Любитель полыни - Дзюн-Итиро Танидзаки

Зато всё время, как вы видите, курю превосходные сигары.

— Это ещё хуже. От запаха сигар невозможно избавиться. А в запертой комнате запах просто невыносим. Теперь в доме всё пропахнет. Чтобы этого не было, прошу вас, пожалуйста, не надевайте пижаму, которую я вам дала.

— Пижаму я надевал, уже поздно. Но при стирке сразу всё исчезнет.

Во дворе этого особенно не чувствовалось, а в запертой комнате от застоявшегося за ночь запаха сигар и чеснока было нечем дышать. «В Китае надо есть много чеснока, как делают китайцы. Тогда не будешь болеть тамошними болезнями» — таково было твёрдое убеждение Таканацу. В Шанхае у него на кухне всегда имелся большой запас чеснока. «Китайцы его едят много. Без него нет китайских кушаний», — говорил он. Он привозил с собой некоторое количество в Японию и, время от времени отрезая ножичком кусочек, принимал как превосходное лекарство. По его словам, чеснок не только укрепляет желудок и кишечник, но и придаёт энергию, поэтому его надо есть без перерыва. Канамэ часто шутил, что бывшая жена Таканацу сбежала, потому что от него сильно пахло чесноком.

— Ради всего святого, отойдите немного… — попросила Мисако.

— Если воняет, зажмите нос, — ответил Таканацу.

Попыхивая сигарой, он раскрыл чемодан, до того потёртый за многие путешествия, что его не жаль было продать старьёвщику.

— Ах, вы привезли так много вещей! Совсем как продавец в мануфактурном магазине.

— Ведь мне ещё в Токио ехать. Если вам что-нибудь нравится, прошу… Всё равно вы опять будете меня бранить…

— Сколько я могу взять?

— Ну, штуки две или три. Как вам это?

— Слишком блёкло.

— Это слишком блёкло?! Да сколько вам лет? В магазине Лао цзю чжан[45] продавец мне сказал, что это как раз для женщин двадцати двух — двадцати трёх лет.

— Как можно полагаться на слова китайского продавца!

— Он сам китаец, но в этот магазин ходит очень много японцев, и он знает, что нам нравится. Особа, которая живёт со мной, всегда с ним советуется.

— Но мне не нравится. Во-первых, это камлот.

— Вы же знаете, я скряга. Из камлота вы можете взять три отреза, а из камки два.

— Я возьму камку. Мне нравится вот это. Можно?

— Это?

— Это… Так что же?

— Я думал подарить это Асафу, их младшей сестре.

— Вы меня удивляете. Бедная Судзуко!

— Это вы меня удивляете. Если вы наденете такой яркий пояс, будете выглядеть потаскушкой.

— Ха-ха! В конце концов я и есть потаскушка.

Таканацу прикусил язык, но было уже поздно. Чтобы не усугублять неловкости, Мисако нарочно вызывающе рассмеялась.

— Простите, у меня сорвалось с языка. Я сегодня то и дело попадаю впросак. Я беру назад свои слова и прошу не вносить их в протокол.

— Ничего не выйдет. Вы можете забрать свои слова, но они уже в протоколе.

— Член парламента сказал не со зла. Он не только без оснований задел репутацию добродетельной женщины, но и необдуманно наделал шума в зале заседаний, за что почтительно просит простить его.

— Ха-ха! Не такая уж я добродетельная женщина.

— Тогда можно и не брать своих слов назад?

— В сущности, можно и не брать. У меня репутация всё равно будет запятнана.

— Ну, это не так. По-моему, вы придаёте слишком большое значение репутации.

— Это относится к Канамэ. А мне… Всё это выше моих сил. Вы с ним вчера говорили?

— Говорил.

— И что же он сказал?

Они сели на кровать по обе стороны от чемодана, в котором в беспорядке лежали красочные отрезы шёлка для поясов.

— А что вы мне скажете?

— Одним словом всего не скажешь…

— Скажите двумя или тремя.

— Таканацу-сан, вы сегодня не заняты?

— Я весь день сегодня свободен. Для этого я вчера после обеда отменил свои дела в Осака.

— А что собирается делать сегодня Канамэ?

— Сказал, что, может быть, во второй половине дня поедет с Хироси в Такарадзука.

— Хироси должен делать домашнее задание. Вы возьмёте его с собой в Токио?

— Я-то не возражаю. Но меня озадачила его реакция. Он не заплакал?

— Кажется, не заплакал. Он всегда так настроен. Я бы хотела как-нибудь отпустить его от себя дня на два или три, чтобы узнать, что я буду чувствовать при этом.

— Может быть, стоит так сделать. За это время вы сможете спокойно обсудить свои дела с Канамэ.

— Канамэ считает, что мне лучше говорить с вами. Когда мы оказываемся с ним лицом к лицу, я никак не могу выговорить того, что хочу. Я начинаю, но когда дохожу до сути, принимаюсь плакать…

— Вы уверены, что можете уйти к Асо?

— Уверена. В конце концов, это зависит только от нас.

— Его родители и братья всё знают?

— Кое-что.

— До какой степени?

— Что с согласия Канамэ мы время от времени встречаемся.

— Они притворяются, будто ничего не видят?

— Приблизительно так. Что ещё им остаётся?

— А если дело продвинется дальше, чем сейчас?

— Ну, тогда… Если мы с Канамэ официально разведёмся, препятствий с их стороны быть не должно. Его мать на его стороне.

Во дворе снова раздался лай, собаки вновь начали ссориться.

— Ах, опять! — Мисако прищёлкнула языком и, сбросив с колен отрезы шёлка, встала и подошла к окну.

— Хироси! Уведи собак. Надоели, сил нет.

— Сейчас уведу.

— Где папа?

— Папа на веранде. Читает «Тысячу и одну ночь».

— А ты садись за домашнее задание. Не бездельничай.

— А дядюшка не придёт?

— Не жди его. «Дядюшка, дядюшка!» Можно подумать, он тебе товарищ.

— Но дядюшка сказал, что поможет мне с домашним заданием.

— Нет, нет… Для чего задают задание? Чтобы ты делал его сам.

— Ладно.

Слышно было, как мальчик убежал с собаками.

— Он вас побаивается.

— Канамэ ему всё спускает. Однако, когда родители разводятся, разве ребёнку не тяжелее расставаться с матерью, чем с отцом?

— Если женщина остаётся одна, уже только это вызывает к ней сочувствие.

— Вам так кажется, Таканацу-сан? Я-то думаю, сочувствовать будут Канамэ. Формально это я оставляю мужа. Все будут обвинять меня, и когда слухи дойдут до Хироси, не станет ли он укорять меня?

— Но когда он вырастет, во всём разберётся. Память у детей хорошая, и, во взрослом возрасте ясно вспоминая детство, они судят как надо — это так, а это так. Поэтому не беспокойтесь о сыне, он вырастет.

Мисако ничего не ответила. Она всё ещё стояла у окна и рассеянно смотрела во двор. Маленькая птичка перелетала с ветки на ветку сливового дерева. Камышевка? Трясогузка? Некоторое время Мисако следила за ней. За сливами в огороде слуга, открыв парниковые рамы, сажал