ВОСПОМИНАНИЯ 0 МОЕМ ОТЦЕ П. А. СТОЛЫПИНЕ - M. БОК

В данное время (Воспоминания М. П. Бок писались до Второй мировой войны.) в Датнове сельскохозяйственная академия; таким образом идея моего отца разрослась; и принесла богатые плоды.

Когда же я была еще ребенком, это имение принадлежало графу Крейц. Граф умер, когда мне было лет шесть, а у графини я часто бывала с моими родителями и хорошо помню, как она к нам приезжала в желтом экипаже-корзинке. С семьей Крейцев были еще дружны дедушка и бабушка. Иногда в Датнове гостила дочь графини Крейц, Бутурлина, и ее сын, Вася, был товарищем моих игр и в Датнове, и в Колноберже. Кто мог подумать, когда мы так весело бегали по Датновском парку, что краснощекий, толстый шалун Вася, так больно дергавший меня за косу, через несколько лет погибнет отравленный из-за каких-то наследственных недоразумений со своим зятем О Бриен де Ласси!

Когда же Васи в Датнове не было, я играла с собачкой Бианкой, бегала она почему-то только на трех лапах, но отлично понимала все игры и не командовала мною, как Вася.

Как сейчас вижу картину: сидят папá и мамá на балконе второго этажа со старой толстой графиней, а я бегаю под балконом среди знаменитых датновских роз. Папá встает и, приставивши две руки ко рту, кричит:

— Матя, графиня говорит, чтобы ты пошла в оранжерею и велела садовнику принести персиков, абрикосов и винограду.

— Да сама поешь их побольше, — прибавляет графиня Крейц, приветливо улыбаясь.

Сидит она в глубоком кресле около большого стола, на котором, между книгами и журналами, стоит стакан с какой-то жидкостью, кажется, пивом. Только лишь муха сядет на стакан, как графиня, зорко за нею следящая, накроет стакан деревянным кружком с ручкой, нарочно для этой цели изготовленным домашним столяром. Дом в Датнове был большой, великолепно обставленный старинной мебелью. Одна стена спускалась к реке и с террасы дома прямо садились в лодку.

Папá говорил, что это оригинально, красиво, но, что из-за этого очень сыро в доме.

Когда мне было лет десять, графиня Крейц умерла, и похоронили ее в датновском парке рядом с ее мужем. При ее жизни, обязательно при каждом посещении, гости ходили на эту могилу, всегда украшенную чудными цветами. А когда и графиня легла на ранее ею самой приготовленное место, перестали заботиться о могиле, и так грустно было всегда видеть заросшие травой холмики.

Глава ХIII

В имении Кейданы, рядом с большим местечком того же названия, жила многочисленная семья графа Тотлебена.

Туда я часто ездила с моими родителями и без них. Там всегда было многолюдно, шумно и очень весело.

Самого героя Севастополя, графа Тотлебена, я не помню. Ходили рассказы о том, что он уверял, будто не может распознать своих восьми дочерей, когда видит их порознь, и только когда они являлись вместе, то узнает, которая Матильда, которая Ольга.

Единственный сын графа, в то время молодой, холостой офицер, приезжал со своими товарищами. осенью в двадцати восьмидневный отпуск на охоту. Мой отец, как кажется все Столыпыны, охоты не любил, и в этом удовольствии мы участия не принимали.

Графиня Тотлебен с незамужними дочерьми приезжала из Петербурга весной и оставалась до осени. Приезжали также на лето замужние дочери с детьми, их друзья и подруги, и кейданский дом в сто комнат кипел всё лето молодой веселой жизнью.

За домом тянулся огромный парк, в отдаленной части которого возвышался минарет. Когда граф Тотлебен построил замок и разбил парк, кто-то из его знакомых сказал ему, что всё это очень красиво, но недостает здесь памятника, увековечивающего героя Севастополя, и что следует что-нибудь придумать, напоминающее Крым. Идея эта понравилась графу, и он провел ее в жизнь, построив в кейданском парке настоящий минарет. Рядом с минаретом, в маленьком домике, было собрано всё, касающееся покойного графа: его ордена, письма, мундиры и называлось это музеем.

Когда какой-нибудь полк проходил через Кейданы, направляясь на маневры, что бывало ежегодно, графиня в память мужа, приглашала офицеров ночевать в доме и устраивала в их честь обед и танцы. Эти приемы были всегда особенно веселы и один из них ярко запечатлелся в моей памяти.

Было мне лет восемь, и я с другими детьми смотрела из одного из углов залы, куда мы забились, на танцы взрослых, как вдруг ко мне подошел один офицер и с официальным лицом, как взрослую, пригласил на вальс. Я храбро пошла за ним, но, вышедши на середину зала, заметила, как все с улыбками смотрят на меня, расплакалась и бросилась бы в постыдное бегство, если бы мой отец, в критический момент, не очутился бы около меня, не обнял бы моей талии и, подняв меня высоко на воздух, не протанцевал со мною мой первый тур вальса.

Папá рассказывал, как мальчиком он с братьями ездил верхом в Кейданы и даже ходил туда пешком, хотя расстояние между обоими имениями было восемь верст.

Эти восемь верст мы проезжали всегда в довольно долгий срок, так как часть дороги составляли «пески»: в Бабянском лесу песчаная почва. Несколько раз, когда мой отец был предводителем, подымался вопрос об устройстве на этих песках шоссе, но всегда папá говорил, что по его почину это сделано не будет, как не будет он ходатайствовать, несмотря на постоянные просьбы жителей, чтобы Кейданы были сделаны уездным городом, так как то и другое слишком выгодно для него, как помещика столь близко лежащего имения, и возбуждало бы лишь нежелательные толки.

Глава XIV

Очень дружны были мы также с милой семьей генерала Кардашевского, две дочери-близнецы которого были моими лучшими подругами.

Бывал у нас и Петр Александрович Миллер, прекрасный хозяин, познания которого папá очень ценил и часто совещался с ним по делам имения. Как-то Миллер послал папá в подарок двух поросят, чистокровных йоркширов, толстых бело-розовых, аппетитных. В письме, переданном посланным, было сказано, что поросят этих необходимо ежедневно купать. Мой отец сам стал следить за исполнением этого предписания, к которому крайне презрительно отнеслись и управляющий и экономка. Но, по-видимому, сами поросята находили эту операцию совершенно излишней, подымая во время ее такой концерт, что помню даже один раз Павел Юльянович, дьячок кейданской церкви, дававший мне уроки, прекратил занятия, прислушиваясь к этому душераздирающему визгу. Вскоре поросята настояли на своем, и моему отцу, всегда доводящему дело до конца, пришлось уступить и дать им расти, как обыкновенным свиньям, предпочитающим купаться лишь в грязи.

Вторым знаменитым хозяином нашей местности был Владислав Телесфорович Дуллевич, — поляк, имение которого было в пятидесяти верстах. К нему мой отец относился с большим уважением и любовью. С ним и с Миллером, когда они у нас бывали, папá обходил поля, лес, посадки в фруктовых садах, показывая им свои работы и советуясь о дальнейших улучшениях. Обход хозяйства всегда кончался конюшней, из которой Осип и конюхи Игнашка и Казька, выводили лошадей, гоняли их на корде или водили под уздцы.