Багдадская встреча - Агата Кристи

– Мне вообще-то не в музей нужно. Я хочу найти одну организацию вроде клуба, называется «Масличная ветвь».

– Если вы хотите маслин, у меня есть самые лучшие маслины высшего качества, – сказал Маркус. – Их держат специально для меня, для отеля «Тио». Посмотрите, сегодня же вечером пришлю к вашему столику.

– Спасибо большое, – ответила Виктория и удрала от него искать улицу Рашид.

– Пойдете налево! – крикнул ей в спину Маркус. – Не направо, а налево! Но до музея далеко. Лучше взять такси.

– А таксист будет знать, где «Масличная ветвь»?

– Нет, они не знают, где что. Им надо говорить: налево, направо, вперед, стоп, – тогда довезут.

– Раз так, я лучше пойду пешком.

Виктория вышла на улицу Рашид и повернула влево.

Багдад оказался совсем не такой, как она представляла. Оживленная главная улица кишела людьми, автомобили яростно гудели, в витринах лежали европейские товары, прохожие то и дело, громко откашлявшись, плевали на землю. Одеты они были не на сказочный восточный лад, а почти все – более или менее по-европейски, в старые, даже драные армейские или летчицкие гимнастерки, в разномастной толпе терялись редкие черные фигуры женщин с завешенными лицами, шаркающие по тротуару в туфлях без задников. Жалобно просили милостыню нищенки – матери с чумазыми младенцами на руках. Асфальт под ногами был неровный, с провалами.

Виктория шла все дальше и дальше. Она вдруг почувствовала себя чужой, одинокой, затерянной вдали от дома. Такова оборотная сторона путешествий в дальние страны, не чарующая, а отпугивающая.

Наконец показался мост Фейсала. Виктория, не сворачивая на него, прошла дальше. Хоть и растерянная, она начала понемногу обращать внимание на причудливый подбор товаров в витринах: детские пинетки и вязаные ползунки, зубная паста и косметика, электрические фонарики и фарфоровые чашки с блюдцами – и все вперемешку в одной витрине. Виктория постепенно подпала под очарование этой фантастической смеси товаров со всего света, на любой самый замысловатый вкус разноязыких жителей восточного города.

В конце концов, музей она разыскала. Но «Масличную ветвь» – нет. В Лондоне она умела найти дорогу куда угодно, однако здесь даже не у кого было справиться. По-арабски она не говорила. А те немногочисленные торговцы, которые зазывали ее на английском языке, бессмысленно хлопали глазами, когда слышали про «Масличную ветвь».

В таких случаях следовало бы обратиться к полисмену, но по виду стражей порядка, энергично размахивающих руками и свистящих в полицейский свисток, было понятно, что здесь такая попытка тоже ничего не даст.

Она попробовала зайти в книжный магазин, в окне которого были выставлены английские книжки, но и там название «Масличная ветвь» вызвало только вежливое пожатие плечами. Очень жаль – но ни малейшего представления.

Виктория пошла дальше и вскоре услышала громкий металлический лязг и стук. Стоя на углу длинного пыльного переулка, она припомнила слова миссис Кардью Тренч, что «Масличная ветвь» расположена неподалеку от базара Медников. Базар Медников, во всяком случае, отыскался.

Она вошла на его территорию – и на три четверти часа забыла о «Масличной ветви». Базар Медников ее совершенно очаровал. Паяльные лампы, плавящийся металл, сложная, тонкая работа умельцев – это было открытие нового мира для дочери Лондона, которая до сих пор видела вещи только в готовом виде, выставленными на продажу. Она расхаживала туда-сюда по базарной площади, удалилась от медников, рассматривала полосатые попоны, ситцевые стеганые одеяла. Здесь европейские товары воспринимались совсем по-другому. Под прохладными полутемными козырьками лавок они казались экзотическими дарами чужих краев. Штуки пестрого дешевого ситца пленяли взор, как царские одежды. То и дело с криком «Балек, балек!» мимо нее прогоняли груженого осла или мула, пробегали носильщики, сгибаясь под тяжелой ношей. Мальчишки с лотками через плечо осаждали ее, крича:

– Смотрите, леди, английская резинка, отличная английская резинка! Гребешок, настоящий английский гребешок!

И назойливо совали ей свои товары прямо под нос. Виктория ходила как в сказочном сне. Все это было до того интересно, до того необыкновенно! За каждым поворотом крытых торговых рядов открывалось новое чудо – то один подле другого сидели, скрестив ноги, портные и орудовали иглой, поглядывая на европейские модные картинки мужской одежды; то целый ряд часов и дешевых украшений. Горой навалены рулоны бархатов и парчи, и тут же повернешь – лавки дешевой поношенной европейской одежды, жалкие вылинявшие свитерки, растянутые старые фуфайки.

А по бокам, под открытым небом, кое-где виднелись тихие широкие дворы.

Виктория шла вдоль длинного ряда лавок, торгующих мужскими брюками, – важные продавцы в тюрбанах восседали, скрестив ноги, каждый в глубине своего прилавка.

– Балек!

На нее надвигался, захватив всю ширину прохода, тяжело навьюченный осел. Виктория свернула от него в проулок, который тянулся, виляя между высокими домами. Идя этим проулком, она неожиданно наткнулась на то, что искала. Перед ней были открытые ворота, она заглянула во двор и там, в дальнем конце, увидела распахнутую дверь, а над дверью вывеску, на которой значилось: «Масличная ветвь», и рядом – гипсовое подобие какой-то птицы, держащей в клюве нечто вроде прутика.

Обрадованная Виктория пересекла двор и вошла в дверь. Она очутилась в полутемной комнате, где стояло несколько столов, заваленных книгами и журналами. Книги были также на полках вдоль стены. Похоже на книжный магазин, если бы не стулья, расставленные тут и там по всей комнате.

Из полумрака к Виктории вышла девушка и старательно спросила по-английски:

– Чем я могу вам быть полезной, пожалуйста?

Виктория быстро оглядела ее. Вельветовые брюки, оранжевая фланелевая рубашка, жесткие черные волосы, выстриженные на лбу челкой. Вполне лондонский вид. Но лицо – другое, унылое левантийское[77] лицо с темными страдальческими глазами и крупным носом.

– Это… это… здесь… доктор Ратбоун здесь находится?

Надо же, какая досада, что она не знает фамилии Эдварда. Даже миссис Кардью Тренч и та назвала его Эдвард как-его-там.

– Да. Доктор Ратбоун. «Масличная ветвь». Вы желаете вступить? Да? Очень хорошо.

– Может быть. Я хотела бы… Будьте добры, я хотела бы видеть доктора Ратбоуна.

Девица устало улыбнулась.

– Мы его не беспокоим. У меня есть бланк. Я отвечу на все вопросы. А вы поставите свою фамилию. И с вас два динара.

– Я еще не уверена, что буду вступать, – сказала Виктория, слегка встревоженная упоминанием о двух динарах. – Мне нужно повидать доктора Ратбоуна. Или его секретаря. Можно секретаря.

– Я объясняю. Я отвечу на все вопросы. Мы здесь все друзья, все вместе, друзья на будущее – читаем прекрасные книги. Просвещаемся. Декламируем стихи.

– Секретарь доктора Ратбоуна, – громко и внятно произнесла Виктория, – велел, чтобы я, как приеду, непременно спросила его.

Лицо девицы в вельветовых брюках приняло еще более хмурое, упрямое выражение.

– Сегодня нельзя, – сказала она. – Я объясняю…

– Почему сегодня нельзя? Его что, нет здесь? Доктора Ратбоуна нет?

– Есть. Доктор Ратбоун здесь. Наверху. Но мы не беспокоим.

Викторию захлестнула жаркая волна англосаксонского возмущения этими иностранцами. Похоже, что «Масличная ветвь», предназначенная пробуждать добрые чувства интернационализма, оказывала, по крайней мере на Викторию, прямо противоположное действие.

– Я приехала из Англии, – сказала она почти таким же высокомерным тоном, как могла бы сказать миссис Кардью Тренч. – И мне нужно передать доктору Ратбоуну важное известие. Притом лично. Будьте добры немедленно проводить меня к нему. Сожалею, что причиняю ему беспокойство, но я должна его видеть. Немедленно, – повторила она, исключая всякие возражения.

Когда гордый бритт всерьез намерен добиться своего, преграды, как правило, рушатся. Девица повернулась и пошла, сопровождаемая Викторией, в дальний конец комнаты, потом вверх по лестнице и вдоль по галерее, открывающейся во двор. Остановилась перед дверью, постучалась. Мужской голос ответил:

– Войдите.

Проводница распахнула дверь и, жестом пригласив Викторию войти, объявила:

– К вам дама из Англии.

Виктория вошла.

Из-за массивного письменного стола, заваленного бумагами, ей навстречу поднялся пожилой господин.

Это был видный мужчина лет шестидесяти с высоким оголенным лбом и белоснежными волосами. Из свойств его личности прежде всего бросались в глаза благожелательность, доброта и обаяние. Любой режиссер без колебаний определил бы его на роль большого человеколюбца.

Викторию он встретил теплой улыбкой и протянутой рукой.

– Так вы прибыли из Англии? – приветливо справился он. – Первый раз на Востоке?