Хадур - Андрей Арсеньев

Как всегда, по случаю ухода в армию устраивается прощальный вечер, который в народе называют «отвальная». Собираются родственники и друзья, они и провожают новобранца напутственными советами. Все это обязательно должно быть приправлено несколькими историями какого-нибудь служивого родственника.

В последний день перед армией мать накрыла стол, пришли друзья Максима. Чуть позже заглянули два друга отца, они и после смерти товарища продолжали поддерживать семью Максима. Посиделки за столом длились несколько часов, и все это время один из папиных друзей рассказывал тупые и несмешные истории из своей армейской службы. Максима совсем не веселили эти истории, он не видел в них ничего забавного, хотя мать и друзья смеялись, как умалишенные.

Максим пил. И к вечеру изрядно набрался.

Когда парню наскучило сидеть за столом, прихватив бутылку, он отправился на улицу. Прекрасный летний вечер как будто призывал пойти в скверик и немного выпить, сидя на скамейке под густыми ветками сирени. А теплый июльский ветерок словно нашептывал: «Попрощайся с этими пейзажами и с девочками в коротких платьях. Ты не увидишь этого два года». Эта мысль – последнее, что запомнилось Максиму о том вечере.

Утром будущего солдата разбудил совсем не будильник, хотя он не сомневался, что мать позаботилась об этом. В комнату вломились милиционеры и без объяснения причин надели наручники и парня, прямо в трусах, повели в патрульный автомобиль. С похмелья Максим плохо соображал, что происходит, да еще возмущенные возгласы матери гулким эхом отзывались в затылке. В семейных трусах и шлепанцах Максима усадили в милицейский «УАЗ» и под визг сирены доставили в местный отдел милиции. Он два часа просидел в камере в ожидании следователя. С матерью, которая прибежала в отдел через десять минут, Максиму так и не позволили увидеться.

В камеру вошли милиционеры, и повели на второй этаж, где Максима ожидал следователь. Упитанный мужчина безразлично посмотрел на него и предложил присесть на стул, затем попросил сержанта снять наручники и ждать в коридоре. Когда сопровождающие милиционеры вышли из кабинета, следователь закурил и повернулся к Максиму.

– Меня зовут Хромов Борис Николаевич, – следователь стряхнул пепел в граненый стакан, который служил пепельницей. – Расскажешь мне о вчерашнем вечере?

– Я надеялся, что вы мне расскажете, – Максим совсем не понимал, почему он находится в отделении милиции. Голова «гудела» и хотелось как можно скорее привести ее в норму. – Почему меня силой привели сюда, даже не дав одеться?

Следователь откинулся на спинку стула и глубоко затянулся, смерив Максима подозрительным взглядом.

– Смелков, отпираться бесполезно, – он затушил сигарету в стакан и постучал пожелтевшим от никотина ногтем по листу, который лежал на столе. – Есть показания свидетелей и одна из потерпевших тебя опознала.

Максим посмотрел на свою правую руку. Еще в камере он обратил внимание на разбитые и окровавленные костяшки, но память упорно не желала восстанавливать картину вчерашнего вечера.

– Я ничего не помню, – Максим покачал головой, но нехорошее предчувствие проснулось в нем и поползло к горлу, перекрывая дыхательные пути. – Я, правда, не помню.

– Ну, что ж, – следователь поднялся и подошел к окну, в стекла которого упирались зеленые ветки дикой яблони. – По показаниям продавца Файзулиной Татьяны Ивановны, тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения: Смелков Максим Викторович, будучи в сильном алкогольном опьянении, вошел в магазин примерно в двадцать три часа сорок пять минут десятого июля две тысячи четвертого года. Файзулина сразу тебя узнала, вы учились в одной школе. Она старше тебя на два класса, – Хромов посмотрел на Максима, тот продолжал сидеть с опущенной головой.

Он вспомнил эту Таню Файзулину. Отличница. Вся такая из себя, недотрога. Подобные девочки оканчивают школу с золотой медалью, потом поступают в престижный ВУЗ на бесплатное отделение, где учатся не хуже, чем в школе. Устраиваются на хорошую работу с приличной зарплатой, заводят семью, детей и радуются, что смогли стать настоящей и нужной ячейкой подгнившего общества. Вот только у Татьяны Файзулиной сложилось не совсем так. Нет, школу она окончила с золотой медалью, да только потом не заладилось. На выпускном вечере слегка перебрала с вином и, прочистив свой желудок в темном спортзале, Татьяна преспокойно отключилась около «шведской стенки». И какой-то «козел», не исключено, что «козлов» было несколько, воспользовавшись беспомощным состоянием юной выпускницы, запустили свои руки (и, судя по всему, не только руки) ей в трусики. Итог: нежелательная беременность, крах мечты о полноценной ячейке общества и работа за гроши продавцом с угасающей надеждой прокормить и вырастить ребенка.

– По словам Файзулиной ты стал требовать, чтобы тебе продали пиво, – продолжал следователь, разглядывая дикую яблоню. – Файзулина, исходя из добрых побуждений, отказала тебе в продаже и предложила отправиться домой, проспаться. На что ты два раза ударил ее по лицу и, перегнувшись через прилавок, взял две бутылки пива. В этот самый момент в магазин вошел Лодыгин Аркадий Петрович, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения и, увидев, как ты избиваешь девушку – вступился за нее, – следователь Хромов отвернулся от окна и взял со стола помятую пачку, вынул из нее сигарету, раскурил. – Ты же набросился на Лодыгина и нанес ему множественные побои. Его показания мы получить еще не успели, человек до сих пор не пришел в себя. Врачи зафиксировали у него значительные повреждения: сильное сотрясение мозга, перелом носа и нижней челюсти, перебитые почки и желчный пузырь. В общем, ему сильно досталось, – Хромов сел на свой стул и стряхнул пепел в стакан. – Мне достаточно показаний одной Файзулиной, чтобы привлечь тебя по сто одиннадцатой за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, – следователь впервые улыбнулся, обнажив зубы, покрытые никотиновым налетом. – И, несмотря на твои спортивные заслуги, я постараюсь, чтобы тебя, урода, упекли лет на пять.

Хромов действительно «постарался», и через месяц судья вынес приговор. Пять лет. Мать Максима рыдала и просила помиловать сыночка, но ее выставили из зала суда за нарушение порядка и пригрозили административным штрафом. Максима же увезли в областную исправительную колонию, в которой он провел следующие пять лет своей жизни.

Первые несколько месяцев ему дались сложно, не оттого, что он впервые оказался на зоне, а потому, что все мысли закручивались вокруг нестерпимого желания выпить. Выпить и хотя бы на несколько часов отвлечься от всего окружающего дерьма. Практически каждую ночь, засыпая на жестких нарах, Максиму снился луч, а его можно победить только спиртным. На самом деле ему не представлялось сложным найти в зоне алкоголь, а то и чего посильнее, но Максим решил избавить себя от этой скверны и выйти на волю «чистым». Это у него благополучно получилось.

Мать всячески старалась поддерживать сына, как и он ее. Они прекрасно понимали, что в этом огромном мире они остались одни друг у друга. Мать и сын. И расстояние в несколько сотен километров, которое матери становилось все труднее преодолевать. Спустя два года она так и сказала сыну на последнем свидании, что здоровье уже не то, и ездить туда-сюда уже не под силу. Максим не винил свою мать и не обижался на нее, понимал что проблема, скорее всего, не в здоровье, а в деньгах, ибо выглядела мама вполне нормально.

– Сынок, прости меня, – потупив взгляд, сказала мать, приехав на их последнее свидание, и Максим словно чувствовал, что не увидит ее больше. – Я теперь совсем не смогу приезжать. Мне очень тяжело стало. Мне нужен ты и нужен твой отец…

Она заплакала.

– Все хорошо, не плачь, – Максим обнял мать. – Я люблю тебя.

После того как она уехала Максим не мог очень долго уснуть, все представлял образ матери и пытался понять, что с ней не так. Нет, мать выглядела, как всегда и не казалась больной или безумной, но чего-то в ней не хватало. И только через год Максим понял, что отсутствовало в его матери, – стремление к жизни. Когда ему все же удалось уснуть, то вновь приснился луч, притягивающий своей невообразимой силой.

После их последней встречи мать писала ему еще около года. Постепенно письма становились короче, и писала мать все больше о Викторе. А потом письма вовсе перестали приходить. Максим сильно переживал, он боялся, что с матерью могло что-нибудь произойти, но чтобы получить разрешение на телефонный звонок, надо писать бумагу на имя начальника колонии. Максим уже взял в канцелярии образец заявления, но начальник опередил его и вызвал к себе. В кабинете начальник колонии протянул Максиму белый конверт без единого адреса, и сказал: