Шкаф - Ирэн Блейк

— Ложись!!! — неистово орал Анатолий.

Птенец своими клешнями крепко держал Наташку, прижимая к груди. Вдруг он раскрыл пасть и со всей мочи дунул, целясь в нас, сизой дымкой. Мы с попом, как подкошенные, упали на пол. Мои волосы и частично кожа головы заледенели.

На разукрашенной стене образовался круглый, серый, сочащийся влагой проём. Недолго думая, многозначительно переглянувшись с птенцом, карлик и его подопечный юркнули в проём и исчезли.

— Нет! Наташа! — закричал я, почти что всхлипывая. Пытался подняться с пола, но тело не подчинялось командам мозга — и я не мог встать.

— Давай, приди в себя! — приказал поп. — Они ещё в доме, потому что ослабли. Я знаю, — уверенно сказал он и криво ухмыльнулся, затем помог мне подняться.

Мы нашли Ленку в чулане под лестницей. Она уже не плакала, тихонько сидела, стуча зубами и сжав кулачки.

Небо за окном слегка прояснилось, выявляя светлые предрассветные пятачки. Только ещё бушевал напоследок, раскачивая ветви кустов и деревьев, неохотно стихающий ветер… Мы обыскали весь дом и снова поднялись наверх. Дверь в мастерскую плотно сидела в проёме, напоминая гранитный монолит. Я скулил, как побитый щенок, пытаясь вломиться внутрь, повторяя про себя, как молитву: «Наташка, Наташка…»

Леший, с избитым лицом и покалеченной рукой, ковылял нам навстречу из спальни. Бледный, испуганный, он там прятался в полузабытьи, точно зверь, и теперь едва понимал, что вообще происходит. Но упрямо подошёл к нам, тут же взяв на руки хныкающую и зовущую маму Ленку.

Мы со священником злобно махали топорами. Металл с лязгом высекал искры из бывшей деревянной двери. Я завыл.

Неожиданно дверь бухнула внутрь, мы едва не влетели в мастерскую вслед за ней. Вся комната в предрассветном свете была залита кровью, грязью и ослизшей слякотью, точно в испражнениях гигантского слизняка. Стены, потолок, окна — всё вокруг оказалось замарано, а вот шкаф исчез.

Из моего горла вырвался дикий стон, от отчаяния хотелось биться лбом о стену. Наверное, я всхлипнул. На плечо легли совместно руки священника и подрагивающая ладонь Лешего.

— Ещё не всё потеряно, сынок, — успокаивающе произнёс священник.

А я гневно стукнул кулаком об стену.

— Что делать, что же делать! — крикнул я.

— Мы с тобой до конца чувак, — произнёс Леший.

Я вздохнул и обнял его, чувствуя на глазах предательские слёзы.

Наглотавшись обезболивающих таблеток, как могли, обработали раны. Накормили и напоили Ленку. Пришлось ей дать немного снотворного, чтобы успокоилась и перестала звать маму.

Я находился точно в кошмарном сне, когда события неподвластны и вокруг творится какая-то запредельная херня. Только вот это была горькая реальность. До жути хотелось просто закрыть глаза и погрузиться в спасительное забытьё, где нет ничего: ни воспоминаний, ни боли.

Но отдых сейчас являлся непозволительной роскошью. Вызвать полицию представлялось панацеей от раковой опухоли. Священник молчал, нахмурив лоб, всё думал и думал да пил очень сладкий кофе, то и дело накручивая на палец неухоженную бороду. Наконец, сказал:

— Собирайтесь, берите все, что я вам скажу, да крепитесь духом, потому что сейчас мы поедем туда, откуда всё началось, — в Петровку. Пока ещё не поздно, — задумчиво оборонил он и поставил пустую чашку на стол.

— Ваше дело — раздобыть нам транспорт. На мне всё остальное. Через час будьте, как штык, возле моего дома, — пояснил Анатолий, бледный и невыносимо уставший, с запавшими от потрясения глазами.

Мы кивнули. Он вздохнул и спокойно вышел через дверь кухни, забрав с собой спящую Ленку, обещая пристроить её в церквушке на время.

— Вот бы нам ПМ Казановы, — тоскливо сказал Леший.

— Да уж, пригодился бы, — отчеканил я и, собравшись по-быстрому, вспомнил, что у Сергея Ивановича была старая «волга», времён лихих девяностых. Стояла себе в гараже.

Рыться в вещах тёщи было неудобно, а потом нахлынула апатия. Странная и отупляющая. В голове от принятых обезболивающих царила полная кутерьма. Ну и чёрт с ним. Короче, пришлось нам троим выбираться из деревни в повозке, запряженной чалой лошадью, которая стояла в ветхой конюшне, хозяев которой мы так и не обнаружили. Я угостил лошадь лежавшим на сене яблоком и сухим хлебом, и мы поехали в город.

По дороге лишь лужи, потрёпанные деревья с облетевшей листвой. У некоторых дряхлых домов были снесены напрочь крыши. Вокруг ни души. Гнетущая тишина, да ветер гоняет по небу рваные тёмные тучи…. В шесть утра мы прибыли в город, оставив лошадь в близлежащем парке. Пешком добрались до дома Клавдии Петровны, благо что от парка недалеко. Ещё полчаса искали в квартире ключи от гаража.

Священник успел сделать бутерброды нам в дорогу, запастись ликёром из квартирных запасов тёщи. Она этот ликёр страсть как любила, и соли захватил у неё на кухне ещё пару пакетов. Одержимость не иначе у него этой солью, наверное. Покопавшись в буфете, поп стянул несколько серебряных вилок и ножей. Из того самого старинного комплекта, который был предназначен для приданого Наташке, но так и не стал им из-за нелюбви тёщи ко мне, конечно же.

Хозяйственный поп ещё умудрился за время поиска ключей заварить термос чая и второй с кофе нам в дорогу.

Итак, мы разношерстной компашкой, с виду, наверное, смахивающих если не на террористов, то на беженцев или лишенцев, мать их, могли при встрече напугать кого-угодно и заставить безоговорочно вызвать полицию. Но нам везло.

С утра видели во дворе лишь пару алконавтов да угрюмого дворника, лениво машущего метлой, сгребая сор и редкие листья из стороны в сторону.

«Волга» в пыльном гараже завелась с первого раза, потарахтела мотором и повезла нас в путь-дорогу. Мы молчали, да нервно жевали себе бутерброды, и пили чай, потом поочерёдно дремали, сменяя за рулём друг друга.

Вместо того чтобы объяснять нам план дальнейших действий, Анатолий начал рассказывать, чем занимался при жизни до того, как его отлучили от церкви за беспробудное пьянство и учинение беспредела и последующего сквернословия лицам, носящим вышестоящий сан.

А ещё он сказал, что знал человека, который называл себя экзорцистом и который приехал в наши края из самого Ватикана, так сказать, отойдя от дел.

Экзорцист был одноглазый и хромой, весь седой и испещренный морщинами, а в прищуренных, постоянно слезящихся глазах вместе с застарелой болью сияла бездна. Священник пояснил, что такой взгляд мог выдержать не каждый, а я был из тех немногих, кто мог, возможно, поэтому и попал в прицел внимания экзорциста.

— Быть может, мне никогда бы не довелось воочию столкнуться