Рассказы о Господе Боге - Райнер Рильке

- Знаешь, говорят еще, она живет тем, что... Доктор резко повернулся и вышел из комнаты. Господин советник, рука которого так внезапно упала с родственного плеча, через десять минут опомнился. Потом пошел к жене и сказал угрюмо:

- Я всегда говорил, что твой братец со странностями. Задремавшая было жена сонно зевнула:

- Ах, Боже мой, ну да.

Через две недели доктор уехал. Он вдруг понял, что не найдет здесь свое детство. В Мюнхене он отыскал в адресной книге: Клара Зельнер, Швабинг, улица и номер. Он дал ей знать о своем прибытии и отправился по адресу.

Стройная дама встретила его в комнате, полной тихого, доброго света.

- Георг, и вы вспомнили обо мне? Доктор остановился пораженный.

- Так вот вы какая, Клара.

Ее лицо с ясным и открытым лбом было спокойно, она словно хотела дать ему время, чтобы он ее окончательно узнал. Он долго всматривался, наконец нашел в ней что-то какую-то черту, которая убедила его, что перед ним действительно стояла подруга его детских игр. Он снова пожал ее руку, потом медленно выпустил ее и осмотрелся в комнате. В ней не было ничего лишнего. На столе у окна лежали книги и исписанные листы бумаги, за которыми, видимо, Клара только что сидела. Стул был еще выдвинут.

- Вы писали? - и доктор почувствовал, как глупо прозвучал его вопрос. Но Клара непринужденно ответила:

- Да, я перевожу.

- Для печати?

- Да, - сказала Клара просто. - Для одного издательства.

Георг заметил на стенах несколько итальянских репродукций. Среди них "Концерт" Джорджоне.

- Вам это нравится? - Он подошел к картине.

- А вам?

- Я не видел оригинала. Это во Флоренции?

- В Pitti [Палаццо Питти, дворцовая галерея во Флоренции]. Вы должны туда съездить.

- Для этого?

- Для этого.

Она излучала какую-то простую чистую радость. Доктор выглядел задумчиво.

- Что с вами, Георг? Вы не хотите сесть?

- Мне грустно, - сказал он медленно. - Я думал... но у вас совсем не убого, - вырвалось у него. Клара улыбнулась.

- Вы слышали мою историю?

- Да, то есть...

- О, - перебила Клара, заметив, что он хмурится, - люди не виноваты, что говорят об этом иначе. То, что мы переживаем, редко можно выразить в словах, и кто пытается все же об этом рассказывать, поневоле впадает в ошибки.

Они помолчали. Потом доктор спросил:

- Что сделало вас такой доброй?

- Все, - ответила она тихо и мягко. - Но почему вы спрашиваете об этом?

- Потому что... потому что вы, собственно, должны были сделаться черствой. Вы были такой слабый, беспомощный ребенок, такие дети или трубеют, или...

- Или умирают, хотите сказать. Ну так я и умерла. О, я была мертва много лет. С тех пор, как мы с вами расстались там, дома, вплоть до... - Она взяла что-то со стола. - Посмотрите, это его портрет. Он немного льстивый. Его лицо не такое ясное, но лучше, проще. Потом я покажу вам и нашего ребенка, он сейчас спит здесь, в соседней комнате. Мальчишка. Зовут Анжело, как и его. Он сейчас далеко, в отъезде.

- И вы совсем одна? - спросил доктор рассеянно, все еще рассматривая портрет.

- Да, я и сын. Разве этого мало? Анжело художник. Его имя мало известно, вряд ли вы о нем слышали. До самого последнего времени он боролся: с миром, со своими планами, с собой и со мной. Да, и со мной: я ведь целый год упрашивала его ехать. Я чувствовала, что ему это необходимо. Однажды он спросил в шутку: "Я или ребенок?" Я сказала: "Ребенок", -- и он уехал.

- И когда вернется?

- Не раньше, чем мальчик научится выговаривать свое имя, так мы договорились.

Доктор хотел что-то заметить, но Клара рассмеялась:

- А так как это довольно трудное имя, то дело будет еще не скоро. Анжелино исполнится летом только два года.

- Странно, - сказал доктор.

- Что, Георг?

- Как хорошо вы понимаете жизнь. Какой вы стали взрослой, как вы молоды. Куда делось ваше детство? Мы ведь оба были такими... такими беспомощными детьми. Это уже не изменишь и не забудешь.

- Так вы полагаете, мы обязаны страдать нашим детством? Ради справедливости?

- Да, я думаю именно так. Страдать тяжелой тьмой позади нас, с которой мы храним такую зыбкую, такую неясную связь. Приходит время, и мы отдаем ему наши первые всходы, любое начало, любую близость, побеги того, что, может быть, должно было состояться. И вдруг видим: все кануло, словно в пучину, и мы даже не знаем, когда.

Мы этого попросту не заметили. Словно ты собрал все свои деньги и купил на них перо для шляпы, - миг, и первый же ветер сорвал его и унес. Разумеется, ты приходишь домой без пера, и тебе ничего больше не остается, как только гадать, когда оно от тебя улетело.

- Вы думаете об этом, Георг?

- Уже нет, теперь я отступился. А начал где-то после моего десятого года, когда перестал молиться. Все прочее меня не касается.

- Как же случилось, что вы вспомнили обо мне?

- Именно поэтому я и пришел к вам. Вы единственный свидетель того времени. Мне казалось, я найду в вас то чего не могу найти в себе. Какое-нибудь движение, слово, имя, от которого что-то зависит - прояснить...

Доктор опустил лицо в свои холодные беспокойные руки.

- Я помню так мало из моего детства, - сказала Клара задумчиво, словно я прожила уже тысячу жизней. Но сейчас, после ваших слов, мне кое-что припомнилось. Вечер. Вы неожиданно появились у нас: ваши родители куда-то ушли, может быть, в театр. У нас яркий свет. Отец ждет гостя, одного родственника, если я не путаю. Он должен был приехать из... впрочем, не помню, откуда, во всяком случае, издалека. Мы ждали его уже более двух часов. Двери были раскрыты, горели лампы, мама то и дело подходила к софе и разглаживала покрывало, отец стоял у окна. Никто не решался сесть, чтобы не сдвинуть со своего места стул. Тут пришли Вы и стали ждать с нами. Мы, дети, прислушивались у двери. И чем дальше, тем более чудесным представлялся нам гость. Мы ведь даже боялись, что он придет раньше, чем достигнет высшей степени великолепия, к которой он, пока отсутствовал, приближался с каждой минутой. Мы не боялись, что он мог не прийти совсем: мы были уверены, он вот-вот появится, но мы хотели дать ему время, чтобы он стал большим и могущественным.

Вдруг доктор поднял голову и сказал печально:

- И вот мы оба знаем, что он не пришел: я тоже не, забыл тот случай.

- Да, - подтвердила Клара, - он не пришел. - И немного помолчав:

- Но как это было чудесно!

- Что?

- Ну вот, ожидание, горящие лампы, тишина, торжественность.

В соседней комнате послышался шорох. Фрау Клара извинилась и на минуту вышла. Вернувшись, она сказала со светлой улыбкой:

- Мы можем потом пойти туда. Он проснулся и смеется. Но вы хотели что-то сказать.

- Я сейчас подумал, как вы пришли к себе, к этому спокойному самообладанию? Что могло помочь вам в этом? Ведь ваша жизнь складывалась не легко. Очевидно, вам помогло что-то, чего нет у меня?

- Что же это могло быть, Георг? - Клара села рядом с ним.

- Странно: когда я впервые снова вспомнил о вас, три недели назад, ночью в поезде, мне подумалось: вы были смирный ребенок. И теперь все это время, хотя вы совсем не такая, как я ожидал, несмотря на это, но, кажется, и тем яснее я вижу, что то, что вело вас через все испытания, это - это ваше смирение.

- Что вы называете смирением?

- Ну скажем, ваше отношение к Богу, вашу любовь к Нему, вашу веру.

Фрау Клара прикрыла глаза.

- Любовь к Богу? Позвольте мне подумать. Доктор напряженно смотрел на нее. Она медленно высказывала свои мысли, как они к ней приходили:

- Ребенком - любила ли я Бога? Вряд ли. Я даже не могла подумать - это показалось бы мне безрассудной заносчивостью - нет, это не то слово величайшим грехом - подумать: Он есть. Словно бы этим я Его принудила быть во мне, в этой слабой девочке с нескладными длинными руками, в нашем бедном доме, в котором все было ненастоящее, лживое - от бронзовых тарелок из папье-маше, висящих на стенах, до вина в бутылках с такими дорогими этикетками. А потом, позже, - фрау Клара подняла руки, как бы защищаясь, и ее глаза плотно зажмурились, словно боясь увидеть сквозь веки что-то страшное, - если бы Он тогда и жил во мне, мне все равно пришлось бы Его изгнать. Но я о Нем ничего не знала. Я забыла о Нем. Тогда я забыла обо всем. И только во Флоренции, когда я впервые в жизни начала видеть, слышать чувствовать, узнавать и одновременно учиться благодарности за все это, тогда я опять подумала о Нем. Везде были Его следы. Во всех картинах я видела частицу Его улыбки, колокола звенели Его живым голосом, а на статуях я узнавала отпечатки Его рук.

- И вы нашли Его?

Клара посмотрела на доктора большими счастливыми глазами:

- Я чувствовала, что Он был, однажды когда-то был. Нужно ли знать больше? Это было бы уже слишком.

Доктор встал и подошел к окну. За ним виднелся кусочек поля и старая городская церковь, над церковью вечереющее небо. Доктор Ласман спросил не оборачиваясь:

- А теперь?

Не получив ответа, он медленно отошел от окна.