанр.

Через несколько времен машина остановилась. Вокруг было тихо, за исключением звуков диких птиц. Я почему-то сразу подумала, что это лес.

Так и оказалась. Дверцу открыли, я вышла, увидела вокруг высокие деревья.

Человек, который открыл мне, был в маске с прорезями для глаз.

Я засмеялась и громко сказала в пространство:

– Слушайте, это просто смешно! Чего вы хотите?

Молчание было в ответ.

Меня привели на обычную поляну, где вкопана была в землю деревянная скамеечка. Сопровождающий удалился, я села и стала ждать.

Сзади послышался голос:

– Здравствуйте.

Я оглянулась.

Ничего, только густые кусты и дерево, стоящее среди них.

– Не пытайтесь меня увидеть, – сказал голос.

– Я и не пытаюсь. Как вас зовут?

– Ну, допустим, Степан.

– Что вам нужно?

Невидимый человек хмыкнул:

– Вас, конечно.

– Такими способами вы ничего не добьетесь.

– Я знаю. Но зато других отважу. Мне надо вас сохранить. Сейчас я не могу вами воспользоваться. Мне еще много нужно сделать, а вы, как я понял, лишаете силы тех, на кого смотрите.

– Какие-то придуманные дурацкие мифы, – пробормотала я.

– И тех, кто на вас слишком близко смотрит, – продолжал голос. – Поэтому я страхуюсь. Я не могу сейчас обнаружить себя. Через три года или раньше. Через три года я вас возьму. Я должен это сделать. Я даже представить себе не могу, что у меня не получится. Вы только мне будете принадлежать. Никому больше не позволю, всех поубиваю, всех уберу с дороги.

Эти зловещие слова произносились совершенно спокойным, даже как бы унылым голосом. Человек будто не грозил страшными вещами, а жаловался, что у него насморк, и перечислял симптомы. Эта ассоциация с болезнью, Володя, сам понимаешь, родилась не случайно: он, даже невидимый, показался мне больным человеком. И я прямо ему сказала об этом.

– Да нет, – сказал он. – Я здоровый. Даже очень. Просто много думаю о себе, очень честолюбивый. Считаю, что мне должно принадлежать самое лучшее. А почему нет? Почему другие пользуются лучшим, а я – чем попало? С какой стати?

Я размышляла по ходу разговора и понимала, что ситуация тупиковая. Человек явно маньяк, раб своей идеи, с ним невозможен диалог. Нужно его успокоить, обмануть, но при этом выговорить себе условия нормального существования.

– Хорошо, – сказала я. – Вижу, вы человек сильный, целеустремленный. Мне это нравится. Но что вы предлагаете? Не жить эти три года?

– Почему? Живите. Только замуж не надо выходить.

– Я и не собираюсь. Но даже если выйду, разве это вам помешает? Разве для вас это большое препятствие?

Голос рассмеялся.

– Действительно, мне, в общем-то, все равно, кто у тебя будет через три года, вернее, тогда, когда я смогу выйти перед тобой. Это может быть и раньше. Надеюсь, что раньше. Просто тебе может быть неприятно, если я кого-то уберу. Понимаешь?

– Повторяю, – ответила я спокойно, – у меня нет планов на замужество и вообще на серьезные отношения. Вам, может, говорили, какая у меня вообще реакция на людей?

– Реакция-то реакция, а парень все-таки есть.

– У нас давно уже только дружеские отношения. Могли бы поинтересоваться, а не давить человека сразу.

– Хотел бы я давить, я бы раздавил! – посуровел голос.

– Верю. Давайте все-таки так: до тех пор пока вы не почувствуете, что можете себя обнаружить, не надо вмешиваться в мою жизнь, хорошо? Не надо мне помогать и тем более вредить. Чего вы добьетесь? Сохранять мою невинность поздно. Стать какой-то совсем другой за эти три года я не успею, да и не хочу. Я буду такой же.

– Тебя за эти три года столько людей перетрогает! – сказал голос.

– Ну и что? Вот картина. Висит в музее. Все ходят и смотрят. Трогают глазами. А потом кто-то появляется, крадет ее, она становится только его картиной. И какая разница, сколько людей ее смотрели, хоть миллион. Наоборот, ее цена от этого возрастает.

– Хорошее сравнение, – оценил голос. – Ты намекаешь на то, что, если тебе не мешать, ты сама сможешь сделать такую карьеру, что будешь на недосягаемой высоте? Откуда мне тебя будет интересней и почетней достать?

Я на это не намекала, но на всякий случай решила промолчать. Будто бы в знак согласия.

– Неплохая идея, – одобрительно сказал голос идиота (я уже не сомневалась в его идиотизме). – Что ж, бог тебе в помощь. Живи и жди меня.

После этого меня усадили обратно в машину и привезли туда, откуда увезли.

План дальнейших действий я составила, пока мы ехали. Перебраться в Москву, перевестись в столичный университет, воспользоваться для начала помощью Бориса и Лары, принять участие в российском конкурсе красоты (я уже претендентка, будучи местной победительницей), войти в такой круг знакомств, который защитит меня от притязаний неведомого чудовища. Скорее всего, это какой-то мелкий криминальный или чиновный авторитет, влюбившийся в меня. У него уже есть кое-какие средства и кое-какая власть, но, видимо, перспективы еще больше, на них он и рассчитывает. Три года? Окей, через три года ты не достанешь меня, ты обломаешь руки и ноги на пути ко мне.

И всё это, Володенька, я планировала ради тебя: я думала о будущем ребенке – не от Владимира, который был неперспективен и нелюбим мной, как мне казалось, а от того, кто мне встретится через какое-то время. Я была уверена, что встретится. Я много раз представляла его в разных видах, хотя самое приятное было сознавать, что он всё равно окажется неожиданным – так всегда бывает. И я его полюблю, и у меня начнется совсем другая душа...

Я продолжала работать, то есть сниматься для рекламы, посещать различные мероприятия, участвовать в приемах на высшем губернском уровне. Традиции того времени, Володя, предполагали, что служебных гостей из центра, то есть из Москвы, после обсуждения деловых вопросов местные руководители обязаны были насладить комплексом развлекательных мероприятий, едой, охотой, женщинами. Владимир, увлекавшийся русской историей, говорил мне, что эти обычаи возникли в так называемую татаро-монгольскую эпоху: русских князей, завоевавших Сибирь, Монголию, Манчжурию и другие земли, в вассальных областях встречали по восточным обычаям – кормили, поили, увеселяли и давали на ночь лучших красавиц. Им это понравилось, они стали требовать того же и в собственных российских землях, куда приезжали гостить.

Конечно же, о том, чтобы использовать меня в качестве ночного подарка, не могло быть и речи. Тут мне защитой был сам губернатор Лев Петр Платипов44, относившийся ко мне по-отечески – может быть, потому, что я напоминала ему дочь, о которой он мечтал и которой у него не было. Платипов был один из немногих, на кого не действовала моя красота. Правда, на него вообще женская красота не действовала. Мужская, впрочем, тоже. В этом смысле он был для меня загадкой. Иногда приходила мысль: не есть ли он то самое чудовище, которое ждет своего часа и боится себя выдать раньше срока? Но чего он, и без того имеющий огромную власть, может еще ждать через три года? Избрания президентом? Это было исключено: с 2000 года президентов в России не выбирали, а назначали, а Платипов в кандидатурах на назначение не числился. А может, наоборот, он ждал момента, когда станет свободным и снимет с себя постылые полномочия губернатора? На всякий случай я держала себя со Львом Петром ровно, официально – как и со всеми остальными. Я присутствовала на неофициальных мероприятиях приема гостей (то есть хозяев) из центра для создания красоты и атмосферы, как и другие девушки, но, если кто-то из приезжих клал на меня глаз, ему деликатно объясняли, что со мной ничего нельзя – моя аллергия на физические контакты с мужчинами и людьми вообще, объясняли приезжим, является заразной, поэтому вы можете любоваться нашей Диной, но не более того. Подцепить такую аллергию никто, конечно, не хотел: работа людей, приезжавших к нам, вся была основана на контактах. Лишиться их – лишиться всего, этого они не могли себе позволить.