М. Ю. Лермонтов как психологический тип - Олег Егоров

М. Ю. Лермонтов в штатском сюртуке. Портрет работы П. Е. Заболотского. Масло. 1840.

Упоминавшийся уже В. П. Бурнашев при первой встрече с Лермонтовым отметил: «Офицер этот имел очень веселый, смеющийся вид человека, который сию минуту видел, слышал и сделал что-то пресмешное».[147] Циклотимик, как говорит сам термин, отличается перепадами душевного настроения. «Темпераменты, встречающиеся преимущественно у пикников, – поясняет Э. Кречмер, – принимая во внимание склонность людей такого телосложения к периодическим колебаниям душевного состояния ‹…› варьируются в диапазоне от веселого до печального ‹…›»[148] Данную черту в поведении Лермонтова подметила Э. А. Шан-Гирй: «Характера он был неровного, капризного: то услужлив и любезен, то рассеян и невнимателен. Он любил повеселиться, потанцевать, посмеяться, позлословить ‹…›»[149] Другая близко знавшая Лермонтова мемуаристка Е. А. Сушкова отмечает те же колебания в его чувствах и эмоциях: «Но этот милый взгляд, но эта добрая улыбка сливается в моей памяти с той холодной, жестокой, едкой улыбкой ‹…›»[150] Секундант Лермонтова на его последней дуэли А. И. Васильчиков раздвигает рамки диатетической пропорции, свойственной темпераменту поэта: «В Лермонтове ‹…› было два человека: один добродушный для небольшого кружка ближайших своих друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение, другой – заносчивый и задорный для всех прочих его знакомых ‹…› день его разделялся на две половины между серьезными занятиями и чтениями и такими шалостями, какие могут прийти в голову разве только пятнадцатилетнему школьному мальчику ‹…›»[151] Такие перепады настроения отразились в тематике лирических стихов Лермонтова. То встречаем у него стихи, содержащие избыток веселья:

Я рожден с душою пылкой,Я люблю с друзьями быть,А подчас и за бутылкойБыстро время проводить[152];

то, совсем рядом, заключающие в себе мрачные настроения:

Коварной жизнью недовольный,Обманут низкой клеветой,Летел изгнанник самовольныйВ страну Италии златой.[153]

То видим переливающийся через край оптимизм:

Если, друг, тебе взгрустнется,Ты не дуйся, не сердись:Все с годами пронесется —Улыбнись и разгруститсь[154];

то жалобы на тоскливое одиночество:

Как страшно жизни сей оковыНам в одиночестве влачить.[155]

То он обращает свой пытливый взор к луне, символу женского сознания и эроса:

Люблю я цепи синих горКогда, как южный метеор,Ярка без света и краснаВсплывает из-за них луна[156];

то набирающее силу солнце, представляющее архетипический символ Логоса:

Как солнце зимнее прекрасно,Когда, бродя меж серых туч,На белые снега напрасноОно кидает слабый луч.[157]

Как и в случаях портретного сходства, Лермонтов наделяет свойственным ему циклотимическим темпераментом некоторых своих героев, причем далеко отстоящих друг от друга в хронологическом и идейном плане. Например, герой юношеской драмы Лермонтова Владимир Арбенин по своему темпераменту – alter ego автора: «Он странный, непонятный человек: одни день – то, другой – другое! Сам себе противуречит, а все как заговорит и захочет тебя уверить в чем-нибудь – кончено! Редкий устоит! Иногда, напротив, слова не добьешься; сидит и молчит, не слышит и не видит, глаза остановятся, как будто в этот миг все его существование остановилось на одной мысли».[158] В последней, неоконченной повести «Штосс» описывается портрет, висевший в загадочной квартире, где поселился ее герой Лугин. Черты лица этого портрета спроецированы с облика автора повести: «в линии рта был какой-то неуловимый изгиб ‹…› придававший лицу выражение насмешливое, грустное, злое и ласковое попеременно (!)»[159]

Помимо диатетической пропорции, характеризующей внутреннюю динамику, данный темперамент обладает и своеобразной внешней динамикой, характеризующей его отношение к миру и обществу. «Общим свойством всех ‹…› циклотимических групп, – пишет Э. Кречмер, – являются: обращенность вовне, открытость миру, общительность, приветливость».[160] Это свойство натуры Лермонтова один из самых задушевных его друзей – его троюродный брат А. П. Шан-Гирей: «Он был характера скорей веселого, любил общество, особенно женское, в котором почти вырос и которому нравился живостью своего остроумия и склонностью к эпиграмме; часто посещал театр, балы, маскарад ‹…›»[161]

Что касается женского круга, который упоминает мемуарист, то он в лице Е. А. Сушковой засвидетельствовал благотворную роль Лермонтова в создании атмосферы добросердечия, одушевленности и веселья, о которой с признательностью вспоминали все его участники: «Мишель оживлял все эти удовольствия, и ‹…› без него не жилось так весело, как при нем».[162] Другой мемуарист, А. Н. Корсаков, со слов двоюродного брата поэта М. А. Пожогина-Отрошкевича, отмечал то же самое: «В нем обнаруживался нрав добрый, чувствительный, с товарищами детства он был обязателен и услужлив ‹…›»[163] Знал за собой это свойство и сам поэт:

Я рожден с душою пылкой,Я люблю с друзьями быть ‹…›[164]

Психологические проекции свойств его темперамента мы находим и в художественных произведениях Лермонтова. Во вступлении к поэме «Последний сын вольности» он весьма точно отражает свой привычный порыв «к людям»: «И я один, один был брошен в свет, Искал друзей ‹…›»[165] А герой юношеской драмы «Люди и страсти» Юрий Волин, в котором легко угадывается автор, так описывает свои душевные порывы и притязания к миру: он «с детским простосердечием и доверчивостью кидался в объятия всякого ‹…› ‹его› занимала несбыточная, но прекрасная мечта земного, общего братства, у которого при одном названии свободы сердце вздрагивало и щеки покрывались живым румянцем ‹…›»[166]

Правда, циклотимический темперамент не позволяет его носителю постоянно следовать указанной тенденции. Периодика душевной жизни то и дело заставляет циклотимика обращаться вспять, бежать от мира людей. У натур творческих, какой был Лермонтов, эти колебания особенно заметны в периоды напряженной работы духовных сил. Поэтому-то его день и делился на, по словам А. И. Васильчикова, на две половины – уединенную и шумную, на людях. Но в жизни Лермонтова были и периоды, когда он долгое время испытывал чувство отчуждения от общества, и тогда его бегство облекалось в поэтическую форму:

Путь буду мучиться, я рад, я рад,Хотя бы вдвое против прошлых дней,Но только дальше, дальше от людей[167]

Когда психоанализ обращается к гениальным людям, он ставит перед собой более широкую задачу, чем анализ личности и проникновение в глубинные пласты ее душевной жизни. У творческих личностей обязательно должны быть вскрыта взаимосвязь внутренних процессов с продуктами их деятельности. Анализ такой взаимосвязи раскроет обусловленность тех или иных особенностей литературного произведения природой и свойствами психической конституции его автора. Вообще эта сторона психоаналитической работы – ахиллесова пята всех критиков психоанализа от литературоведения. Их неизменным и единственным козырем является утверждение о якобы независимости эстетического содержания художественного произведения от душевного склада писателя, структуры его психики и ее динамических процессов. Тем большее возражение с их стороны в этом плане должны вызывать такие категории, как психологический габитус, темперамент, психологический ритм и т. п. Однако именно в этой области у психоанализа есть убедительные доводы против подобной критики. Наукой давно установлена указанная обусловленность эстетического психическим. Поэтическое творчество является объективным отпечатком темперамента – таков главный вывод многочисленных психоаналитических исследований.[168] В случае с Лермонтовым эта закономерность не является исключением.

Однако дело обстояло бы слишком просто, если бы пришлось ограничиться констатацией вышеприведенных фактов и интерпретировать их в рамках психофизически действующего начала: пикническое сложение – циклотимический темперамент. Сложность в том, что «настроение конституции» (термин Э. Кречмера) Лермонтова не ограничивается указанными признаками. Хотя и следует признать их доминирующими в телесном и психическом габитусе, последний определенно осложнен иными, нетипичными чертами. Этот факт не является исключением, а широко распространен в художественной и вообще творческой среде. «‹…› В ярких случаях мы не видим никогда „чистого“ типа в строгом смысле этого слова, – отмечал по этому поводу Э. Кречмер, – но всегда индивидуальные видоизменения типа, т. е. тип смешанный, тип с небольшими дополнениями из гетерогенных наследственных налетов. Это смешение, в котором выступает перед нами тип в эмпирическом отдельном случае, мы называем конституциональным налетом ‹…›»[169] В среде литераторов эта проблемы была изучена на примерах таких личностей, как Шекспир, Гете, Тик, Шлегель и другие.