Обратно он не придет! (Полоса отчуждения) - Екатерина Мурашова

— Смотри, он похож на тень отца Гамлета, — сказал кто-то рядом.

Я подняла глаза и увидела, что рядом с нами сидят Боб и девушка с пушистой косой. Они ели мороженое. Боб грыз его белыми зубами, поднимая губы, а девушка осторожно слизывала розовым язычком. Девушке, кажется, совсем не нравился Боб. Когда он сказал про сеттера, она чуть пожала плечами и отвернулась, показывая, что ей вовсе не смешно. Тогда, чтобы поддержать авторитет Боба, я громко рассмеялась. Девушка и Васька взглянули на меня с удивлением, а Боб с благодарностью.

Жека убежал за колоннаду, и мы с Васькой пошли за ним. Оглянувшись, я увидела, что девушка с пушистой косой и Боб тоже поднялись со скамейки. Они не смотрели друг на друга, но почему-то чувствовалось, что они вместе. Словно ниточка какая-то была натянута между ними…

В тени колоннады на ступенях сидело несколько парней. У одного из них в ушах висели просверленные серебряные монеты. У другого на стриженой голове была выбрита дорожка, похожая на пролив в озерных камышах.

— Чего это они? — громко спросил Жека, указывая на парней пальцем.

— А-а! Дурят! — отмахнулся Васька и покрутил пальцем у виска.

— Чего-чего?! — Один из парней приподнялся и выразительно упер руки в колени, а я подивилась Васькиной бездумной храбрости. — Чего это он нарывается?

— Хочешь, ноги на уши навешу? — почти ласково спросил парень с монетой в ухе.

— Велик почет! — нагло усмехнулся Васька. — А ты лучше серьгу подари!

— А на что тебе? — заинтересовался парень.

— А вот им, — Васька указал на нас с Жекой, — мороженого куплю.

— А чё? — сочувственно спросил парень. — Мамаша не субсидировала?

— А я детдомовский, — сказал Васька. — У меня мамаши нет. И у него тоже.

Парень внимательно оглядел Ваську, нахмурился, внезапно снял монету с крючка и на открытой ладони протянул Ваське:

— На, бери!

— А я возьму! — Васька сжал монету в кулаке.

— Только, слышь, ее пожалуй, не возьмут, — неуверенно сказал хозяин серьги. — Порченая она. С дыркой.

— Ну, это мы мигом, — вступил в разговор полубритый парень, выплюнул на ладонь жвачку, отобрал у Васьки монету и быстро заклеил дырку. — Во! Как новая! Иди, пользуйся!

— Пошли! — сказал Васька и зашагал прочь.

— Спасибо! — вежливо сказала я странным парням.

— На здоровье! — захохотали они.

Жека прыгал вокруг Васьки, стараясь разглядеть картинку на монете.

В кафе мы отстояли довольно большую очередь.

— Три по сто с сиропом, — сказал Васька и протянул пять рублей продавщице.

Она швырнула монету на тарелочку и уже почти взялась за круглый черпачок, которым достают мороженое, но что-то то ли в Ваське, то ли в бывшей серьге привлекло ее внимание, и она снова взяла в руки злополучные пять рублей. Ковырнула ногтем залепленную дырку, изумленно взглянула на вылезшую жвачку и вдруг закричала пронзительно и визгливо:

— Ой, да вы ж поглядите, люди добрые! Это чего ж такое деется! Это ж с каких лет они обманывать-то начинают?! Это что ж ты мне, аспид, подсунул?!

— В милицию надо, — нерешительно сказал кто-то в очереди.

На крик из кухни выглянула старушка-посудомойка в клетчатом переднике и кожаных тапках, в каких ходят в школе мальчишки-первоклашки.

— Истинно распустились, — закивала она. — Истинно. И милиция тоже распустилась. Совсем не глядит за порядком-то…

Васька выхватил из рук продавщицы монету и выбежал из кафе. Мы с Жекой вышли за ним, стараясь не привлекать ничьего внимания.

Парни по-прежнему сидели на ступенях и курили. Мне показалось, что они даже не изменили позы.

— На, получи обратно. — Васька сунул серьгу хозяину.

— А чего? Не взяли? — огорчился тот. — Ну вот, я же говорил… Да оставь себе. На память.

— На хрена мне от тебя память? — грубо спросил Васька и повернулся, чтобы уйти.

— Эй, пацан! — позвал один из парней. — Постой! Возьми настоящую пятерку!

— Пошел ты со своей пятеркой! — крикнул Васька.

Я виновато улыбнулась парням, смягчая Васькину грубость.

Я сидела на кухне у окна и ковыряла вилкой в тарелке с винегретом. Рядом с тарелкой лежала раскрытая книга — «Идиот» Достоевского. Я уже прочитала ее и теперь перечитывала понравившиеся места. В общем-то, книга мне понравилась, особенно конец. Сильно написано. Но только я подумала, что если бы все эти герои ну хоть что-нибудь делали, хоть где-нибудь работали, то им, может быть, было бы легче во всем разобраться.

Есть не хотелось, и в школу не хотелось тоже. За окном было серо и пустынно, только в углу двора яростно рыла землю бродячая трехцветная кошка. Приглядевшись, я заметила человека, сидящего под грибком на углу песочницы. Он сидел совершенно неподвижно и, казалось, спал.

«Интересно, что он тут делает?» — лениво подумала я и в тот же миг не то чтобы узнала, а просто как-то поняла, что этот человек — Васька. Я уколола вилкой язык, вскочила и поперхнулась винегретом. Чтобы Васька сам пришел ко мне и ждал меня, должно было случиться что-то такое… такое… Я схватила несобранный портфель, впрыгнула в уличные туфли и кинулась к выходу. Из ванной выглянула мама в бигуди и в махровом халате.

— Ты куда? — удивленно спросила она.

— В школу… забыла… классный час… — забормотала я, силясь открыть дверь и от волнения проворачивая ручку вечно неисправного замка.

«Хорошо, что бабушка ушла в поликлинику!» — подумала я, прыгая через три ступеньки.

Во дворе я сразу бросилась к Ваське, хотя была почти уверена, что мама смотрит в окно. Он медленно поднялся мне навстречу.

— Что?! — шепотом крикнула я. — Что случилось, Васька?!

— Жека заболел, — хрипло сказал Васька.

Я несколько раз моргнула и вдруг почувствовала, что растерянность и страх куда-то подевались. Внутри все собралось в один большой комок.

— Симптомы какие? — быстро спросила я.

— Чего? — Васькины тонкие губы болезненно перекосились.

— Ну, признаки… Болит у него что?

— Горит весь. И кашель.

— Горло не болит?

— Нет вроде.

— Может, в больницу?

— Я тоже думал… Он плачет, просит: «Не отдавай меня. Я там помру…»

— Ладно, жди здесь. Я сейчас. — Я бросила портфель к Васькиным ногам и побежала домой.

Я рылась в аптечке. Мама удивленно и встревоженно сопела за моей спиной. Кашель и температура… Либо грипп, либо бронхит, либо воспаление легких… С верхней полки в ладонь вывалился бабушкин фонендоскоп. «Идиотка!» — обругала я себя. Когда-то бабушка предлагала мне научиться пользоваться им, но я отказалась. Слушать человеческие внутренности почему-то казалось мне неприличным. Как бы мне сейчас пригодилось такое умение! Скрипнув зубами, я запихнула фонендоскоп на место. Так… В любом случае — антибиотики… Пенициллин — только для инъекций. Канамицин — отлично, сойдет… Аспирин, амидопирин — жаропонижающие, димедрол — тоже пригодится… Что еще? Я оглянулась, заметила на столе лимон, сунула его в карман.

— Может быть, ты объяснишь мне наконец, что происходит? — произнесла мама, стараясь придать своему голосу железные бабушкины нотки.

— Потом… когда-нибудь… может быть… — неопределенно пообещала я.

В дверях мама сделала слабую попытку остановить меня. Я с ходу нырнула под ее руку и как снаряд вылетела на лестничную площадку.

— Значит, так. Запоминай. — Я по очереди вкладывала в Васькину ладонь шуршащие пакетики. — Это вот по одной трети таблетки через каждые три часа. Это — по четвертинке того и другого — один раз. А это — на ночь, без меня не давай. Вот лимон, давай ему с чаем, как можно больше… Все понял? Да… время… Вот, возьми! — Я сдернула с руки часы и сунула их Ваське. — После уроков я сразу сюда, к вам. Жди!

Васька стоял передо мной вытянув руки. На одной ладони лежали мои часы, на другой — лекарства. Я осторожно загнула пальцы на обеих ладонях. Пальцы были холодные и влажные. Васька опустил сжатые мной кулаки и смотрел куда-то в сторону. Потом повернулся и пошел. Я подхватила портфель и побежала в школу.

Часов у меня не было, и на последнем уроке я то и дело спрашивала у Наташки, сколько времени осталось до звонка. Наташка сначала отвечала, потом молча задирала рукав и, наконец не выдержав, спросила:

— Ты чего, на пожар, что ли, торопишься?

— Да, на пожар! — ответила я.

Едва дождавшись конца урока, я помчалась в «полосу».

Жека лежал на спине и смотрел в потолок широко открытыми глазами. В каждом зрачке отражалась керосиновая лампа, пристроенная Васькой в изголовье.

— Ну как? — спросила я.

— Все так же.

— Температура спала?

— Вроде. Весь мокрый был.

— Переодеть есть во что?

— Уже переодел.

— Хорошо. Но к вечеру опять будет подниматься… Антибиотики даешь?