Бумаги Иисуса - Майкл Бейджент

Гностики явно доставляли серьезные неприятности Иринею. Он обвиняет их в том, что они вводят в заблуждение его паству «под предлогом знания».[114] Он жалуется, что гностики атакуют его аргументами, иносказаниями и тенденциозными вопросами.[115] Познакомившись с гностической литературой и побеседовав с рядом гностиков об их воззрениях, Ириней Лионский исполнился решимости опровергнуть их учение, к которому он питал искреннее отвращение.[116] В своем объемном труде, направленном против гностиков, он приводит многочисленные сведения о них самих, об их верованиях и о зарождавшемся в конце второго века нашей эры ортодоксальном течении христианства.

Он знал о претензиях гностиков на обладание некой тайной информацией: по его словам, они заявляли, что «Иисус с Своими учениками и апостолами говорил втайне отдельно».[117] Он также указывает, что это предположение об эзотерическом знании пришло из прошлого века и каким-то образом связано с воскрешением мертвых. Гностики, поясняет Ириней, не понимали воскрешение буквально – на самом деле они многое в священных текстах, и особенно иносказания, воспринимали как символы, как истории, которые требуют интерпретации, чтобы выявить скрывающееся за ними послание.[118] Для них воскрешение из мертвых имеет символическое значение как присутствие того, кто имел опыт «истины», как ее трактует гностицизм.[119]

Любопытно, что Ириней использует это для опровержения идей гностицизма: воскрешение из мертвых практиковалось Церковью и при жизни Иринея, и раньше. Он дважды, причем со знанием дела, упоминает об одном и том же случае, когда умерший был воскрешен. Воскресший человек прожил впоследствии довольно долго. Жаль, что Ириней не приводит подробностей этой удивительной истории, которая служит, однако, доказательством, что он не понял сути спора.[120]

Тем не менее Ириней Лионский стал оплотом ортодоксального течения в те времена, когда внутри христианской Церкви мог возобладать гностицизм. Ириней открыто заявил, какие евангелия следует использовать, а какие отвергнуть. Он впервые собрал вместе четыре Евангелия – от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна. В действительности он создал идентификацию Божественного Иисуса, одновременно Сына и вечного Творца.[121] Ириней Лионский также дал понять, что объединенная и централизованная Церковь является мерилом истины. Таким образом, централизация и ортодоксальность были определены как доказательства истинности и правоты: земная власть служила свидетельством божественной поддержки. И наоборот, децентрализация являлась свидетельством заблуждений. Как мог существовать лишь один Бог, точно так же могла существовать лишь одна Церковь и одна истина. Этот простой, но поверхностный аргумент, тем не менее, убедил многих. Даже сегодня эта точка зрения имеет своих сторонников в Ватикане, к которым, разумеется, принадлежит и папа римский.

Пока одни богословы пытались создать централизованную «правильную» веру, другие занимались централизацией церковных структур, придерживаясь мнения, что удобнее управлять с позиций централизованной власти. В формировании и становлении христианства политические соображения – подпитываемые гонениями, о которых мы не должны забывать – играли не меньшую роль, чем теологические.

Примерно в то же время, когда Ириней Лионский отстаивал свою версию христианства, менялись сами принципы управления церковью. Раньше местные церковные общины управлялись группой людей – пресвитеров-епископов, – но постепенно происходила централизация этих управляющих структур. Группу сменил один епископ, который был главой каждой из епархий. Этот процесс, по всей видимости, начался в Риме в середине второго века и завершился к началу третьего века. Разумеется – и мы не должны этому удивляться – епископ Рима считал себя выше всех остальных. Он хотел, чтобы его признали высшим иерархом Церкви и представителем мессии на земле. Папа Стефан 1 (254–257) был первым епископом Рима, который обосновывал свои претензии на первенство среди епископов тем, что он является преемником апостола Петра. В доказательство он приводил цитату из Евангелия от Матфея: «…ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою…»[122]

Впоследствии утверждалось, что Петр приехал в Рим, а в конце второго века его стали считать первым христианским епископом этого города.[123]

Как бы то ни было, в 258 году император Максимиан Марк Аврелий Валерий приказал казнить всех христианских епископов, священников и дьяконов. Многие погибли, но многим удалось спастись. Преимущества централизованной власти были очевидны для руководителей христианской Церкви, которые, вероятно, не отказались бы сосредоточить власть в своих руках, представься им такая возможность.

Эта возможность впервые представилась при императоре Константине. Сам он принял крещение только на смертном одре, но именно в его правление христианству было позволено расцвести. Константин стремился к единству; он созвал Никейский собор, чтобы дать отпор ереси Ария. Цель собора состояла в том, чтобы заручиться поддержкой идеи, что Иисус «един» с Богом Отцом, против чего выступал Арий и его сторонники; они не считали Иисуса богом. Как заметила профессор Принстонского университета Элейн Пейджелс, «те, кто выступал против этого положения, указывали, что оно отсутствует и в Евангелиях, и в христианской традиции».[124] Однако никакие аргументы не смогли убедить безжалостных богословов, приехавших в Никею с определенной целью.

Собор был настроен против Ария, но присутствие его сторонников привело к шумным собраниям и жарким дискуссиям. Поэтому во время гневного обмена репликами епископ Мир Ликийский вполне мог напасть на худого и изможденного Ария – именно этот эпизод обычно мы видим на картинах, изображающих Никейский собор. Споры выплеснулись на улицы Никеи: на потеху публике в театрах разыгрывали пародии на богословские диспуты, а по всему городу в дискуссии были вовлечены рыночные торговцы, лавочники и менялы. Попросите кусок хлеба, и вам ответят: «Сын ниже Отца». Спросите, готова ли ванна, и вы услышите: «Сын возник из ничего».[125]

Дебаты завершились голосованием. Точное число голосовавших неизвестно, однако против проголосовали только Арий и два его сторонника; считается, что большинство победило с подавляющим перевесом – 217:3. Арий и два его последователя были сосланы за Дунай.

Любопытным или даже странным добавлением к данному эпизоду может служить тот факт, что таинство крещения умирающего императора Константина проводил священник еретической арианской церкви. Это значит, что для Константина богословские тонкости значили меньше, чем принятие любой идеи, которая наилучшим образом обеспечивала единство – для него это означало стабильность и являлось первоочередной задачей.

Своим решением Никейский собор создал воистину фантастического «Иисуса веры», одновременно претендуя на историческую достоверность. Кроме того, были сформулированы критерии, на основе которых впоследствии будут отбираться тексты Нового Завета. Собор в Никее объединил христианский мир, в котором принципы веры хранились сообща. Все, что отличалось от них, объявляли ересью, отвергали и по возможности уничтожали.

Мы по сей день страдаем от такого подхода. В свом стремлении к научной достоверности Элейн Пейджелс в книге «Beyond Belief: The Secret Gospel of Thomas» позволила себе замечание личного характера. Оно связано с важным аспектом, имеющим далеко идущие последствия. Элейн объясняет, что в церковном учении ей не нравится «тенденция идентифицировать христианство с одним-единственным официальным набором верований… а также убежденность, что только христианская вера указывает путь к Богу».

Осознав высокую цену неудачи, последующие епископы Рима старались сосредоточить власть в своих руках; наибольшее рвение проявил при этом папа Дамас I (366–384), который пригласил наемных убийц, в течение трех дней уничтожавших его противников. Утвердив свою власть, Дамас назвал Рим «апостольским престолом» – другими словами, единственным местом во всей Церкви, которое может претендовать на роль преемника апостолов и таким образом считаться наследником их власти и их функции. Любой последователь Иисуса из числа зелотов посчитал бы эти претензии нелепыми и явно ложными.

Игнорируя подобные возражения, объявил себя истинным и прямым преемником Петра, по праву унаследовавшим Церковь, которую создал Христос. В качестве высшей духовной власти на земле Дамас также установил, что мерилом любого учения, претендующего на истинность, является одобрение папы. Таким откровенным способом подкреплялись претензии на апостольское наследие.