Страна падонкаф - Вадим Россик

Так или иначе, выводы о личности погибшей подтвердит генетическая экспертиза. Она также поможет установить причины и время смерти девочки. Пока что эксперты могут сказать лишь то, что маньяк убил девочку сразу, перед этим нигде ее не удерживал.

Ученица девятого класса Света Синебрюхова пропала двадцать четвертого мая этого года. В семь тридцать она ушла из дома вместе с подругами. По дороге девочки расстались, и до дома Света так и не дошла.

Сотрудники полиции и других правоохранительных структур, работники администраций, частных охранных предприятий, волонтеры и неравнодушные граждане искали девочку почти три месяца. В ходе поисков были опрошены тысячи человек, обследованы десятки многоквартирных домов и сотни частных домовладений, досмотрены сотни легковых автомобилей.

Ориентировки с приметами девочки были распространены во всех районах Мухачинской области, их направили в сопредельные регионы России и даже в приграничные области Казахстана. И вот двадцать второго августа у полицейских и следователей появилась дополнительная информация. Местный житель, дворник, обнаружил голову школьницы в мусорном контейнере. Он сразу же обратился в полицию…»

Сережа сжал кулаки. «Будь ты проклят!» Он был уверен, что знает, кто монстр.

Убийца улыбался. Приятно вспомнить эту девку. Света-Марго. Миленькая такая. Правда, потом пришлось раскладывать ее по частям. Заворачивать в полиэтиленовую пленку, чтобы не кровило, и выносить из квартиры. Работенка еще та! Врагу не пожелаешь. Но голова Марго долежала на балконе до августа. Стала попахивать, хотя он ее хорошо упаковал. Он бы и голову сразу выкинул, но ангина… Прозевал. Сначала думал, обычная простуда, а оно вон как обернулось. Гнойная ангина. Все лето провалялся в постели. Мог бы и умереть. Вообще ужас!

Игорь становился все разговорчивее. Он вообще любил попиздеть. Мозг движения. Теоретик. А тут еще пиво действовало стимулирующе. Третья банка из бездонного пакета Пискли.

— Сталина же молодежь не знает. Вот Гитлер — другое дело. Дедушка Адик со своими идеями оказался ближе и понятнее народу. Дело его живет. Про Сталина никто не придумывает, что он жив, а про фюрера сколь угодно слухов. Ждут люди возвращения Алоизыча.

Димас кинул поддержку:

— Да коммунизм Сталина никому нафиг не нужен! А вот Гитлер — это айс. Если бы он победил, сейчас бы на мерседесах катались!

Витас, оглушенный неожиданным заданием, тупо пил пиво. В голове сами собой крутились мысли. Медленно вращались. Как колесо обозрения в мухачинском парке. Чужие мысли. Не свои, привычные. Какие-то пропагандонские. «Любят наши люди людоедов. Людоеды — они душевные… Детишек на руки берут… Очень любят с молодежью фоткаться… Да-да. Они кумиры миллионов».

Игорь хлопнул тяжелой рукой Витаса по спине.

— Что заскучал? Что молодец не весел, голову повесил?

Витас постарался улыбнуться. Получилось неубедительно.

— Все о´кей.

Игорь приобнял за плечо. Знак доверия.

— Ты пойми. Этот ниггер — убийца. Слыхал, что в тридцать третьем микрорайоне появился маньяк?

— Ну?

— Только между нами. Я вычислил этого говнюка!

Витас недоверчиво посмотрел. Игорь энергично кивнул.

— Точно! Это тот самый черный. Ты же знаешь, они все падки до белых девчонок!

Витас задумался. Пьяные мысли.

«А что? Все сходится. Мандинго знал, когда Дашка ко мне придет. Живет в одном доме с Марго. Знал, когда у нее днюха. Сам Палашовой говорил при всех на «Сметане». А куда он дел труп Марго? Ведь в квартиру Мандинго заходила полиция, когда искала Светку. Но Мандинго же просто пацан! А может, все-таки кто-то другой? Валерик? Или Мостипан? Хотя нет. У этих алиби. Они квасили в это время. Да и куда им! Если всех подозревать… Так, в конце концов, на себя выйдешь».

— Опля! Принеси пользу родине! Замочи черного! — заорал хмельной Димас.

Истинный ариец. Беспощаден к врагам рейха.

В подъезде было сумрачно и прохладно. Как в пещере. Пахло кошками и куревом. Лифт не работал уже второй день, поэтому, понажимав на всякий случай по очереди кнопку, девочки стали спускаться по лестнице. Впереди прыгала по ступенькам Марисабель, за ней спокойно шла Латойя, последней — Катя. Никого не трогали.

Но.

Этажом ниже, на тринадцатом, кто-то стоял и курил у мусоропровода. Какой-то мужчина в белой рубашке и в темно-серых брюках из блескучего материала. Ровный пробор на черноволосой голове. Такие же ровные стрелочки на брюках. Дешевый шик. Кавказец. Хачик или азербон.

Он, улыбаясь, заступил дорогу. С вечным характерным акцентом:

— Как жизнь молодая?

Отвратная улыбка.

— Хотите, дурашку покажу?

Катя протиснулась вперед между сестер. Закрыла собой.

— Отвали, извращенец!

Мужик перестал улыбаться. Оскалился.

— Молчи, овца потная!

Тут и сумка пригодилась. Катя замахнулась.

— Отвали, сказала!!!

Заорала так, что чуть у самой уши не отвалились. Наверху хлопнула дверь.

— Девчонки! Что случилось?

Сережка. Брат. Услышал.

Хач, не дожидаясь, ринулся вниз. Молча. Был и нет. Только быстрый топоток легким мячиком скатился по ступеням.

Катя облегченно вздохнула. Пронесло. «Вот укурок!» Ответила:

— Все нормально, Серж. Закрывай дверь.

Взяла девочек за руки. Мельком глянула на них. Темные серьезные личики. В круглых больших глазах блестят слезы. Шок. Ничего, сейчас пройдет.

Катя улыбнулась сестренкам.

— Не бойтесь, шоколадки! Никто вас не тронет.

Те доверчиво прижались с двух сторон к старшей сестре. Надежа и опора. Два курчавых кузнечика на голенастых ножках. У Кати спазмом сжало горло. «Никому не отдам! Не позволю обидеть! Малышки мои родные!»

У подъезда придурочный Лябин мучил котенка. Двадцатый-то дом, Лябинский, вот — рядом. Котенок был совсем еще маленький. Серый замухрышка. Он отчаянно пищал и пытался царапаться, но куда там. Дурак, прижав котенка спиной к асфальту, трудолюбиво сопя, разводил в стороны передние лапки. Делал искусственное дыхание. Рядом, в рядок, уже неподвижно лежали четыре кошачьих сородича, не выдержавших такой экзекуции.

Первой спасать котенка бросилась Марисабель. Она бросила Катину руку и подняла валявшийся на тротуаре игрушечный пистолет. Обезоруженный, Лябин тут же отпустил несчастное животное и протянул руки к Марисабель, жалобно пуская слюни и что-то бессвязно канюча.

— Прекрати издеваться над бедным котенком! — строго сказала Катя дебилу. — Он же живой!

— Ему же больно, Леша! — подхватила сердобольная Латойя, беря котенка на руки. — Мальчик!

Марисабель на всякий случай держала дурака на прицеле. Видно было, что Лябин боится пистолета. Он встал, прикрыл руками голову от смертельного выстрела, но не уходил. Стало понятно, что без привычного пластмассового оружия ему не жизнь.

— Девки, вы чего дразните блаженного? — возмутилась с балкона какая-то старая ведьма. — Совести у вас нет! Ну что за люди!

— Мари, отдай ему его бесценный пистолет, — скомандовала Катя. Чуть поколебавшись, Марисабель протянула игрушку Лябину. Убогий недоверчиво взял ее, внимательно осмотрел со всех сторон, засунул за поясной ремень.

Со стороны двадцатого дома раздался протяжный крик. Мать Лябина, как муэдзин со стамбульского минарета:

— Леша-а, иди домо-ой!

Лябин, по-дурацки ухмыляясь, послушно пошел к своему дому. Все. Инцидент был исчерпан.

— А куда котенка? — спросила Латойя старшую сестру.

Марисабель умоляюще сложила руки.

— Давайте возьмем его себе?

Она показала на четыре трупика.

— Он же теперь сирота. У него больше никого не осталось из родственников.

Латойя с Марисабель хором:

— Катя, он же погибнет!

Катя обреченно махнула рукой.

— Ладно. Берем котенка себе. Вечером вместе поговорим с мамой.

— Ур-ра-а!

— А как мы его назовем? — задала вопрос практичная Латойя.

— А давайте назовем его Пусиком! — запрыгала на одной ножке Марисабель. — Он такой Пусик!

Пусик?

Даже в неисчерпаемом пакете Пискли пиво все-таки закончилось. Больше в пельменной делать было нечего. Перед расставанием Игорь раздал всем баллончики с коричневой краской: писать на заборах «Белая сила», «Власть белых» и рисовать свастику. Типа вести пропаганду среди населения. Наглядная агитация. Условились завтра собраться опять. У Лехи. Встали, кинули зигу.

Игорь с Писклей как пришли, так и ушли — вместе. Димас с Лехой решили взять еще фуфырик. Усугубить, так сказать. Приглашали Витаса, но он отказался. Он и без фуфырика чувствовал в себе отчаянную отвагу, искрометный юмор и твердую уверенность в себе — все три признака алкогольного опьянения.

Из пельменной Витас просто вернулся домой. Без приключений. Хотелось подумать. Но пиво в крови думать не разрешало. И что-то давило. Как будто на голую душу наступил здоровенный волосатый мамонт и стоял. Витас отложил подумать на потом. Врубил любимый музон. Вандал: «Дед мой был штурмфюрер СС!» На полную. Чтобы динамики трещали. Звуковой экстремизм. После седьмого прослушивания стало проще. Потом сходил в туалет. По-тяжелому. Почувствовал: совсем ништяк.