В месте здесь - Александр Михайлович Уланов

class="p1">Сказка. Но что-то в ней не так. Единый ритм, от которого невозможно ускользнуть. Соты улья, где отдельное существо ничего не значит. Орнамент как толпа. Где мелкость становится мелочностью, отчаянной попыткой заклясть пространство, не оставив ему ни пятачка свободного. Не оставить ни одной неузорчатой линии, чтобы та могла свободно следовать своей упругости. Отказ понимать красоту отдельности. Повторение, в котором не происходит ничего. Предложение чистого созерцания того, что не изменить. Убеждённость, что наш мир – только отражение высшего. Разнообразие орнаментов, превращающееся в однообразие. Окна заграждены решетками, ажурными, но крепкими, каменными, не сломаешь, не вылезешь.

Просвеченность даже личных покоев. В каменные соты потолков пчелы не понесут мед. Если сравнивать с серой тяжестью нависшей над всем власти, с имперским архитектором, посчитавшим разумным воткнуть в идеальный квадрат идеальный круг, одинаковый по всем направлениям, поставившим на стены парад кругов, треугольников, прямоугольников – эти дворцы живее. Но если даже не с подвижностью модерна, а со скульптурами и химерами готики, у каждой из них своё лицо – и они были тогда же? Даже с тем же орнаментом тех же мастеров можно было иначе – в Севилье в Алькасаре он перемежается портретами людей, изображениями животных, в Доме Пилата орнаменты на отдельных панелях, сохраняя индивидуальность внутри них.

Скульптуры и фрески попытались заменить орнаментом надписей. Но город ушел к тем, кто не побоялся, что изображения станут кумирами, кто верил способности людей различать. Кто знал, что место написанному скорее перед одиноким взглядом, чем на стене перед толпой. Ислам не справился – слишком покорен. Цветы заселили фундаменты домов прислуги и воинов.

Через Дарро другой холм, другой город. Игра объемов лепящихся друг к другу комнат, террас, балконов, лестниц. Альгамбра к нему не дворцами, а бойницами. Красной пустыней крепости для власти, не желающей перед кем-либо нести ответ. Крепость сбежала из города и боялась его, нацелившись на него своим самым большим бастионом. Ее линии жёстче окружающих город гор.

В городе темнота переулков умеет входить в двери, замурованные пятьсот лет назад. Собор показывает из-за белой стены серые сумеречные башни. Барокко подхватывает пестроту мозаик, она разбегается по куполам, узорами по колоннам, плетениями каменных решеток по крышам. Разум тут не столько радостный, сколько крепкий, воюющий. Кряжистые воины поддерживают гербы. Никаких шпилей. Колокольни не в небо, а говорить земле. Самое большое окно колоколу.

В окне балюстрада, которая не ограждает что-то, а поддерживает другую балюстраду, та третью, пока пространство окна не будет исчерпано – преграждено. Вьются колонны. В доме на втором этаже балкон и для Девы Марии, с которого она смотрит на площадь, где водонос продолжает вести своего осла. Печальны поддерживающие чашу фонтана. Фонари входят копытами грифонов. Деревья вьются по колоннам караван-сарая. Его стена сзади в кирпичных заплатах. Синие листья устроились в трещинах арабских мостиков. Красные зерна магнолий. Своды цистерн с водой похожи на своды церквей – и так же собирают людей из квартала.

Город чем выше, тем белее. Белый против красного крепостных стен. Многоэтажность и завитки остаются внизу. Только коричневый черепиц идет вместе с белым. Наверху кварталы Альбайсина. Кармен – от арабского «виноградник» – городская усадьба с садом. Carmen de San Jose, Carmen de San Pablo. Цыганские дома Сакромонте, где среди кактусов манекен в мотоциклетном шлеме. Город наверху не очень-то рад впускать, бьёт по колену. Но цыганский сад у хибары на окраине поделится гранатом – как можно быть здесь, не попробовав его?

Захватившая власть обманула и изгнала выстроивших жизнь на почти голом камне – и за обманом пришло запустение. В стену вмурованы барабаны колонн? Старые мельничные жернова? Мелют время и те, и другие. Альгамбра чуть проникает в город – дворец Дар-аль-Орра, стены на Калле де Эльвира, ворота Весов. В городе место всему, Альгамбре тоже. И у него своя стена, серая, длинная, вытянутая, для всего города. Но Кармен, которая девушка, ничья – не недвижимость. Зёрна граната, поспевая, приобретают скорость, и гранат лопается. От тюрьмы остались лишь ворота, на которых от руки написано libertad. На старой крепостной стене – tú y yo. Над дорогами подпирают небо рогами черные быки. Оливы умеют добывать масло из камня.

ВНУТРИ (ГУАДИКС)

Вокруг рыжий камень – и они ушли в него. Если хочется сделать из двухкомнатной квартиры трехкомнатную – прокопай еще комнату. Сухая трава, сухие скалы – из которых торчат только конические белые трубы с парой глаз. Рассевшиеся по уступам существа Туве Янсон? Шахматная партия на объемной доске? Входы возникают внезапно, вклиниваясь в вертикальные ритмы скал и труб. Белые плоскости фасадных стен с прорехами двери и окна, на которых сушатся связки красного перца. Дома, которые почти не надо красить. И не надо отгораживаться забором от соседей. Очаг спокойствия.

Внутри летучие мыши платьев и черные солнца сковородок. Фонарики луковиц, букеты кукурузных початков. Белизна тарелок отвечает белизне одеял. Из швейной машинки вылезает занавеска – не для окна, для дверей, чьи проемы любой формы: можно с аркой, можно расширяющиеся кверху. Мир, стоящий на мешках с зерном и катящийся на яблоках. Дерево приходит вниз корнями – разветвлениями борон и вил, переплетениями корзин. Если нужна полочка – сделай нишу в стене, только и всего. Царство керосинок и свечей. Зимой не холодно, летом не жарко. Красотки позапрошлого века хорошо сохранились на картинках. Гитара и бутылки в соломенной оплетке. Можно и второй этаж выкопать. Внутри – работать и отдыхать, думать и видеть сны?

Пещерный житель порой стоит посреди улицы – в шляпе и с тросточкой. Даже дом современной архитектуры своими маленькими хаотически разбросанными по фасаду окнами похож на пещеры ласточек в песчаном береге. Собор все-таки остался снаружи – не римские времена, веру можно не прятать. Но он весь в кирпичных заплатах, и на его фасаде довольные собаки держат во рту длинные батоны. Еще крепость на горе – власть всегда хочет быть наверху.

Только звезд внутри нет. И ветра. И тихо – слишком тихо. Вот река и высохла, пересекая город ровной серой лентой с плоским дном без единой капли. Внутри себя много не собрать, там работа, встреча с внешним. Горы открывают рты безлюдных жилищ.

В КРУГЕ ИЗ КРУГА (КРУМЛОВ/КРУМАУ)

Остров посреди суши, сжатый рекой город на кривом лугу, на который смотришь сверху, входя откуда угодно – не только из замка, но и над ручейком с мельничной плотиной. Серые ноги, рыжие волосы, пятилепестковый красный шиповник в руке.

Каждая улица