Рэмбо 2 - Дэвид Моррелл

Рэмбо резко пригнулся и проскочил под проводом мины. Позади раздался тревожный шепот Коу:

— Как? Вы хотите пойти туда? Где же ваш фотоаппарат?

— Пропал.

Но у нас есть приказ. Я думала… что вам запрещено входить на территорию лагеря. Вы должны только снимать.

Нечем снимать.

Тогда просто наблюдайте. Потом расскажете. Нет. — Рэмбо покачал головой. — Я должен выяснить все на месте.

— А как же… Она осеклась:

— Как же приказы?

Приказы! Рэмбо хорошо знал, что это такое. Его приучили: что бы ни случилось, а приказ выполняй. Без дисциплины, без полного подчинения приказу любая операция обречена на провал.

В ушах у него снова прозвучал голос Траутмэна, муштровавшего их, необстрелянных новичков, в Форт Брэге: «Разум — ваше главное оружие. Помните об этом. Но дисциплина превыше всего. В нашем деле шальные головы не нужны. И что вы там себе думаете насчет моего приказа — меня не интересует. Если я приказываю всем справить нужду, это значит: справить нужду. Тут же. Не сходя с места. Кто начнет снимать штаны, пробежит у меня десять кругов. И потом еще десять, пока не вобьет в свою дурную башку, что я приказал справить нужду, а не штаны снимать. Всем ясно? Основа специальных операций — точность исполнения замысла. Каждый из вас только винтик в сложной машине. Можете проявлять инициативу, но только в рамках поставленной вам задачи. Можете думать самостоятельно, но не забывайте, что вы лишь винтики, от точности которых зависит работа всех остальных частей огромного механизма. Зависят жизни других людей».

В своей жизни Рэмбо боялся только одного: подвести своего названого отца или, вернее, своего единственного настоящего отца, благодаря которому появился на свет несгибаемый боец Рэмбо.

Как поступить сейчас?

Влепил бы ему сейчас Траутмэн десять кругов за нарушение приказа?

Неужто единственный человек, которого он любил, мнением которого дорожил, теперь осудит его?

Но ведь там, мучаются пленные! Полгода, проведенные в этом аду, показались Рэмбо вечностью. А они томятся там еще больше.

И он шепотом сказал Коу на ухо:

— Раз я остался без фотоаппарата…

Пот выступил у него на лбу, когда он твердо закончил:… приказы потеряли силу. Есть люди, которых нужно спасать.

Он решительно шагнул вперед, зная, что совершает непоправимое, что навлекает на себя гнев отца, поступает вопреки его воле. Он упрямо сжал лук и колчан со стрелами и начал спускаться по склону.

8

Он двигался медленно. Очень медленно. Часто останавливался и осматривал почву, кустарник. Не тянутся ли провода мин-ловушек?

Когда спуск закончился и они достигли низины, им снова пришлось распластаться на земле и подбираться ближе ползком.

Вопль, вырвавшийся из лагеря, повис над долиной, усиленный эхом. Рэмбо замер, вглядываясь в темноту. Пот градом катился по его лицу. Чуть позади, в зарослях папоротника, притаилась Коу.

Был ли это крик заключенного? Как узнаешь? Люди любой национальности — американцы ли, вьетнамцы — кричат одинаково.

Но часовые продолжали переговариваться, словно ровным счетом ничего не произошло. Тот, что находился наверху, в башне, сказал охраннику у ворот:

— Он мне совал свое вино. Хорошо, что я не выпил.

— Вот и я тоже, — поддакнул тот. — Я его как-то попробовал, так потом раскаялся: изо всех дырок газ шел.

Видимо, это показалось им очень смешным, потому что они зашлись от хохота.

— Он сам, как выпьет, так орет во сне. Снится какая-нибудь мерзость. Опять небось эти здоровые пауки.

— Надо поймать одного и подбросить ему в койку. Они надрывались от смеха.

Крик повторился, на этот раз не такой пронзительный, переходящий в тяжкий стон. Он доносился справа, из бараков.

Рэмбо знаком приказал Коу оставаться на месте. Он посмотрел на сторожевую вышку, что находилась слева. Часовой развалился, положив ноги на невысокие, в половину человеческого роста, стенки башни.

Здесь, слева, он и решил проникнуть в лагерь. Он крался вдоль колючей проволоки, прячась в кустарнике, пока не добрался до участка, расположенного прямо под сторожевой башней. По счастью, все башни здесь были обращены внутрь территории лагеря, охрана держалась лицом к лагерю. Они стерегли заключенных, пресекая всякую возможность побега, но никому и в голову не приходило, что кто-то может проникнуть в этот каменный мешок извне.

Держась под прикрытием могучего дерева, Рэмбо достал нож и перерезал проволоку зубчатой стороной лезвия. Проскользнув в дыру, снова упал на землю и пополз ко второму ряду колючей изгороди. Повезло. Проволока внутреннего ограждения не была натянута, а свободно повисала вокруг креплений. Не пуская нож в ход, он растянул проволоку и пролез в получившееся отверстие.

Рэмбо помнил, что бараки должны быть справа от него. Бесшумной тенью он метнулся туда. Но еще не подойдя к ним, почувствовал: что-то не так. Помещение имело нежилой вид. Хлопали открытые двери. В бамбуковых стенах зияли незаделанные проломы.

Но главное — барак встретил его мертвой тишиной. Если бы здесь спали заключенные, он должен был услышать какие-то звуки: сопение, храп, поскрипывание коек, бормотание во сне, или, скорее, в кошмаре.

Он подошел к чернеющему пролому и, стивнув зубы, заглянул внутрь. Там не было ничего, кроме паутины и высокой, густой травы, прораставшей сквозь дыры в дощатом полу.

Коу не ошиблась. Крайняя степень запустения говорила о том, что лагерь давно не использовали по своему прямому назначению. Судя по всему, солдаты возвратились сюда недавно.

Но с какой целью?

И если тут все-таки есть заключенные, то где они их прячут?

Рэмбо вжался в стену барака: мимо проходил охранник. Он терпеливо подождал, пока тот отойдет на безопасное расстояние, а затем в два прыжка преодолел расстояние до следующего барака. Осторожно, чуть приподнимая голову над выступом окна, заглянул внутрь. На койках, прикрытые москитными сетками, спали солдаты. Их винтовки были свалены на полу возле двери. Один из спящих протяжно застонал. Затем прихлопнул невидимое насекомое у себя на лице, перевернулся на другой бок и снова начал стонать.

Еще одна перебежка в темноте — и Рэмбо припал к окну следующего барака. Удивительно, но оттуда лился свет и слышалась музыка. Надтреснутая, старая пластинка крутилась на патефоне. Вьетнамская рок-группа нестройными голосами исполняла шлягер «Твист-н-шаут» в переводе с английского.

Рэмбо не собирался рисковать, заглядывая в окно. Он заметил щель между землей и деревянным настилом барака. Щель была около двух футов шириной. Рэмбо, сжавшись, нырнул в черный провал и, пробираясь сквозь завалы грязи и паутины, не думая о змеях, которые наверняка водились тут, дополз до того места, где дырка в полу позволяла ему наблюдать за тем, что происходит в комнате. Он лежал на спине и приглядывался.

Отсюда ему была видна лишь часть комнаты. Он видел спину охранника, открывавшего маленький холодильник, чтобы достать банку кока-колы. Сержант!

Банка чуть запотела, китайские иероглифы украшали этикетку, но Рэмбо не ошибся: это кока-кола.

И еще в одном он не мог ошибиться. Лицо этого человека! Пальцы Рэмбо до боли сжали лук. Ненависть обожгла его. Он задыхался. Сержант — тощий, долговязый, со щелочками глаз, выдававших звериную жестокость, с вечной глумливой, словно приклеенной, ухмылкой — тот самый Тай, что пытал его и грозился живьем содрать с него кожу. Тот самый, чей нож оставил рваные шрамы на его теле.

Нет, он не ошибся. Слишком часто он видел перед собой это ненавистное лицо наяву. Потом оно снова являлось ему в ночных кошмарах. Временами, когда у него не доставало сил поддерживать суровую внутреннюю дисциплину, предписываемую путем дзэн и он срывался, теряя над собой контроль, — здесь в лагере, в американском городке, в тюремном карьере — он мечтал только об одном. О том, чтобы расквитаться с этим человеком.

Прошло столько времени, а Тай все еще торчит в этой дыре. Его никуда не перевели. Почему? Ответ на этот вопрос принес ему удовлетворение.

Ты, должно быть, в черном списке, Тай. Да еще в каком! Здорово провинился, если в качестве наказания тебе продлили службу в этом аду.

Ну, будь уверен, я тебе добавлю.

Тай откупорил банку и принялся жадно пить. Пена стекала по его губам на пол. Капли падали на лицо Рэмбо. Он услышал обиженный женский голос.

— Хоть бы мне оставил.

Шлюха из деревни, что прикатила на мотороллере. Сержант опрокинул в себя остатки и швырнул женщине пустую банку.

— Хватит с тебя.

Он повалил женщину на койку и начал расстегивать ремень.

В комнате погас свет.

Лишь старая пластинка продолжала хрипеть. «Твист-н-шаут».

9

В бараках с правой стороны лагеря заключенных тоже не было. Там Рэмбо видел спящих солдат и в отделанном перегородкой закутке, должно быть, командира.