Пропащий (СИ) - Ильин Андрей Юрьевич

— Птеродактиль, зараза, — шепчет Данила. — Здоровенный какой!

Тварь с недовольным клекотом взмывает ввысь, делает левый разворот и устремляется вниз. Данила берет ружье, прицеливается. Летающая ящерица атакует со стороны солнца. Соображает, что так ее хуже видно! Данила опускается на колени и ждет. Когда громадный силуэт заслоняет небо, кожистые, как у летучей мыши, крылья распахиваются во всю ширь, тормозя движение Данила вскидывает ружье и стреляет не целясь, почти в упор между лап. Брюхо птеродактиля взрывается, разбрасывая внутренности и кровь во все стороны, будто бочка с помоями. Раненый ящер истошно визжит, костлявое туловище приближается со скоростью пушечного ядра, кожистые крылья молотят воздух, брызжет кровь … Данила делает кульбит в сторону, но влипшие в грязь лыжи не слушаются, крепления из полуживых червей рвутся и Данила шлепается в вонючую жижу, как жаба на песок. В последний момент удается растопырить руки, чтобы не провалиться.

Аки пророк распятый Данила лежит лицом в грязь, пуская пузыри и мысленно ругаясь последними словами. Встать, опираясь на руки, невозможно — ухнешь по самые плечи. Данила с усилием выдергивает голову из болота и тянет шею как можно больше, становясь похожим на крокодила уродца. Жирная, маслянистая грязь отпускает неохотно, напоследок плюнув облачком сероводородного смрада. Данила заползает на свои лыжи, кое как отряхивает грязь и поправляет оружие. Умирающий птеродактиль бьется в конвульсиях неподалеку. Болотные хищники, привлеченные шумом и кровью, уже кучкуются неподалеку. Данила невольно ежится, увидев громадных плоских пиявок, похожих на шевелящиеся банные полотенца. Какой-то членистоногий червяк с многочисленными отростками по всему телу суетливо высовывается из зарослей хвоща, шевеля кривыми жвалами по бокам рта. В воздухе нарастает гудение, будто звено вертолетов собирается приземлиться. Это тройка гигантских стрекоз барражирует на высоте пяти метров, ожидая кончины птеродактиля.

На человека, с ног до головы облепленного вонючей грязью и тиной, никто не обращает внимания. Тихонько, не делая резких движений, Данила «гребет» прочь, опустившись на карачки. Привязывать лыжи некогда и нечем, полумертвые белые черви ожили и в панике удрали, воспользовавшись подходящим моментом. До спасительного островка примерно километр. Может, меньше. Данила работает четырьмя «костями» мощно и равномерно, грязная жижа покорно уступает напору, импровизированные лыжи скользят, как по маслу, грязь чавкает и хлюпает. Пройдя с полверсты Данила даже сумел приспособиться — движения стали плавными и расчетливыми, как у жука-плавунца, шея вытянута, голова приподнята, дабы лицезреть возможные препятствия и перспективу. Полуденное солнце подсушило грязь, корка растрескалась и начала сыпаться крупными кусками. Сварливые вопли тварей, пирующих останками жука, постепенно затихают. Слышно только ритмичное хлюпанье грязи и собственное сопение.

До спасительного островка остаются считанные шаги. Обливаясь потом и грязью, Данила «рулит» к небольшому выступу с валуном странной приплюснутой формы, дальше по склону перебраться на вершину, под раскидистую крону гигантского папоротника.

— Солнце проклятое! — бурчит Данила. — Здесь зима бывает или нет? Хоть бы дождик пошел!

Минута и вот он припадает к земле в полном изнеможении. Как приятно ощутить прочную твердь берега после зыбкой поверхности бескрайнего болота! Жизнь медленно возвращается в измученное тело, мышцы обретают способность двигаться, кровь насыщается кислородом, взор проясняется. Данила глубоко, всей грудью вдыхает относительно свежий воздух, оглядывается. Болото живет своей жизнью, сероводород пузырит поверхность, мелкие твари бороздят грязь в поисках чего-бы-пожрать, в оранжево-голубой выси неба кружатся крылатые хищники. Данила еще раз смотрит ввысь — ба-а, да там тучи собираются! Вот это подарок! Хоть смоет болотную грязь. Она забилась в сочленения костюма из хитина, пластины неприятно скрипят, сыплется песок, подмышками натирает и вообще!

Как столетний старик, кряхтя и опираясь рукой о камень, Данила поднимается с земли. Делает шаг, другой … нечто цепляется за ногу мертвой хваткой. От усталости Данила соображал плохо, поэтому просто дергает посильнее, однако в ответ дернуло так, что пах простреливает острой болью. Утомление как рукой снимает. Данила оглядывается, руки сами срывают ружье с плеча. Камень оживает! Распускаются кривые лапы, покрытое твердой броней тело приподнимается, появляются многочисленные глаза. Раздается чуть слышное шипение, размыкаются челюсти. Огромный, как уличная бочка с квасом, паук смотрит на человека двумя десятками вылупастых глаз, лапы подрагивают от нетерпения броситься на вкусную добычу, на торчащих из пасти клыках закипает — пена? Нет, это яд, ведь пауки не жрут сразу, они травят ядом и ждут, когда добыча разложится, станет мягкой и пахучей…

— Хрен ты угадал, уродина! — сквозь зубы произносит Данила.

Негромкие, похожие на хлопки выстрелы звучат один за другим, ампулы с сжиженным газом пробивают лобовую броню и … и все! Куски хитина разлетаются во все стороны, как глиняные черепки, но вместо кровавых дыр, которые ожидал увидеть Данила, появляется второй слой брони. Правда, несколько ампул попали в глаза, образовались громадные дыры, истекающие бурой жижей, но на общее состояние паука это не повлияло. Он попятился, передние лапы судорожно «схватили» воздух, из пасти брызнула ядовитая слюна. Обойма с ампулами опустела, последний выстрел хлопнул горестно и одиноко. Паук не получил серьезных повреждений, но раны все-таки были серьезны, так что решимости броситься на жертву сломя голову поубавилось. Данила понял, что ждать нечего, надо добить тварь, пока она не пришла в себя.

Ружье летит на землю, в руках появляется телескопическое копье. Несколько энергичных встряхиваний приводят оружие в боевое состояние, острие вытягивается, выдвигается оперение, длина копья увеличивается до двух метров. Данила бросается на паука, намереваясь пробить насквозь через пасть. Идея хорошая, обязательно получилось бы, однако ноги разъезжаются на скользкой траве и Данила позорно шлепается задом. Ему остается только выставить копье перед собой в слабенькой надежде, что паук совсем уж дурак и прыгнет сам.

Паук не был дураком. Пару раз приседает, словно разминаясь перед забегом на короткую дистанцию, а потом неожиданно легко прыгает на беспомощную жертву, на лету отбивая копье лапой. Данила в ужасе пытается увернуться от ядовитых клыков, которые буквально вонзились ему в грудь. Спасает хитиновый доспех! Клыки не смогли пробить панцирь, давно копившийся яд буквально залил Данилу, он едва успел мотнуть головой и зажмурить глаза. Вонючая жижа, похожая на жиденькую манную кашу, потекла на землю. Данила выхватил нож, намереваясь воткнуть лезвие в щель между головой и туловищем, но ее не оказалось. Туловище и было головой! Данила просто ткнул ножом наугад, толчок отозвался болью в руке, тело скользнуло вниз по склону. Паучиный яд оказался отличной смазкой! Данила проскользнул между лап, заросшее короткими волосками пузо оказалось прямо над ним. Не раздумывая, Данила со всей силы полоснул ножом. Брюшина раскрылась, словно туго набитый мешок. Вываливаются внутренности, хлыщет жижа, Данила едва успевает увернуться от мерзкого водопада, мощно «гребанув» руками.

Паук взвизгнул точь в точь как свинья, защелкал челюстями и, быстро перебирая лапами, развернулся. От резкого движения из распоротого брюха вывалился целый ком и повис на толстом отростке. Данила проехал по склону почти до воды. Удалось затормозить на песке. Отступать некуда, за спиной трясина, впереди взбешенный паук и все, что остается, это продать жизнь как можно дороже. Паук спускается, делая неуверенные шаги, лапы скользят на собственной крови — или что там у него, белесое и вонючее! — и внутренностях. Данила, ободренный тем, что клыки паука не пробили хитиновый доспех, крепче сжимает рукоять ножа. В это мгновение ослепительная вспышка голубого огня заполняет землю неживым светом, спустя мгновение раздается удар грома.