Ксения Петербургская - Наталья Горбачева

— Нет, не тайна, — обрадовалась хозяйка. — Но даже если б была и тайна, то ради света истины мы должны жертвовать и нашим тайным, мне так кажется…

Горева встала и прошлась несколько раз по гостиной, как бы обдумывая что-то. Затем села против меня, начав свой рассказ тихим, взволнованным голосом…

«Родилась я в Петербурге, в купеческой семье. Жили мы сначала очень богато, имели своих лошадей, экипажи, много прислуги и все прочее, доступное богатству. Я воспитывалась в одной из гимназий и была уже в пятом классе, когда над нами разразилась беда. Дела батюшки быстро пришли в упадок, и кончилось тем, что однажды к нам на квартиру пришла полиция и описала все наши вещи, не исключая даже и платья. Батюшка объявил мне и матушке, что у нас ничего не осталось, что он из-за какого-то мошенника потерял в один месяц на бирже триста пятьдесят тысяч рублей в бумагах и что у нас, кроме долга, ничего нет.

В то время я еще не сознавала всей важности случившегося, но для матушки это был тяжелый удар. Как сейчас помню, она перекрестилась, глядя на образ, и прошептала: «Твори, Господи, волю Свою!» Она учила меня: «Никогда, дочка, не падай духом, как бы ни были тяжелы временные испытания! Помни всегда конец многострадального Иова: мы потеряли лишь деньги, но жить ведь не с ними, а с добрыми людьми. Молись Господу, чтобы Он тебя благословил мужем хорошим да смиренным и паче всего чтобы не пьяница был, да почитай всегда память рабы Божией Ксении: она тебе будет великой заступницей».

Почему моя матушка так боялась, чтобы не достался мне муж пьяница, узнала я лишь впоследствии, а в то время даже не представляла себе отчетливо, что значит «пьяница», так как у нас в семье не только никто не пил вина, но моим отцом и держать его в доме строго воспрещалось.

Вскоре после нашего разорения батюшка поступил приказчиком в одну из больших торговых фирм и стал получать 60 рублей в месяц. Жить нам было очень трудно, и мне пришлось оставить гимназию и поступить кассиршей в тот же магазин, где служил отец. После этого наше положение несколько улучшилось. Но вскоре наше семейство пережило великое горе: матушка моя, прихварывая с самого дня несчастья, скоропостижно скончалась от паралича сердца, а через год после нее скончался и батюшка от расширения печени.

Итак, я осталась семнадцатилетней круглой сиротой и продолжала служить в том же магазине. Прошло два года после смерти родителей, и я вышла замуж за своего сослуживца — бухгалтера нашей фирмы, встретив в нем человека одних убеждений, а главное — одних взглядов на религию, что в особенности нас сблизило.

Муж мой действительно оказался хорошим семьянином и притом добрейшим человеком. Три года после нашей свадьбы пролетели как один светлый счастливый день. За это время у меня родилось два сына. Муж получал хорошее жалованье, так что нужды мы не знали, и счастью, казалось, не было конца. Но Господь судил иначе.

Однажды вечером мой муж, против обыкновения, возвратился домой очень поздно и, войдя в комнату, пошатнулся. Я заметила это и очень испугалась, решив, что ему дурно. Но он вздохнул, и я почувствовала сильный запах вина. Во взгляде моем невольно выразилось изумление, которое муж мой, должно быть, заметил, потому что тотчас сказал резко и раздраженно, хотя это совсем не было ему свойственно:

— Ну, что ты так смотришь? Что тут удивительного? Ну выпил, эк редкость какая; мужчина почти в тридцать лет, взял выпил, какое событие!

— Но тебе ничего и не говорят, — возразила я.

— Нечего и говорить! И чего ты сидишь до сих пор? Иди спать.

Легла я, но уснуть не могла. Точно огнем обожгла меня мысль: «А что, если уже это начинается!» Дело в том, что мой свекор порой страшно запивал и умер от удара, так что алкоголизм мог быть наследственным. При одной мысли об этом я вся похолодела. Надо было ждать и надеяться на то, что я ошибаюсь.

Наутро мой муж встал бледный и тихий, однако по-прежнему был ласков. О вчерашнем не сказал ни слова, не вспомнила и я.

Прошла неделя, и я уже начала успокаиваться, как вдруг повторилось то же самое, только в сильнейшей степени. С тех пор у меня не осталось и тени сомнения: муж запил — да так, что пил почти без просыпа. Прошло несколько ужасных месяцев, почти год. Со службы его уволили, у меня в это время родился уже третий ребенок. С квартиры мы давно съехали и жили в маленькой комнатке в Песках исключительно тем, что я зарабатывала шитьем белья. Но много ли можно было заработать с тремя малыми детьми на руках? Нужда, страшная нужда подкралась к нам: мы задолжали и в лавке, и своей квартирной хозяйке уже за два месяца. Что было делать?

Помню, как раз накануне срока платежа за третий месяц вечером, когда муж и дети спали, хозяйка явилась ко мне и объявила, что если я завтра не заплачу за комнату или, по крайней мере, не брошу пьяницу мужа, которого она больше держать у себя не желает, то она попросту выгонит всех нас на улицу. Что я могла ей ответить? Измученная заботами и трудами, я так ослабела, что чувствовала — скажи она что-нибудь еще, мне сделается дурно: сердце уже выскакивало из груди.

— Дарья Карповна! Прошу вас, оставим этот разговор сегодня, а завтра я вам дам ответ, — попросила я ее из последних сил.

— Хорошо, — ответила она, вставая. Но когда отошла к двери, обернулась и повторила все свои угрозы.

Лишь только затворилась за ней дверь, как я, глянув на портрет моей матери, бессильно уронила голову на руки и горько заплакала: «Матушка, милая! Зачем, зачем ты забыла меня, твою бедную дочку! Помолись за меня, родная! Молитва матери спасает, со дна моря подымает! Вразуми, научи меня, что делать! Нет сил, нет возможности так дальше жить!»

До самой этой минуты я неотступно, с глубокой верой молила Господа спасти моего мужа от роковой страсти, но Господь как бы не благоволил услышать меня. Но так лишь только казалось, на самом деле Он, милосердный, по Своему неизменному завету, слышит каждую нашу молитву, но иногда, желая прославить Своих угодников, требует от нас, грешных, чтобы мы прибегали к их заступничеству, и по их, угодным Богу молитвам, исполняются во благих наши желания. Именно это и произошло со мной.

После моего воззвания к покойной матушке я хотела приняться за работу, но, измученная и нравственно, и физически, как сидела, так и забылась, склонив голову на стол.

Долго ли я пробыла в таком состоянии — не помню, но расскажу только, что случилось со мной за это время.

Я увидела перед собой незнакомого юношу, одетого просто, по-мирскому. Он протянул мне правую руку и повелительно сказал: «Идем!»

Точно невидимая сила подняла меня, и я без возражений последовала за ним. Долго мы шли, совершенно молча, по длинным и темным улицам, но как бы даже не прикасаясь к земле, пока, наконец, не остановились перед большим садом. Всмотревшись, я заметила сквозь решетку ворот белые кресты, стоявшие, как привидения, среди ночного мрака и, с ужасом отступая назад, прошептала: «Кладбище…»