Тайна желтой комнаты - Гастон Леру

— Какой прекрасный камин! Вот где хорошо поджарить курицу, — заметил Рультабий.

— У нас нет курицы, — заявил хозяин, — даже несчастного кролика — и того нет.

— Я знаю, — сказал мой друг с явной насмешкой, и это, признаться, удивило меня. — Я знаю, что теперь самое время отведать свежатинки.

Признаюсь, я совсем не понял смысла фразы, произнесенной Рультабием. Почему он сказал этому человеку — «Теперь самое время отведать свежатинки»? И почему хозяин харчевни, стоило ему услышать эту фразу, тихонько выругался, но тут же взял себя в руки и неожиданно покорился необходимости выполнять нашу волю, точно так же, как г-н Робер Дарзак, который на все был согласен после того, как услыхал роковые слова — «Дом священника не утратил своего очарования, и сад по-прежнему благоухает»? В самом деле, мой друг обладал, видно, особым даром заставлять людей понимать себя при помощи совершенно непонятных фраз. Я сказал ему об этом, но он лишь улыбнулся в ответ. Мне, разумеется, хотелось бы, чтобы он снизошел до объяснения в чем тут дело, но он приложил палец к губам, а это со всей определенностью означало, что он не только сам не желает ничего говорить, но и мне советует помалкивать. Тем временем хозяин, толкнув маленькую дверцу, крикнул, чтобы ему принесли полдюжины яиц и кусок вырезки. Поручение это тотчас было выполнено молодой и весьма привлекательной женщиной с восхитительными белокурыми волосами и огромными, прекрасными и нежными глазами, глядевшими на нас с нескрываемым любопытством.

Хозяин гостиницы довольно грубо прикрикнул на нее:

— Ступай! И если сюда явится «зеленый человек», чтоб я не видел тебя!

Она тут же исчезла. Рультабий взял яйца, которые ему принесли в миске, и мясо, лежавшее на блюде, осторожно поставил все это рядом с собой у камина, снял висевшие у очага сковороду и решетку и начал сбивать омлет. Еще он заказал две бутылки хорошего сидра и после этого вовсе перестал обращать внимание на хозяина, точно так же, как тот, казалось, не обращал никакого внимания на него. На самом же деле хозяин исподтишка то впивался глазами в Рультабия, то с плохо скрываемой тревогой глядел на меня. Мы занялись приготовлением собственного обеда, а он накрыл для нас стол возле одного из окон.

И вдруг до меня донесся его шепот:

— Ага, вот и он!

С перекошенным лицом, не выражавшим ничего, кроме дикой злобы и ненависти, он словно приклеился к окну, устремив взгляд на дорогу. Я и слова не успел вымолвить, а Рультабий, бросив свой омлет, уже присоединился к хозяину, стоявшему у окна. Я последовал его примеру.

Мужчина в зеленом вельветовом костюме и в круглой фуражке того же цвета преспокойно шагал по дороге, раскуривая трубку. На плече у него висело ружье, и в каждом его движении сквозила едва ли не аристократическая свобода и непринужденность. Мужчине было лет сорок пять. В усах и волосах проглядывала седина. Он был отменно красив. И носил пенсне. Поравнявшись с харчевней, он, казалось, заколебался, раздумывая, войти ему или нет, затем, бросив взгляд в нашу сторону и сделав несколько затяжек, тем же беспечным шагом двинулся дальше.

Мы с Рультабием взглянули на хозяина. Его сверкающие глаза, сжатые кулаки, дрожащие губы яснее ясного свидетельствовали о бушевавших в его душе страстях.

— Хорошо сделал, что не вошел сегодня, — просвистел он.

— Кто это? — спросил Рультабий, взбивая свой омлет.

— «Зеленый человек»! — проворчал владелец харчевни. — Вы его не знаете? Тем лучше для вас. Знакомство незавидное… Ну а вообще-то это лесник г-на Станжерсона.

— Похоже, вы его не слишком-то жалуете? — спросил Рультабий, выливая омлет на сковородку.

— Да его здесь, сударь, никто не любит. Заносчив больно. Должно быть, раньше-то у него было состояние, вот он и злится на всех, кто видит, что теперь ему приходится быть в услужении, чтобы заработать себе на жизнь. Ведь что такое, в конце концов, лесник? Обыкновенный слуга, и только, — разве не так? Но честное слово, глядя на него, можно подумать, будто это он хозяин Гландье, будто все эти земли и леса принадлежат ему. Он ни за что не позволит какому-нибудь бедняге позавтракать куском хлеба на траве — как же, трава-то ведь его!

— Он заходит к вам иногда?

— Слишком часто. Но я заставлю его понять, что его личность мне не по душе. Какой-нибудь месяц назад он и знать меня не желал. Харчевня «Донжон» для него как бы не существовала!.. Времени у него, видите ли, не было! А все дело в том, что он ухаживал тогда за хозяйкой «Трех лилий» в Сен-Мишель. Теперь же, когда милые, видно, поссорились, он ищет, где бы ему время провести… Волокита, распутник, — словом, прескверный тип… Не найдется ни одного порядочного человека, который привечал бы его, этого юбочника!.. Да взять хотя бы сторожа и его жену из замка — они терпеть не могли этого «зеленого человека»!..

— Значит, сторож и его жена, на ваш взгляд, честные люди, сударь?

— Называйте меня «папаша Матье»… Так вот, сударь, они люди честные, это так же верно, как то, что я зовусь Матье.

— Да, но их ведь арестовали.

— Ну и что из этого следует? Впрочем, не хочу вмешиваться в чужие дела…

— А что вы думаете о покушении?

— О покушении на бедную мадемуазель? Хорошая девушка, ничего не скажешь, здесь ее все любили. Что я об этом думаю?

— Да, что вы об этом думаете?

— Ничего… и много всего… Но это никого не касается.

— Даже меня? — настаивал Рультабий.

Хозяин харчевни глянул на него искоса, буркнул что-то, потом все-таки сказал:

— Даже вас…

Омлет был готов, мы сели за стол и молча принялись за еду, но тут входная дверь отворилась, и на пороге показалась опиравшаяся на палку старая женщина, в лохмотьях, с трясущейся головой и седыми волосами, растрепанными космами падавшими на ее перепачканный сажей лоб.

— Ну, наконец-то, матушка Молитва! Долгонько же мы вас не видели, — сказал хозяин.

— Я очень болела, чуть было не померла, — ответила старуха. — Нет ли у вас, случаем, каких-нибудь объедков для Божьей твари?

И она переступила порог харчевни, а следом за ней вошел огромный кот — я даже не подозревал, что могут быть такие большие коты. Тварь глянула на нас и испустила такое отчаянное мяуканье, что у меня мурашки побежали по спине. Никогда в жизни не слыхивал я такого отвратительного, мрачного крика.

Словно привлеченный этим криком, за старухой вошел мужчина. То был «зеленый человек». Он поздоровался с нами, приложив руку к своей фуражке, и уселся за соседний стол.

— Дайте мне стакан сидра, папаша Матье.

Когда «зеленый человек» вошел, папаша Матье так и вскинулся навстречу вновь прибывшему, однако, сдержав себя, ответил:

— Сидра больше нет, последние бутылки я отдал этим господам.

— В таком случае дайте мне стакан белого вина, — не выразив ни малейшего удивления, сказал «зеленый человек».

— Белого вина тоже нет, вообще ничего больше нет! — И папаша Матье глухо повторил: — Ничего больше нет!

— Как поживает госпожа Матье?

Услышав эти слова, произнесенные «зеленым человеком», хозяин харчевни сжал кулаки и повернулся к нему с таким свирепым выражением лица, что я уж было подумал: сейчас он его ударит, но папаша Матье просто сказал:

— Спасибо, хорошо.

Итак, стало быть, молодая женщина с большими нежными глазами, которую мы только что видели, была супругой этого отвратительного, неотесанного грубияна, все физические недостатки которого перекрывались изъяном морального порядка: дикой ревностью.

Хлопнув дверью, хозяин харчевни вышел из комнаты. Матушка Молитва по-прежнему стояла, опершись на свою палку, а кот сидел у ее ног.

— Вы, верно, болели, матушка Молитва, вас не было видно около недели, — сказал «зеленый человек».

— Да, господин лесник. Я поднималась всего раза три, чтобы помолиться святой Женевьеве, нашей милостивой заступнице, а в остатнее время была прикована к постели. И никого не было рядом, чтобы ухаживать за мной, кроме Божьей твари!

— А кот не отходил от вас?

— Ни днем ни ночью.

— Вы в этом уверены?

— Как в райской жизни.

— В таком случае как же так получилось, матушка Молитва, что в ночь преступления все слышали крик Божьей твари?

Матушка Молитва подошла вплотную к леснику и ударила об пол палкой:

— Знать ничего не знаю. Только вот что я вам скажу: нет в мире другой такой твари, чтобы так кричать… А представьте себе, в ночь преступления я тоже слышала с улицы крик Божьей твари, но ведь кот-то сидел у меня на коленях, господин лесник, и он ни разу не мяукнул, клянусь вам. И верите ли, когда я это услышала, я даже перекрестилась, словно услыхала самого дьявола!

Я не спускал глаз с лесника, когда он задавал свой последний вопрос, и вряд ли ошибусь, если скажу, что заметил на его лице гнусную, насмешливую улыбочку.