Королева Великого времени - Адриана Триджани

Каждый вечер перед сном перечитываю последнее письмо Ренато, пытаясь найти в его словах какой-то новый смысл. И каждый раз даю себе честное слово, что завтра же сожгу его, и каждый раз что-то мешает мне это сделать.

От Ренато нет никаких вестей.

Я уверена, что он теперь счастлив с другой. Она, конечно, образованная и красивая, и все свое время она посвящает ему. Четти считает, что мне надо найти нового парня. Но мне никто не нужен. Никто не сравнится с Ренато.

— Мама, Я не пойду.

— Ну, пожалуйста, Нелла. Беатриче Цоллерано пригласила на ужин всю нашу семью.

— Я знаю, что вы задумали. Хотите выдать меня за Франко. Но я не хочу.

— Да не пытаюсь я ни за кого тебя выдавать! — говорит мне мама. — Просто Елене очень важно, чтобы ее приняли соседи теперь, когда она вышла за Алессандро.

— Вот пусть и идут на ужин.

— Франко хочет, чтобы ты пришла.

— Мам, я знаю, что он хочет, чтобы я пришла. Он много раз меня приглашал. И я всегда отказывалась.

— Но почему? Он такой красавец.

— Потому что… мама, я…

— Его уже нет. Он уехал. Ренато уехал и не вернется. Беатриче пригласила всю семью. И представь, как это будет выглядеть, если только одна ты не придешь.

Я сдалась. Если Елена и Алессандро хотят наладить отношения с жителями Гарибальди-авеню, я не стану им мешать.

Дверь нам открывает миссис Цоллерано.

— Входите-входите. Добро пожаловать!

Мистер Цоллерано забирает наши пальто. Из кухни выходит Франко. В руках у него поднос с бокалами. Первый бокал он протягивает моему отцу, потом раздает всем остальным. На нем синий саржевый костюм и серый шелковый галстук.

— Спасибо, что пришла, — говорит он, поравнявшись со мной, и тут же оглядывает меня с ног до головы: — Ты сегодня очень красивая.

— Спасибо. — Я беру бокал с подноса.

За столом я оказываюсь рядом с Франко. Разговор идет веселее, чем я ожидала. На угощение приготовлены курица и полента, салат, несколько видов сыра и эклеры с кремом.

Мужчины ушли курить в гостиную, а мы с Еленой предложили миссис Цоллерано помочь ей убрать со стола. Она удивляется, глядя, как быстро мы моем посуду. Когда мы уходим, Франко вызывается проводить нас.

Мы идем по Гарибальди-авеню мимо бывшего дома Ренато, и я снова вспоминаю о нем. Всю дорогу домой я молчу, а Франко разговаривает с Еленой. Наконец все заходят в дом, и мы с Франко остаемся вдвоем.

— У тебя прекрасная семья, — говорит Франко.

— И у тебя тоже. Передай спасибо своей маме: пирожные были просто чудо. Лучше чем в «Марчелле».

— Передам, — улыбается он. — А кстати…

— Только не говори, что опять хочешь пригласить меня на свидание?

— А ты опять откажешься?

— Скорее всего.

— Ну, давай я все равно попробую, а ты ответишь первое, что придет тебе в голову. Хочешь сходим как-нибудь в кино?

— Не знаю.

Франко качает головой и спускается с крыльца. Потом оборачивается и смотрит на меня.

— Ты все еще любишь Ланзару?

Его прямота застала меня врасплох.

— А что, заметно?

— Вообще-то — да. А я надеялся, что ты его уже забыла.

— Нет, не забыла и никогда не забуду.

— Никогда? — удивленно переспрашивает Франко.

— Видимо, ты никого не любил, иначе понимал бы, что любовь в две минуты не забывается.

Франко качает головой:

— Но я же не знал… Я видел вас тогда на фабрике, но не думал, что…

— Что ты не думал? И вообще, зачем ты за мной шпионил?

— Не шпионил я за тобой! Ты бы еще посреди фабрики стала с ним целоваться! Тоже мне начальница цеха!

— Что ты знаешь о моей работе? Что ты вообще знаешь об ответственности? — уже почти кричу я.

— Эй, хватит на меня орать! Это он тебя бросил, а не я!

Его слова причиняют мне боль, потому что я знаю: это правда. Я перевожу дыхание, успокаиваюсь.

— Прости меня, Франко. Прости, что я так сказала. Но ты бы тоже был злой и нервный, если бы все, чего тебе хотелось, было недоступно. Даже мелочи.

Я поворачиваюсь и собираюсь зайти в дом. Пора заканчивать этот разговор.

— А ты думаешь, у меня есть все, что я хочу? — тихо спрашивает он. — Я сегодня, между прочим, надеялся на поцелуй, но, кажется, теперь уже рассчитывать не на что.

Я гляжу на него с крыльца.

— Естественно.

Я отворачиваюсь, берусь за ручку и уже собираюсь открыть дверь, как Франко взлетает на крыльцо, притягивает меня к себе и целует. Его поцелуи не похожи на нежные поцелуи Ренато. Они такие страстные, что кажется, он мечтал об этом всю жизнь. Я не ожидала от него такой пылкости и не думала, что у него хватит смелости поцеловать меня против моей воли.

Вскоре он отпускает меня и спускается с крыльца.

— Это больше никогда не повторится! — кричу я ему вслед.

— Посмотрим, — говорит он через плечо, переходя Дьюи-стрит.

Часть вторая

1931–1966

Глава седьмая

Через несколько дней мне исполнится двадцать один год, и, хотя все подшучивают надо мной, что скоро я стану наконец совершеннолетней, больших изменений в моей жизни не предвидится.

Мама и папа теперь каждый январь уезжают в Италию, а к Пасхе возвращаются в Пенсильванию. Папа сдал ферму в аренду своим двоюродным братьям из Италии. Они платят ему ренту с земли и определенный процент от прибыли, которую приносит все хозяйство. Папе сейчас сорок восемь, а маме сорок шесть, им обоим нравится, что можно зарабатывать на жизнь, не поднимаясь на рассвете и не работая до самого вечера. В самом разгаре Великая депрессия, но, как это ни странно, наш тихий уголок она почти не затронула. Фабрика работает по-прежнему, а так как жители Розето привыкли сами выращивать фрукты и овощи, консервировать их на зиму, делать вино, привыкли держать коров и свиней, еды всем хватает.

Когда мама с папой возвращаются в Розето, они всегда рады видеть внучат: Ассунте уже исполнилось шесть, а у Алессандро и Елены появилось еще двое детей — дочка Аурелия и сын Питер. Алессандро выкупил вторую часть дома, и мы с мамой и папой живем с ними.

Я все еще не замужем, и мне это даже нравится. Работа заменяет мне мужа. Я знаю, что тружусь не зря, а когда получаю зарплату, предъявляя чек в Первом государственном банке в Бангоре, то испытываю полное удовлетворение.

— Вы хотели меня видеть? — Я сажусь в кабинете мистера Дженкинса.

— Мы меняем курс, — говорит он. — Все эти годы модели для нас придумывали Розенберги с Лонг-Айленда, но теперь Розенбергам не придется ничего придумывать. За них это будут делать другие.