Побег из «Школы искусств» - Даниэль Клугер

Толстуха фыркнула и отвернулась.

– Пиво есть?

– Все есть, – сухо ответила она. – Не видите, что ли?

– Да, действительно.

Он взял две бутылки жигулевского.

– Без закуски не отпускаем, – строго сообщила буфетчица.

Виктор после долгих раздумий купил к пиву сомнительного вида бутерброд и сел за столик в углу пустого зала, спиной к стойке. Буфетчица буравила его спину уничтожающим взглядом. Черноусов досадливо передернул плечами. Ну и черт с ней, пусть пялится. У него хватает других проблем. Следовало найти хоть какое-то, мало-мальски логичное объяснение всему тому, что произошло за эти безумные полтора дня. Не разобравшись (насколько это вообще возможно), Черноусов рисковал последовать прямиком за несчастным Илюшей и за прочими. Он налил в стакан пива, вспыхнувшего белым букетом пены, отпил немного. Посмотрел на часы и удивился. Оказывается, все его приключения в избушке лесника заняли каких-то полчаса.

Пиво было теплым и каким-то особенно хмельным. Не исключено, впрочем, что такова была реакция его несчастного организма. Во всяком случае, опорожнив одну бутылку и принимаясь за другую, он бросил рассеянный взгляд в сторону соседнего столика и остолбенел.

На мгновение ему показалось, что он рехнулся. Потому что прямо напротив невозмутимо пил пиво плакат «Да здравствует дружба между народами». Такой весьма распространенный плакат: представители белой, черной и желтой расы радостно улыбаются друг другу и зрителям.

И здесь было то же самое. Негр, китаец (или вьетнамец) и белый – правда, смуглый и усатый – парни за соседним столиком синхронно поднимали бокалы с пивом, с любопытством поглядывая в его сторону.

«Вот, оказывается, как начинается паранойя, – обреченно подумал Черноусов, держа свой стакан на весу. – Сначала тебе подсовывают дочку большого начальника, потом убивают соседа по комнате, а потом бьют по голове. И пожалуйста – галлюцинации по полной программе». Он приветственно взмахнул стаканом в сторону ожившего плаката. Плакат ответил ему тем же и широкими улыбками.

К счастью для собственного рассудка, Виктор внезапно вспомнил, что в Пригородном располагается какая-то хитрая воинская часть – что-то вроде военного училища для представителей третьего мира. Он облегченно перевел дух. Ну конечно же, потому и одеты ребята одинаково – полувоенная униформа без знаков различия. Он еще раз приветственно поднял стакан, допил пиво и поднялся, оставив нетронутый бутерброд мухам. Дети разных народов что-то приветственно прокричали ему вслед.

17

За сорок минут Виктор добрался автобусом до Симферополя. Высадившись на окраине, он долго и безуспешно кружил в поисках телефона-автомата, а найдя его на конечной остановке троллейбуса, столь же долго и почти столь же безуспешно шарил по всем карманам в поисках двушки.

Стоявший на остановке пожилой мужчина сочувственно наблюдал за его действиями, потом сообщил:

– В милицию бесплатно, – видимо, с такой физиономией, по его мнению, можно было звонить только в милицию.

– Спасибо, – пробормотал Виктор и, наконец, нащупал искомую монетку, завалившуюся за подкладку бумажника. До последней минуты он думал о том, что надо позвонить Синицыну и все ему рассказать. И очень удивился, услышав в трубке голос Натальи:

– Алло, слушаю.

Видимо, подсознание лучше знало, куда следует звонить в первую очередь.

– Наташа, – сказал он. – Это я.

Черноусов был уверен, что она бросит трубку. Тогда он погиб окончательно, потому что монет у него больше не было.

Все-таки, любит Бог дураков и пьяниц. Поскольку Черноусов безусловно относился к обеим категориям избранных одновременно, ему, по-видимому, причиталась двойная порция небесной любви. И он уже ощутил ее. Во-первых, помехи исчезли. Во-вторых, Наталья не бросила трубку сразу.

– Слышу, что ты, – холодно ответила она. – Как отдыхается?

– На кладбище лучше, – ответил он. – Но тише. А я люблю шум.

– Красиво шутишь, – заметила она. – Что тебе нужно? Извини, мне некогда.

– Наташа, мне нужна помощь, – сказал он. – Если ты можешь на время забыть о вчерашних глупостях – ты не права, но лучше я объясню в другой раз – так вот, если можешь, считай, что я попал в дикий переплет… – наверное, она услышала в голосе непутевого приятеля что-то необычное. А может быть, сработало нечто вроде материнского инстинкта. Всякая женщина в конечном счете относится к любовнику как к ребенку. Правда, не всегда как к собственному. Словом, она смягчилась и согласилась выслушать.

– Понимаешь, такое дело… – Виктор оглянулся. Ожидавшие троллейбуса, за неимением других развлечений, прислушивались к разговору. – Можно мне приехать? Я не могу сейчас говорить.

Она молчала очень долго. Видимо, раздумывала – действительно ли у Черноусова что-то случилось или он придумал такой вот оригинальный способ примирения.

– Хорошо, – наконец, сказала она. – Приезжай.

18

Черноусов сидел на диване и рассеянно перебирал гитарные струны. Наталья возилась на кухне. Стоило немного расслабиться – и события последнего дня (даже последних часов) начинали расплываться в памяти, их четкость и жесткость словно размывались. Наверное это универсальное свойство психики. Во всяком случае, если смотреть в распахнутое окно, на ярко горящие фонари вокзальной площади и слушать разнобой голосов, то можно было забыть обо всем и даже убедить себя, будто ничего не произошло. Просто сидишь себе, отдыхаешь после тяжелого трудового дня. Принял душ, сейчас вот ужин…

– Бутерброды будешь? – крикнула из кухни Наталья.

Черноусов прервал музицирование и отвернулся от окна. Его взгляд скользнул по брошенной в угол измазанной грязью и травяным соком одежде. И тотчас все спасительные качества человеческой души оказались бессильны. А бренчал он на гитаре только потому, что впал вдруг в состояние частичной прострации. Так иногда бывает, когда слишком долго находишься в напряженном ожидании, а потом напряжение вдруг оставляет тебя.

Черноусов отложил гитару, поднялся и подошел к столу. Наталья вошла с подносом, на котором располагались две изящные крошечные чашечки с дымящимся кофе. Рядом, на прозрачной тарелочке лежали два бутерброда – столь же миниатюрных. Она поставила поднос на журнальный столик и улыбнулась Виктору.

– Прошу к столу! – ее улыбка выглядела бы достаточно искренней, если бы не тревожный взгляд, которым она время от времени скользила по его распухшей пожелтевшей скуле.

Черноусов забрался на диван с ногами и принялся за еду. Наталья что-то рассказывала – вполне отвлеченное, неважное: последние редакционные сплетни – но он никак не мог заставить себя слушать внимательно.

Она принесла хрустальную пепельницу, такую чистую, что казалось кощунством осквернить ее пеплом. Положила рядом пачку «Уинстона» и огорченно развела руками: – А вот зажигалку я забыла.

– Неважно, – Виктор поднялся с дивана и направился к своей одежде. – У меня есть.

Он вытащил из кармана джинсов зажигалку. Одновременно что-то упало на пол с глухим стуком. Наклонившись, он увидел свое удостоверение.

Черноусов раскрыл зачем-то его. В книжечке оказался еще какой-то листок. Черноусов развернул и прочитал: «Светочка, родная, здравствуй…»

– Что это? – спросила Наталья.

– Письмо, – пробормотал Черноусов. Ну да, он же вложил письмо в удостоверение и отложил в сторону… Потом они драпанули, все взяли, а удостоверение упало…

– Чье письмо?

– Одного покойника, – рассеянно ответил он. Наталья промолчала. Черноусов сел на диван, закурил и принялся читать. Вряд ли он ожидал обнаружить в нем разгадку безумной цепи недавних событий. Во всяком случае, насколько Виктор был в состоянии вспомнить, Светлана Василенко не придавала письму особого значения. Как она тогда сказала? «Личное письмо»? Похоже на то. Сплошные лирические отступления:

«…Помнишь, как мы втроем решили покататься на лыжах и полдня проторчали на вокзале…»

«… Вокзальные часы пробили…»

«… Я смотрю на жизнь, как на бесконечное ожидание на вокзале – сдаешь самое для тебя дорогое, воспоминания о последнем звонке, об этом пасмурно-радостном дне – собственном дне рождения – в автоматическую камеру хранения. И безуспешно пытаешься начать отсчет времени от конца к началу…»

– Модернист чертов, – разочарованно сказал Черноусов и отложил письмо в сторону.

Легкий ужин и состояние неожиданного покоя разморили его. Заметив это, Наталья принялась стелить постель, а он вышел на балкон выкурить сигарету.

Интересно, что же он теперь скажет Василенко? Дескать, извините, вашу дочку украли? А сопровождающий, получив по голове, не смог обеспечить надлежащий контроль? Ох-хо-хо, подумал Виктор, хорошенький мне предстоит разговор… Он оперся о балконные перила, глубоко затянулся. Сигарета пыхнула несколькими искрами. Тоже мне, «Уинстон…» Мэйд ин Кишинеу…