Демон искушения - Галина Романова

— А с ней что делать?

Деваха в белом халате, застегнутом на три пуговицы, сидела на скамейке, широко разведя коленки и обмахивалась бумажным пакетом из-под бинтов. Назойливые взгляды милиционера, нацеленные на самую крайнюю снизу пуговицу, ее ничуть не беспокоили. То ли привыкла к ним давно. То ли милиционер с его запретным интересом был ей безразличен.

— А что с ней делать? — снова заканючила фельдшерица, все еще помнившая о клятвенном обещании не бросать больного.

— А что с ней можно делать? Пускай вот тетенька ее забирает по месту квартирования, а завтра утром мы встретимся. — Милиционер оторвал наконец свой взгляд от распаха белоснежного халата, обращаясь к Тамаре: — Вы мне только адрес сообщите. Надеюсь, с регистрацией у вас все в порядке?

— Да уж, — Тамара вздохнула. — А утром рано прибудете?

— Как можно раньше. И вот еще что, — он подхватил Тамару под локоток и отвел подальше. — Вы там с ней поговорите аккуратненько, что она собирается с покойником делать?

— А что с ним можно делать?! — Тамара в испуге отшатнулась.

— Я не знаю… — он замялся, — понимаете, там от него мало что осталось. Везти за сотни верст… Довезет ли?

— В любом случае ей решать. — Она вздохнула, обернулась, с жалостью глянула на Юлю, с отрешенным видом глотающую ледяную минералку. — Хотя кому там решать?! Сделалась дурочка дурочкой!

— Ладно, до утра, короче.

И совершенно позабыв предложить им добраться до дома, пошел, загребая ногами, к своей машине. Фельдшерица подхватила чемоданчик и побрела за ним следом. Потом все же опомнилась, ухватила милиционера за худой локоток и подергала:

— Слышишь, Петрович, может, давай их подвезем? Нехорошо как-то оставлять тут.

— А? — тот оглянулся и нехотя согласился. — Да давай подвезем. Мне-то что, жалко, что ли? Не уснула бы в машине. На руках я ее точно не потащу.

— Уснет, вон малый крепкий. Дотащит. — Она плотоядно ухмыльнулась в сторону Сереги из Пензы.

Тот маетно слонялся вокруг скамейки, потирал голые плечи руками, и все никак не решался уйти, хотя уйти ему подальше от этого страшного места ой как хотелось.

— Девушка! Девушка! — громко позвала фельдшерица Юлю и помахала рукой. — Идите сюда, мы вас подвезем.

В милицейском «уазике» было тесно и душно. Пахло слежавшейся пылью и забродившим вареньем. Юля все никак не могла понять, откуда этот запах. Сверлила взглядом затылок фельдшерицы, греша на ее нелепый вкус. Может, духами она с таким запахом пользовалась?

Потом досталось милиционеру. Наверняка это запах его дезодоранта или крема после бритья, который тот по утрам выдавливал из дешевого тюбика себе на ладонь и размазывал потом по свежим царапинам.

Косилась и на бедного Серегу из Пензы, совсем позабыв, что после купания в морской воде тот ничего, кроме соли, на своей коже не мог иметь.

Все же рассмотрела минут пять спустя под водительским сиденьем пакет с раздавленными абрикосами. Наверное, про них забыли, взяв на ночное дежурство или на дармовую закуску. Потом пнули, не заметив, ногой. Придавили каблуком. Остальное доделала жара.

Странно, но, кажется, никого не раздражала эта кисло-приторная вонь. Никто не водил носом, не задыхался и не боролся с острыми приступами тошноты. Тамара даже про платки свои позабыть смогла, хотя воротник халата давно уже сделался мокрым от пота.

Всем было ни до чего: ни до духоты, ни до тесноты и уж тем более не до раздавленных дня три назад абрикосов. Одна она изнемогала в узком душном пространстве, потирала ладони друг о друга и косилась по сторонам.

Тамара, сидевшая слева от нее, без конца вздыхала, колыхая, будто студнем, объемной грудью. Понуро смотрела в окно и беззвучно шевелила губами.

Сережа из Пензы очень стеснялся своего голого бока и на каждой кочке настырно отодвигался от Юли к двери. Это, пожалуй, было единственное, что его раздражало.

Милиционер и фельдшерица о чем-то договаривались. Видимо, о чем-то запретном. Так Юле показалось. С чего бы тогда той похохатывать с характерным интимным придыханием и стремительным мельканием языка по губам, а тому пару раз положить ладонь на ее голую коленку?

Всем было ни до чего! И не до нее, так уж точно!..

— Тебе нужно позвонить кому-то и сообщить о случившемся, — сказала Тамара, укладывая Юлю в постель и укрывая толстым пледом.

Совсем с ума сошла! В комнате мармелад, оставшийся от завтрака, расплавился, а она ее пледом укрывает. Считает, наверное, что ее должно знобить после такого страшного потрясения. А ее и не знобило вовсе. Ей, наоборот, жарко было. У нее, наоборот, внутри все огнем горело. Будто черти принялись жарить ее — уже теперь заживо — и начали свое дело изнутри, забыв про сковородку.

— Не надо! — Юля сдернула с себя плед и села на кровати, свесив ноги на пол. — Ничего не надо, Тамара! Спасибо вам!

— Понятно… Извини… — Тамара с шумным выдохом опустилась на кровать с ней рядом. — Юля, ты прости, что я лезу…

— Лезьте, Тамара, ради бога лезьте, потому что я и вовсе не знаю, что нужно и должно делать! — перебила ее Юля.

— Нужно позвонить и сообщить о случившемся, девочка моя. — Тамарина потная ладонь легла ей на предплечье и погладила, оставляя на коже жаркий влажный след.

— Кому? — Юля передернулась от ее прикосновения.

— Ну… Родителям, родственникам.

— У Степы никого нет. Кроме… — Плечи у нее вздрогнули от неожиданно вырвавшегося смешка. — Кроме Викуси! Так он ее называл? Так?

— Не надо об этом, девочка! — Тамара снова облапила ее руку влажными ладонями. — Не сейчас. О покойниках, ты ведь понимать должна, либо хорошо, либо ничего. Его теперь нет. И все, что связывало его с той, другой женщиной, теперь уже не имеет значения и…

— Кстати, Тамара, а где его телефон? — перебила Юля, вспомнив, с чего именно начались ее скитания по пляжам в поисках супруга. — Он же ушел с телефоном. А мне его никто не отдал. И Сережа этот промолчал, ничего не сказал про телефон. И милиционер. Странно как-то.

— Да чего же тут странного! — Тамара жалостливо сморщила полные губы и полезла в карман за комком из носового платка. — Украли небось телефон. Дорогой был?

— Да, дорогой.

— Ну вот. Чего же ты хочешь! Там в такой суматохе кита бы проволокли мимо милиции, никто бы не заметил. Чего говорить о телефоне?! Да она и милиция не побрезгует, иногда грешит. А зачем тебе, Юль, я не пойму?

— Я бы позвонила ей! — Она прыснула в кулак, зажмуриваясь, и просмотрела, как неистово перекрестилась Тамара, посматривая на нее, как на душевнобольную. — И сообщила о несчастье. У него ведь нет родителей, сестер, братьев. И теток нет с дядьками, представляете! Это у меня родни, как конь напахал… Извините… А у Степки никого.

— Он что же, детдомовский, что ли? — ахнула Тамара, собравшись поплакать теперь уже по этому поводу.

Как же, жалко его очень! Мальчик рос сироткой и умер так вот несвоевременно и страшно. Но Юля ее разочаровала немного, пробормотав на смешливом взводе:

— Нет. Просто он был единственным ребенком в семье. Его родители, в свою очередь, тоже были единственными. И родители их родителей… Короче, не наплодили родни, что поделать! Степка тоже не особо хотел детей. Все говорил, давай подождем. Поживем для себя. Будто бы дети для кого-то еще предназначены. Но я с ним не спорила, боже упаси! Я никогда с ним не спорила, Тамара! Он ведь очень умный, очень рассудительный… был. А умер так глупо! Зачем?! Зачем он именно так умер, Тамара?! Зачем?!

Боже!!! Да что это с ней в самом деле??? Что она продолжает нести, о чем думать?! Что за ерунда лезет ей в голову и почему в ее душе нет ни малейшего намека на скорбь? Может, она свихнулась? А что?! Что-то незаметненько так сдвинулось в ее голове, перемутилось, а потом улеглось на свои места совершенно уже в ином порядке. Может, так, а? Может, так и выглядит помутнение рассудка, так и ощущается?

А может, это оттого, что она так и не увидела Степана мертвым? Вот завтра утром посмотрит, и тогда уже на нее нахлынет, наверное. Нахлынет, скрутит, ударит по всем уязвимым местам. И она станет тогда орать и метаться. И матери звонить с отчимом и просить совета. И требовать, чтобы они немедленно вылетели из-за своей чертовой заграницы и защитили ее от той боли, которая непременно ее настигнет, но чуть позже…

— Мама, я сошла с ума! — орала Юля на следующий день в телефонную трубку и хохотала до истеричных слез, прижимаясь спиной к шершавому кленовому стволу, одиноко торчавшему посреди больничного двора. — Я сошла с ума, мама!!!

— Юля, немедленно возьми себя в руки!

Кричать мать на нее начала спустя минут десять после того, как она все ей рассказала. Сначала все ахала и охала, что вполне естественно для женской природы, хотя мать у Юли была из породы «железобетонных» женщин. А потом уже начала орать на нее, пытаясь привести в чувство.