При дворе последнего императора - Александр Мосолов

Считаю нужным сказать несколько слов о положении Сергея Юльевича и Матильды Ивановны при дворе и в обществе. Брак с Витте был вторым, после развода М. И. с первым ее мужем Лисаневичем. Несмотря на то что С. Ю. занимал должность министра финансов при Александре III и Николае II, а при последнем государе был и председателем Совета министров и возведен в графское достоинство, обе государыни, как Мария Федоровна, так и Александра Федоровна, категорически отказывались принимать Матильду Ивановну. Естественно, за государынями не принимали ее и при великокняжеских дворах.

Это обстоятельство служило одной из немалых причин озлобления Витте против двора и света. Жена его в ответ на пренебрежение к ней создала у себя открытый дом с великолепными завтраками, обедами и ужинами и пышными, необычайно оживленными вечерами. На трапезах и вечерах у Витте бывал весь, почти без исключения, тот же самый высший свет и некоторые великие князья.

Как я уже сказал, кампания против Витте шла из яхт-клуба. Те самые господа, которых Сергей Юльевич и Матильда Ивановна прикармливали и которым нередко помогали, были авторами самых злостных сенсаций. Круги, которым клуб импонировал, подхватывали новости, считая их вышедшими из достоверных источников, и пускали по городу.

Витте, бесспорно, потерпел неудачу со своим кабинетом. Он ее приписывал исключительно действиям государя и его окружения, ненависть к которым проглядывает в каждой строке его воспоминаний. Он обвиняет также петербургское общество, бюрократические его верхи и всю повременную печать. Но Витте умалчивает о главной причине его неудачи, которую он при его прозорливости и уме не мог не сознавать: ему не удалось завоевать доверия ни государя и его окружения, ни либерально и даже радикально мыслящих кругов.

В январе 1907 года Витте решил составить справку о манифесте 17 октября.

Я полагаю, что целью этой справки было создать документ исторической ценности, оправдывающий и объясняющий действия С. Ю. в дни, предшествовавшие изданию манифеста. О намерении Витте составить такую памятную записку я узнал от князя Н. Д. Оболенского, интимного друга дома С. Ю. Я высказал желательность создания такого документа при условии, что Витте точно изобразит все сложные события этого периода. Впервые я увидел эту справку в начале февраля у графа Фредерикса. Явившись к графу, я передал ему очередной всеподданнейший доклад. Укладывая бумаги в портфель, Фредерикс взял в руки одну папку и сказал:

— Только что пред вашим приходом это принес мне Сергей Юльевич и просил сегодня же передать Его Величеству; это выдержка из дневника 17 октября.

— Как же вы повезете государю бумагу, сами ее не прочитав? Государь может спросить ваше мнение о желаниях Сергея Юльевича.

Граф поколебался минутку, а затем сказал:

— Возьмите ее, а завтра мне доложите. Я передам ее государю при следующем докладе. Сергей Юльевич все чем-то обижен на всех и на государя. Записки не изменят отношения Его Величества к Сергею Юльевичу и только раздражат государя.

Вернувшись от министра двора, я несколько раз перечитал справку. Любопытная вещь: факты изложены в ней верно и последовательно, а в общем картина создается совсем другая, чем та, которая осталась у меня в памяти. В чем тут дело? Секрет оказался в том, что Витте изложил только факты, благоприятные ему. Получив подтверждение государя и других авторитетных лиц в правильности изложенного (а оспаривать не приходилось, так как факты передавались, действительно, верно), С. Ю. имел бы документ, перелагающий всю вину за неудачи с него на государя, и таким образом был бы оправдан пред историей.

Справка была составлена умно и тонко. При отказе признать ее правильной С. Ю. всегда мог выразить готовность вычеркнуть, что будет найдено неверным, а вычеркивать было нечего.

Я решил при встрече с Витте на его вопрос о справке сказать, что признаю изложенные в ней факты верными, но что, по моему мнению, она требует значительных дополнений и комментариев. И только при наличии таковых она даст верную картину происшедших событий.

На другой день я был приглашен Матильдой Ивановной к завтраку, за которым и высказал свои соображения Витте. Тогда Сергей Юльевич попросил меня написать к его справке все, что я считаю необходимым. Я уклонился, объяснив, что настолько занят, что не могу теперь отдаться составлению «исторических записок»; вообще я не отказываюсь, но, с разрешения графа, откладываю эту работу до моего отпуска.

Возвращая министру справку Сергея Юльевича, я изложил мое о ней мнение. Фредерикс отвез ее государю, у которого она пролежала около трех недель. Затем государь вернул ее Фредериксу без всяких пометок. Министр долго не мог решиться на текст препроводительного письма к графу Витте. Наконец я ему посоветовал лично поехать к С. Ю. и передать справку. Фредерикс согласился со мною, однако откладывал со дня на день, и справка оставалась у него довольно долго.

Граф Фредерикс передавал мне, что государь одобрил, что граф не дал Витте никакого ответа. При этом царь сказал ему: «С Витте всегда так. Ему трудно возражать, но в его словах редко чувствуется искренность».

За несколько недель до 17 октября в Петергофе заседала комиссия из высших чинов государства для разработки законоположения о новых парламентских учреждениях.

Граф Фредерикс участвовал только в двух заседаниях, на которых председательствовал сам государь. Остальные заседания проходили под председательством графа Сольского. Когда министра двора спрашивали, почему он не присутствует на заседаниях, Фредерикс отвечал: «Да потому, что я в конституционном законодательстве ничего не понимаю. А слушать бесконечные личные пререкания господ членов комиссии мне скучно. Кроме того, меня это и не касается, так как министерство двора, а равно и сам министр, вероятно, останутся вне конституции».

Комиссия заседала в то время, когда под влиянием непрерывных террористических актов и объявленной всеобщей забастовки растерянность в правительственных кругах достигала высшей точки. Все признавали необходимость реформ, но почти никто не отдавал себе отчета в том, в чем они должны выразиться. Одни высказывались за введение либеральной конституции, другие — за создание совещательного органа, третьи — за диктатуру по назначению, а четвертые считали, что порядок и умиротворение должны быть водворены лично государем диктаторскими приемами.

Когда приходилось спрашивать сторонников той или другой реформы, как они себе представляют проведение ее в жизнь, они или отделывались общими местами, или рисовали картины, неминуемо долженствовавшие привести к революции и анархии. Сторонники конституционного образа правления не имели ни малейшего понятия о порядке выборов в представительные учреждения и создания работоспособного большинства. Все заявляли, что это деталь и об этом позаботится уже Сергей Ефимович (Крыжановский).6