Треугольник страсти - Анна Князева

Проснулась Саша почти успокоенной. По крайней мере, то чувство стыда, которое вчера заставляло ее корчиться от муки, больше не разрывало ей душу. Сашеньке даже пришло в голову, что, может, все уляжется как-нибудь само, и письмо Михаилу Антоновичу отправлять не стоит. Но, устыдившись на этот раз уже своего малодушия, Саша открыла ящик комода.

Письма не было. Сашина рука беспомощно шарила под бельем, но ничего похожего на лист бумаги не находила. Девушка принялась лихорадочно вытаскивать вещи. Она опустошила весь ящик, но письма не было. Тогда девушка начала вытряхивать белье из следующего ящика. Но и здесь ничего не оказалось. У Сашеньки от страха замерло сердце: «Что это значит?»

Кто мог войти в ее комнату ночью, пока она спала, и выкрасть письмо? Видимо, этот «кто-то» подсматривал за ней и видел, куда именно Саша спрятала заветную бумагу. Но кому могло это понадобиться?

Первой пришла на ум Саше ее служанка Клава. Но девушка с гневом отогнала это подозрение, ведь Клава служила у нее уже несколько лет и знала ее чуть ли не с детства. Они всегда прекрасно ладили, и Саша относилась к бывшей крестьянке, скорее, как к наперснице. Хотя та была старше на добрый десяток лет, они могли шептаться и хихикать, обсуждая гостей, которые появлялись в доме Микульчиных. О Михаиле Антоновиче они тоже говорили. Клава находила его положительным и приятным господином. Сашу такие определения смешили, но она понимала, что большей похвалы от ее служанки трудно заслужить. Почему-то ее успокоило то, что Орлов понравился Клаве. Интересно, что она сказала бы о Дмитрии?

Отделавшись от подозрений насчет Клавы, она попыталась сообразить, кто еще мог беспрепятственно проникнуть в ее комнату.

Теперь подумалось о матери… Саша прижала ладони к вспыхнувшим щекам.

— Боже, только не это!

Если Анна Владимировна случайно заметила, как дочь что-то пишет, то вполне могла, бесшумно замерев за дверью, дождаться пока Саша ляжет спать, чтобы изъять у нее письмо. Любопытства ей не занимать, и со своей совестью она всегда может договориться, хотя всем известно, что читать чужие письма — это стыдно!

Осев прямо на выброшенное из комода белье, Саша зажмурилась и застонала от ужаса. Она раскачивалась из стороны в сторону и до боли стискивала пальцы. Девушке было яснее ясного, что жизнь ее отныне кончена. Мать сживет ее со света своими упреками.

К изумлению Сашеньки, когда она по третьему требованию спустилась завтракать, мать встретила ее как ни в чем не бывало.

— Ты что, душа моя, не захворала ли? Ждем тебя, ждем…

— Нет, я здорова, — торопливо заверила Сашенька и, присев к столу, опустила глаза.

Сергей Васильевич добродушно заметил:

— Заспалась нынче наша пташка, только и всего. Вчера целый день на свежем воздухе провела. Что Мишка Орлов? Еще не разучился в седле сидеть?

— Он прекрасно держится, — пробормотала Саша, боясь поднять глаза. Она пыталась угадать, притворяется ли мать или впрямь ничего не знает. От мысли, что выкрасть письмо мог кто-то посторонний, у девушки отнимались ноги.

Анна Владимировна встревожилась не на шутку. Потребовав, чтобы дочь наконец взглянула на нее, она принялась расспрашивать.

— Да что стряслось, Сашенька? Не обидел ли тебя кто? Рассеянная ты какая-то нынче. Думаешь о чем-то своем… Да ты мажь булку вареньем и не жуй так… Не наговорил ли тебе Михаил Антонович чего лишнего?

— Ах нет, мама! — испуганно заверила она. — Господин Орлов настоящий джентльмен.

«Даже более чем», — вздохнула про себя Анна Владимировна.

Микульчин расхохотался.

— Да-да, джентльмен — это про него! Твою мать он мне без боя уступил, хотя мог бы и побороться. Так, Аннушка?

— Ах, оставь ты эти глупости! — раздраженно откликнулась она. — Дела давно минувших дней…

Сашенька поспешно попросила:

— Расскажите, папенька.

— О чем тебе рассказать? О том, как два закадычных друга одновременно влюбились в первую красавицу Петербурга?

— Ты бы почаще об этом вспоминал, — усмехнулась Анна Владимировна.

— И о том, что один из них, ваш покорный слуга, оказался более настойчивым и храбрым.

— Храбрым? Разве в таком деле нужна храбрость? — заинтересовалась Сашенька.

От изумления Сергей Васильевич громко звякнул чайной ложкой.

— Да ты совсем еще дитя, дочь моя! Нужна ли храбрость? А ты полагаешь, молодому человеку, неискушенному в любовных делах, легко подойти к первой красавице и пригласить ее хотя бы на мазурку? А ну как откажет? Позор на весь свет! Скажут: «Не по Сеньке шапка! Так и нечего было лезть». Мишке тогда как раз храбрости-то и не хватило. Хотя он был жених позавиднее меня.

Смеясь, Анна Владимировна обратилась к дочери:

— Так что, если б твоя мать головой думала, ты была бы сейчас куда более богатой наследницей.

— Да я и без того не бесприданница.

Сашенька пыталась казаться веселой, но на душе у нее скребли кошки. Ей мерещились страшные сцены: как письмо ее сейчас читают вслух в гостиной графини Хвостовой, которая хоть и приходилась подругой Анне Владимировне, вряд ли упустила бы возможность посудачить насчет ее хорошенькой дочери. Тем более у нее и свои дочери были на выданье. Воображение у девушки разыгралось так живо, что она не выдержала и вскрикнула. Из дрогнувшей в руке чашки на скатерть выплеснулся чай. Она уставилась на растекающееся темное пятно и молила о том, чтобы кто-нибудь так же пролил чай на украденное у нее письмо.

Анна Владимировна так и подскочила.

— Да что с тобой, в самом деле?!

— Зуб, — нашлась Сашенька. — Болит и дергает. Всю ночь промаялась.

— Да что ж ты сразу-то не сказала? Я знаю хорошую знахарку, которая отлично зубы заговаривает. Сейчас пошлю за ней.

Саша хотела отказаться, сославшись на то, что в зубе дернуло и отпустило, но мать продолжала:

— Она и гадает лучше всех в Петербурге, и по руке читает.

Сергей Васильевич поморщился.

— Тьфу, ерунда какая!

— Ерунда не ерунда, а в том месяце эта Агриппина младшей дочери Прошиной насоветовала в путешествие отправиться. Мол, жениха она себе только на воде найдет. Она ведь совсем уж в девках засиделась. И что вы думаете? На пароходе эта перезрелая девица знакомится с сынком какого-то фабриканта. Они, видно со скуки, находят удовольствие в обществе друг друга и на сушу сходят уже помолвленными.

— Ох, и любишь ты посплетничать, Аннушка, — отмахнулся от нее супруг.

— Да где же здесь сплетни? — наморщила она лоб. — Все как было говорю. Это тебе всякий подтвердит.

— Да я и спрашивать не буду.

— А это уж твое дело. Только за Агриппиной я сейчас пошлю.