Звероловы. Сборник - Карл Гагенбек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1883 году я снова соединил две противоположности — индейцев и калмыков. Вывоз слонов в Европу навел меня на мысль выписать с Цейлона также нескольких «корнаков», по гонщиков слонов, чтобы показать публике, как работают слоны в Индии. Рабочие слоны кротки и послушны, как лошади, они выполняют труднейшие работы. Один слон может заменить четырех и более лошадей.
Выставка вызвала в Париже и Берлине исключительный интерес, так что я немедленно стал готовиться к устройству в будущем году большой Цейлонской выставки, на которой я задумал показать, кроме рабочих слонов, туземцев в широком масштабе со всеми этнографическими подробностями. Я послал своих доверенных агентов, Менгеса и Карстенса, на Цейлон, а сам отправился с волжскими калмыками в турне по европейским столицам. Калмыки называют себя монголо-ойратами; название же «калмыки» происходит от татарского слова «калемак». Большая часть этого обширного племени состоит еще под протекторатом Китая, и мой агент Бенке посетил их главное кочевье в области Кукунор, где они содержат большие стада[9].
Исключительно интересное зрелище представляли калмыки со своими легкими палатками, называемыми кибитками, стадами Верблюдов и черных курдючных овец, у которых курдюки столь тяжелы, что их приходится возить на двухколесных тачках[10].
Наряду с этими странными овцами большим успехом пользовались у зрителей киргизские кобылицы, которых каждый день доили. Из кобыльего молока приготовляли калмыки свой излюбленный напиток, кумыс, который теперь пользуется широкой известностью, как хорошее, лечебное средство против чахотки и других грудных болезней. Кумыс на вкус кисловат и пенится при переливании. Чтобы сделать выставку интереснее, я пригласил двух буддийских священников, которые в своем пышном облачении производили должное впечатление.
На выставке калмыки собрали свои, напоминающие пчелиные ульи кибитки, в которых вверху имеется отверстие, заменяющее одновременно трубу от очага и окно. Жизнь и быт кочевого народа занимали ученых не в меньшей мере, чем зрителей. Ученые интересовались главным образом этнографическими предметами, зрители же приходили в восхищение, когда калмыки боролись, пели, танцевали или скакали верхом. Неизгладимое впечатление оставляла скачка калмыкских девушек, которые по-мужски сидели на своих маленьких резвых лошадках.
Короче говоря, выставка калмыков имела потрясающий успех, и ее пришлось повторить в 1884 году. Уже в Париже наплыв посетителей был огромен, но то, что происходило в Берлине, было беспримерным. Я и сейчас с удовольствием вспоминаю первую полученную мною из Берлина телеграмму: «До сих пор прошло уже около 80 тысяч посетителей. Наплыв колоссальный. Порядок поддерживается конными и пешими полицейскими». Эта депеша была послана в четыре часа пополудни. К вечеру число посетителей Берлинского зоологического сада достигло 93 тысяч.
Между тем мои агенты на Цейлоне закончили тщательную подготовку к отправке в Европу индийской выставки, которая благополучно прибыла в Гамбург в апреле 1884 года. Транспорт состоял из 67 сингалезов, 25 слонов — от самых маленьких до самых крупных рабочих — и целого стада буйволов. На пароходе прибыло также большое количество оружия и различных предметов быта, так что этнографическая выставка насчитывала сотни превосходных экспонатов. Был также богато представлен и растительный мир.
От моих сингалезов веяло каким-то духом старой страны чудес — таинственной Индии. Мы уловили не только ее живописный внешний облик, но и отблеск ее мистики. Пестрая, привлекательная картина лагеря, величественные слоны, покрытые вышитыми золотом чепраками или в рабочей сбруе, тянущие огромный груз, индийские маги и скоморохи, танцоры, исполняющие дьявольский танец в своих страшных масках, красивые, стройные баядерки с их возбуждающими танцами и, наконец, большой религиозный кортеж «Перра-Харра» — все это производило потрясающее впечатление на всех без исключения зрителей. Что это впечатление создавалось не только самим представлением, доказывает следующий небольшой эпизод, о котором я хочу попутно рассказать. Я называю его «Крупп и сингалезы».
Во время нашего турне по Германии мы побывали, также в Кельне. Отсюда несколько сингалезов в своем живописном убранстве отправилось (конечно в сопровождении европейца) в Эссен. Там они наняли экипажи, поехали кататься и оказались у корпусов завода всемирно известного пушечного короля Круппа. Так как большие заводские ворота случайно были открыты, то экипажи недолго думая без разрешения въехали на заводской двор. Завод охватило большое возбуждение. Во двор устремились рабочие, мастера, техники и инженеры, а может быть и сами директора. Они, наверно, подумали, что к ним прибыли экзотические властелины, чтобы закупить пушки и ружья.
Из вежливости наших индийских гостей расспрашивать не стали, а повели с величайшей любезностью по шумным цехам и мастерским, а затем проводили до экипажей; они поблагодарили сотрудников Круппа от имени Гагенбека и преспокойно уехали. Им вслед смотрели вытянутые лица.
Выставка открылась в Гамбурге, в Мурвейденгалле, который давно уже снесем. В течение нескольких недель громадное здание с утра до вечера было переполнено посетителями. За Гамбургом последовали Дюссельдорф, Франкфурт-на-Майне, Вена. В Вене происходило форменное паломничество огромных толп народа к пышно украшенной мною Ротонде Пратера[11]. В первое же воскресенье пришлось два раза запирать кассы из-за чрезмерного наплыва публики. Мне никогда еще не приходилось так напряженно работать, как в эти четыре недели, пока выставка оставалась в Вене. Почти каждый час приходили важные лица и сановники, которых я лично должен был водить по выставке и давать объяснения. На восьмой день нашего пребывания в Вене выставку посетил сам австрийский император Франц-Иосиф. Я сопровождал августейшего посетителя по всем отделам выставки. Визит продолжался три четверти часа. При прощании император поблагодарил меня за данные ему объяснения и пожелал моему предприятию дальнейших успехов. В память посещения императором выставки двор на следующий день прислал каждому сингалезу по новенькому австрийскому дукату.
Этого визита только и не хватало для полного, потрясающего успеха выставки. Вся пресса не только подробно расписывала Б длинных статьях все то, что сказал и сделал император, но и уделяла много внимания самой выставке. Следствием был еще больший наплыв посетителей. Такого массового наплыва публики не наблюдалось в Пратере со времени венской всемирной выставки 1873 года. Я ввел пониженную плату для простого народа и большую часть дохода от выставки передал благотворительным учреждениям. Для меня наградой было совсем другое: никогда не забуду того отрадного чувства, которое я испытал, когда в одно прекрасное утро 7000 венских школьников со своими оркестрами шествовали через Пратер
